— Это был последний портрет, который наш дед успел закончить.

— А потом? — с трудом оторвав взгляд от портрета, спросила Эктори.

— А потом — всё.

Эктори тут же смутилась, хотела уже попросить прощения, но тут вмешалась Мира, опасавшаяся, что неудачная шутка сестры зайдёт слишком далеко:

— Он просто ушёл писать виды космоса. Давно, правда, вот уже пару ходов как странствует, но иногда нам звонит.

Эктори, хмыкнув, села обратно в кресло.

Ещё несколько дней она приходила позировать, а Мира вертелась рядом, озадаченно поглядывая то на работу сестры, то на Эктори, которой портрет не показывали, и всё время повторяя: «Ну, в принципе, некоторое сходство есть…»

Тиллери неодобрительно поглядывала на неё, отвечая, что сходство поразительное — такое можно увидеть только у арий.

Эктори всё время ёрзала в нетерпении, жаждя увидеть, какой же она является без физической оболочки. Когда Тиллери, наконец, отложила кисти в сторону, сказав, что всё готово, ария вприпрыжку помчалась любоваться собой.

Картина глубоко поразила Эктори, а первыми же её словами были:

— И это действительно я?

С портрета на неё надменно глядела девушка. Это была именно девушка, в которой Эктори с трудом могла узнать себя. Лицо определённо было очень похоже на её собственное: те же плавные черты, тот же вздёрнутый нос, чуть менее пухлые щёки, такие же губы и подбородок, но все они производили совсем иное впечатление. Словно бы та, что смотрела на неё с картины, вовсе не была частью ни этих миров, ни миров мёртвых.

Эктори, в задумчивости поджав губы, посмотрела на свои ослепительно белые волосы, потом взглянула на пышные волосы нарисованной себя — у той правая половина была зелёная, а левая — коричневая, словно бы в цвет элементов, Девятого и Третьего. Эктори хмыкнула.

— Насколько я знаю, физическое тело стремится походить на энергетическое. Не дурно, что я когда-нибудь стану такой, она красивая.

— Если доживёшь, — поспешила оставить ядовитый комментарий Сайма.

Лицо Тиллери резко переменилось, но она так ничего и не сказала. Эктори решила пока сделать вид, что не заметила этого, спросила, разглядывая картину:

— Неужто моё тело окутано золотой простынёй?

Тиллери слегка улыбнулась:

— Нет, это то, как я вижу покрывало связанных с твоей судеб. Это просто знак, что ты являешься частью этого мира. Вот отсюда, — она указала на середину лба портрета, — выходит нить твоей судьбы. Я, если присмотрюсь внимательнее, увижу что-то из твоей истории, и необязательно это будет грядущее.

Эктори подошла к картине ещё ближе, уточнила:

— А ты ведь очень хороший художник? И это именно то, что есть в реальности?

— Нет конечно, это именно то, как эту самую реальность увидела я, — хохотнув, поправила её Тиллери. — Но здесь нет никаких украшений или добавлений от себя.

Приглядевшись, Эктори рассмотрела почти незаметные на светлом фоне шипы, торчавшие из её спины, выглядевшие словно острия клинков, насквозь пронзившие её тело, смятые и обломанные, все в вышербинах и трещинах. Она всё ещё оставалась крылата, хоть и крылья её были сломаны…

Отпрянув от портрета, Эктори попросила:

— Можешь уничтожить его?

Тиллери вскинула бровь:

— Мы так не договаривались.

— Тогда, прошу, не позволяй никому больше на него смотреть.

— Я и не собиралась, его просто нельзя добавлять в портфолио, а то заказчики будут очень недовольны, когда узнают, что их истинное лицо не так красиво.

