Первым к нам подошел высокий, стройный, сероглазый блондин лет тридцати семи, в черном кожаном пальто, фуражке командира Красной Армии, на которой виднелась новая пятиконечная звездочка, и начищенных до блеска сапогах. Сбоку у него висел в длинной деревянной кобуре маузер, на груди — крупный цейсовский бинокль.
— Гиль-Родионов Владимир Владимирович, командир бригады, — взяв руку под козырек, негромко отрекомендовался и тут же добавил: — Прошу извинить за опоздание. Счел своим долгом подготовить для Центрального Комитета партии необходимые документы.
Мы назвали себя, поздоровались. Иван Петрович пригласил всех сесть.
— То, что произошло 16 и 17 августа в бригаде, которой я командую, вы знаете, — начал Гиль-Родионов. — Я лично и мои подчиненные, офицеры и рядовые, — как те, у кого есть вина перед Родиной, так и те, у кого никакой вины нет, — полны решимости бороться с оккупантами в рядах белорусских партизан. В то же время нас волнует вопрос: простит ли нам Родина, что мы около года находились на стороне оккупантов?
— Сначала нам хотелось бы узнать, как вы, советский офицер, оказались по ту сторону баррикады? — спросил у Гиль-Родионова Ганенко. И тот подробно рассказал о себе.
— Война застала меня в должности начальника штаба 229-й стрелковой дивизии. В одном из боев в районе Толочин — Сенно я был ранен и захвачен в плен. Вместе с группой бойцов и командиров попал в сувалковский лагерь для военнопленных. Гитлеровцы пытали и истязали наших воинов, морили их голодом, по нескольку дней не давали воды. Когда узники были доведены до полного истощения и ежедневно от голодной смерти умирали сотни людей, в лагере стали все чаще появляться фашистские офицеры. Они нагло заявляли: «Всех вас ждет голодная смерть. Не хотите умереть — переходите на нашу сторону, помогайте великой Германии, создавайте «русскую освободительную армию» и идите воевать с большевиками. Германия оценит ваши старания».
Провокационные заявления советские воины встречали суровым молчанием. Администрация лагеря стала применять к пленным еще более изощренные пытки и истязания. Голодная смерть безжалостно косила пленных. Те, у кого еще оставалось хоть немного сил, ежедневно снимали с лагерных нар и выносили из блоков сотни мертвецов — скелетов, обтянутых сухой желтой кожей.
В те дни у меня и зародилась мысль дать согласие на создание националистического формирования. Расчет был такой: вывести с собой из лагеря как можно больше пленных, скомплектовать из них бригаду (а может быть, и дивизию), получив от немцев вооружение и снаряжение, и при удобном случае перейти линию фронта и влиться в ряды действующей Красной Армии. О своем согласии на «службу» у гитлеровцев я сообщил германскому командованию. Вскоре я был назначен помощником коменданта сувалковского лагеря военнопленных от русской стороны. Фашисты прибавили к моей фамилии кличку «Родионов», и я стал официально именоваться Гиль-Родионовым.
Прежде чем создать бригаду, гитлеровцы потребовали от меня изложить в письменной форме цели формируемого «русского соединения». Я написал несколько пунктов «программы», которая была переделана в Берлине гитлеровцами на свой лад и стала политической программой так называемого «Боевого союза русских националистов», призванного, по замыслам фашистов, стать сильной антисоветской организацией.
— Как видите, — сказал Гиль-Родионов, — я предполагал одно, а получилось нечто совершенно противоположное. Прошу иметь в виду, что бы обо мне ни говорили, — я оказался на стороне врага не по политическим мотивам и не по малодушию. Хотел любой ценой спасти от гибели себя и многих наших военнопленных, но избрал для этого неправильный и не такой уж легкий, как мне сначала казалось, путь. Я готов нести ответственность за свое поведение и поведение моих подчиненных. Даю честное слово, что буду сражаться с гитлеровцами мужественно, до последней капли крови. — Он достал из внутреннего кармана кожаного пальто несколько страниц машинописного текста, передал их Ганенко и добавил: — Пожалуйста, познакомьтесь с этим документом. В нем дана оценка действиям моей бригады.
Документ имел название: «Справка о возникновении 1-й антифашистской бригады и список руководящего состава т. н. «Союза русских националистов» и «1-й русской национальной бригады», перешедшей на сторону партизан всем составом».
— Так вы были не только командиром «1-й русской национальной бригады», но организатором и руководителем «Боевого союза русских националистов»? Не слишком ли обременительно для одного человека? — спросил Ганенко, закончив чтение.
— Без идейной подоплеки гитлеровцы мне не разрешили бы формировать из военнопленных такие части, как дружина, полк и бригада. Вообще считайте «Союз» моим мертворожденным младенцем, — ответил Гиль-Родионов.
— Хорош «мертворожденный младенец», если способен сам рождать дружины, полки и даже бригады, — с иронией заметил Ганенко.
Наступила неловкая пауза. Гиль-Родионов не нашелся что сказать и молчал. Молчали
и мы.
— И все же поздновато вы перешли на сторону партизан, — сказал я Гиль-Родионову, стараясь помочь ему преодолеть растерянность. — Надо было сделать это сразу же по прибытии в Белоруссию. Тогда и у вас лично, и у ваших подчиненных меньше было бы ошибок, да и партизаны потерь от вас не имели бы.
— Согласен, что поздно. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда, — снова вступил в разговор Гиль-Родионов.
— Вы оказались в весьма сложном положении, — уже смягчаясь, сказал Ганенко, — но выход из него, хотя и поздно, нашли единственно правильный. У нас нет оснований сомневаться в правдоподобности всего того, что вами рассказано, Владимир Владимирович, и что изложено в представленной вами справке. Но, очевидно, должно пройти некоторое время, прежде чем у нас сложатся определенные выводы о бригаде.
— Я вас понимаю, — согласился Гиль-Родионов, — и очень прошу прибыть в нашу бригаду, ближе познакомиться с ее командным и рядовым составом.
Разговор с Гиль-Родионовым был прерван подошедшими командиром и комиссаром бригады «Железняк», которые пригласили всех нас на обед.
Стол в штабе бригады «Железняк» был накрыт с соблюдением всех партизанских традиций. Наши уважаемые хозяева подали все лучшее из того, что у них имелось. За столом завязалась оживленная беседа. После обеда Гиль-Родионов попрощался с нами и уехал.
Назавтра мы с Ганенко отправились в район дислокации бригады. В разговорах время пролетело незаметно. Навстречу вышел командир бригады Гиль-Родионов и пригласил в штаб. Здесь состоялась непродолжительная беседа. Ганенко сказал, обращаясь к присутствующим в штаба офицерам:
— Коммунистическая партия и Советское правительство никогда не смотрели на попавших в плен к противнику бойцов и командиров как на изменников Родины, а считают их советскими людьми, которые в силу стечения обстоятельств оказались в руках врага и временно вышли из боя. Если кто-либо из военнопленных совершил преступление перед Родиной, то должен искупить свою вину в смелых и решительных боях с немецко-фашистскими захватчиками. Центральный Комитет КП(б) Белоруссии и Центральный штаб партизанского движения считают, что переход бригады на сторону партизан — не героизм, а лишь выражение стремления личного состава возвратиться в строй сражающихся бойцов и начало реабилитации для тех, кто чувствует за собой вину перед советским народом.
— Каковы ваши дальнейшие планы? — спросил я у Гиль-Родионова.
— Мы бы хотели, — сказал он, — чтобы, во-первых, наша бригада была включена в состав Борисовско-Бегомльского партизанского соединения, бойцы которого немало содействовали нашему переходу на сторону партизан, а во-вторых, чтобы ей было присвоено название «1-я антифашистская партизанская бригада».
— Хорошо. О вашей просьбе доложим Центральному Комитету партии, и она, надо думать, будет удовлетворена, — ответил Ганенко.
Мы пожелали побеседовать непосредственно с солдатами и офицерами, познакомиться с их настроениями и в сопровождении Гиль-Родионова отправились в подразделения бригады. Было непривычно видеть советских людей, одетых в форму гитлеровской армии. Ганенко и меня окружали группы бойцов и командиров и задавали десятки самых различных вопросов, на которые мы старались дать исчерпывающие ответы. Люди переживали большую радость и воодушевление в связи с переходом на сторону народных мстителей.