Эктори кивнула. Тиллери в задумчивости произнесла:

— А вообще — удивительно! У тебя совершенно нет черт не ариподобных созданий. Да, у вашего вида сходство этэ и фэтэ — самое большое из всех, что я видела, но даже у Гэо есть клюв, лицо и надплечья покрыты перьями, а ноги больше походят на когтистые лапы, хотя это было ходов восемнадцать назад. Может, уже изменился. Ты словно бы являлась в миры живых в телах, очень похожих друг на друга, или же прожила до этого одну, но такую долгую жизнь, что этэ и фэтэ стали совершенно одинаковыми, и тот, кто создавал твоё нынешнее лицо, копировал предыдущий образ. Даже Корэр не так сильно похож на себя самого. Пожалуй… — она на какое-то время замолчала, потом продолжила: — Пожалуй, я не могу сказать ничего насчёт Экора: в те времена, когда у него было два глаза, мы встречались всего раз или два, и я не смогла запомнить, а потом у меня так и не получилось его рассмотреть — обещал глаза вырвать, — закончила она с неестественным смешком.

— Не поверю, если скажешь, что ты не писала их портреты.

— На самом деле смогла убедить только Корэра, но он не просил никому показывать, кроме, разве что, тебя.

Эктори покосилась на Миру, старательно изображавшую, что её здесь нет, попросила, делая вид, что ей очень жаль:

— Выйдешь?

Мира обиженно надула губки, проворчала:

— Всегда вы так, ну и не надо, ну и пожалуйста…

Тиллери, заперев за сестрой дверь, отомкнула сундучок, заваленный кучей пустых холстов, протянула Эктори портрет того, в ком она не сразу узнала Корэра. Опять же, очень похожие черты, но совсем иное впечатление. Лицо Корэра обычно выглядело как недовольное, в то время как юноша с портрета был погружён в глубокую печаль. Полностью синие глаза его, с белыми вертикальными полосками, которые Эктори решила считать за зрачки, смотрели куда-то в пустоту. Золотое полотно судеб не укрывало его, а скорее, связывало, не давало расправить белые крылья.

— Вся жизнь — игра, но мы совсем не игроки, — неожиданно вырвалось у Эктори.

Когда она говорила, что эти слова могли бы принадлежать какому-нибудь отчаявшемуся низшему, то представляла кого-то именно такого. У этэ Корэра были рога, отвратительные и пугающие, устремлённые вверх, словно прорвавшие белую полупрозрачную кожу.

Эктори, протестующие выставив перед собой руки, воскликнула:

— Не верю! Да чтобы он был таким?! Это какая-то бессмыслица!

Тиллери, ничего не отвечая, убрала портреты в сундук и только потом заговорила:

— Он, между прочим, красив, очень красив. Ты просто не видела других.

Тут она взяла со стола свой планшет, открыла папку, отдельно отведённую ей для сканов заказных работ, протянула арии.

Эктори, перелистывая портреты один за другим, то вскидывала брови, то морщилась в отвращении: перед ней были картины ужасающих созданий, представлявших собой мешанину из черт разных видов, а некоторые части их тел изменились настолько, что уже было сложно понять, от кого те были взяты. Не у всех удалось различить головы, не говоря уже о конечностях.

Миры мёртвых кишели такими созданиями…

Живые почти не бывают среди мёртвых. Это не только противоречит правилам, установленным для поддержания порядка миров, но и дорогу туда очень сложно найти: нужно, чтобы кто-то с той стороны готов был тебя встретить, а мёртвые редко ждут у себя живых.

Но Ра отыскал дорогу на ту сторону и взял с собой свою дочь, сказав тогда, что кому, как не ей, знать обратный путь.

Она тогда была даже рада: всё это выглядело как очень увлекательное приключение, тем более отец всегда будет рядом и в случае чего сможет защитить.

Вот только миры мёртвых выглядели совсем не такими, какими она представляла их даже в самых жутких фантазиях. Там всегда было очень холодно, а под каменным небесным сводом «светила» чёрная звезда.

Очень скоро юная Ар обнаружила, что Сайма, оставив её, отправилась повидаться с собратьями, и от этого стало ещё страшнее. Она ни на шаг не отходила от отца, цепляясь за полы его куртки. Почти никто не хотел причинить ей вреда, мертвецы были с ней даже учтивы, только вот ни один из них не был похож ни на что из виденного ей ранее. Их внешний вид не поддавался описанию. Единственным спасением для неё был трусоватый мальчишка, взятый господином Советником под опеку. Он был живым! И пусть его заострённые уши были покрыты мехом, а рот больше походил на клыкастую пасть, пусть его глаза больше походили на звериные, он был тем, что Ар могла понять и осмыслить.