Чья-то рука гладила мне волосы, голос говорил:

– Ma petite, ma petite, опусти щиты, впусти нас снова.

Я повернула голову на голос, цепляясь за Ричарда. Взглянула в это лицо, в эти полночно-синие глаза. Он гладил мне щеку, и этого было мало. Что уж я там с собой ни сделала, но огородила себя плотной стеной. Поскольку я не пыталась сделать это целенаправленно, то сейчас не знала, как сделать, чтобы этого не было. Как сделать, чтобы не было произошедшей аварии?

Я попыталась объяснить это так:

– У меня голова ослепла. Я ничего не чувствую метафизического. Я не хотела вас всех отрезать.

Теперь я знала, что я переживу то, что сделала, а остальные? Я потянулась к Дамиану – даже когда он лежал в гробу мертвый, я его ощущала, могла ощутить. И ничего. Страх захлестнул меня волной, и вся теплота, что я снова обретала, хлынула прочь на этой волне страха.

Я схватилась за полу Жан-Клода:

– Не чувствую Дамиана! Совсем, совсем не чувствую!

– Надо взломать твои щиты, ma petite. Надо вновь пробудить твои силы.

– Да, – кивнула я.

– Я твой мастер, Анита, и самые мои метки держат меня за твоими щитами. У нас мало времени, чтобы помочь Дамиану. Я бы попросил тебя позволить Ашеру и Реквиему помочь тебе сломать щиты.

– Не понимаю.

– У меня нет времени объяснять, но это не важно на самом деле, кто из нас разобьет эти новые и более мощные стены, важно лишь разбить их. Тогда твоя сила выйдет на свободу и найдет Дамиана.

Я хотела спорить, но пустота на том месте, где был Дамиан, напугала меня. Я кивнула:

– Делай.

– Сперва ты должна снять крест.

Я не стала спрашивать, откуда он знает, что на мне крест. Реквием опустил меня немного, чтобы я смогла руками расстегнуть цепочку. Жан-Клод отступил, недалеко, но достаточно, чтобы не дотронуться до него нечаянно. Я опустила крест с цепочкой в подставленную ладонь Ричарда.

Когда его рука сомкнулась на кресте, я встретилась с ним взглядом.

– Положи его в ящик столика, – сказала я.

Он кивнул:

– Чтобы не светился.

И я кивнула. В этот момент я созналась себе, почему давно уже не ношу креста. Нет, у меня лежит крест в наборе охоты на вампиров, но ношу я его редко. В постель, но… а, черт. Я все ждала, что крест начнет светиться, когда я что-нибудь делаю. Все ждала, что засветится от каких-нибудь вампирских способностей, унаследованных мною от Жан-Клода. И то, что осталось от моих нервов, не могло это выдержать.

Ричард потянулся через кровать, выдвинул ящик, аккуратно положил в него крест и задвинул обратно. Вернулся и снова оказался на коленях передо мной.

– Я столько времени и сил потратил, чтобы не пускать тебя в свои мысли, в сердце, и теперь будто пустота у меня внутри. Я старался изо всех сил с тобой порвать – дурак я, дурак! Это как пытаться порвать с собственной рукой. Жить без нее можно, но калекой.

– Ты чувствуешь Дамиана? – спросил Жан-Клод.

– Жан-Клод, я могу чувствовать вампира и с крестом на шее, для моей некромантии это безразлично.

– Сделай мне одолжение, – сказал он.

Я сделала ему одолжение – и покачала головой.

– Пусто, будто его и нет. – Страх я сумела загнать внутрь, но он трепетал у меня в животе, покалывал кончики пальцев. – Уже поздно? Боже мой, только бы не было поздно!

А про себя я добавила: «Не делай так, что я его убила».

Глаза Жан-Клода стали источать голубизну, пока наконец зрачки и белки не потерялись в сверкающей, глубокой синеве его силы. Я сидела на кровати, в нескольких ярдах от него, сила его росла, заполняя глаза огнем, а я ничего не чувствовала. Уж хотя бы моя некромантия должна была его ощутить, если не вампирские метки. Случалось мне ослепнуть парапсихически, ослепнуть головой от потрясения или болезни, но никогда в такой степени. Может быть, я потому не могла ощутить Дамиана, что никого вообще ощутить не могла.

Ричард рядом со мной поежился, соскользнул на пол.

– Ты этого не чувствуешь?

Глаза у него стали большими. Волоски на руках встали дыбом.

– Нет.

Он посмотрел на Мику и Натэниела, которые остались на кровати, хотя отодвинулись, давая нам место.

– Я думаю, надо очистить им место для работы.

Мика поцеловал меня в щеку. Натэниел потерся щекой об меня, оставляя запаховую метку, и они оба отползли подальше. Жан-Клод подошел прямо к кровати, поднял руку над моим лицом. Я ощутила это – давление ауры, но едва-едва, будто меня завернули в вату, и он не мог до меня дотронуться.

Он приложил руку мне к лицу, и от этого прикосновения дрожь побежала по мне полосой.

– Ma petite!

Эти слова дыханием прошли по позвоночнику, будто он полоской вылил на меня воду. Я снова вздрогнула, и это было чудесно, но… Я открыла глаза и посмотрела на него.

– Как много лет назад. Я всегда ощущала твой голос и прикосновение, но…

– Ты закрылась, ma petite, в башню, сложенную частично из моих меток. Ты использовала против меня мою же силу.

– Не нарочно.

Показался Ашер, и глаза его уже были полны голубого огня. Он призвал силу, а я не ощутила ничего. Он подошел и встал рядом с Жан-Клодом.

– Более решительные меры, думаю.

Я посмотрела на него, на его атласный халат, темное полированное золото, меркнувшее рядом с сиянием его волос.

– Что у тебя на уме? – спросила я.

Жан-Клод отступил, давая место Ашеру. Тот поднял руку, положил ее мне на лицо отражением жеста Жан-Клода. Они всегда умели вот так повторять движения друг друга, и вслед за этой мыслью на меня обрушились воспоминания. Мне случалось делить воспоминания с Жан-Клодом, но никогда вот так. Не одно воспоминание, не два – сотни. Сотни образов затопили мозг, нахлынули ароматом кожи Ашера, разливом волос Белль вокруг нас, ласкающих нас, как второе тело. Женщина с медью волос, рассыпанных по подушке, и наши рты на ее шее, руки ее выдираются из шарфов, привязывающих их к кровати. Блондинка, чьи груди мы вместе пометили, оставив двойняшки любовных укусов. Мужчина в длинном напудренном парике, штаны спущены до колен, и оба мы у него меж бедер – не ради секса, но ради крови, и он этого хочет. Женщины, одежда их в беспорядке, рыжие волосы всех оттенков от почти белокурого до темно-каштанового, блондинки от белых до золотых, брюнетки от темно-темно-каштанового до настоящего черного, кожа как зрелая пшеница, или черный кофе, или дерево. Высокие, низенькие, худые, толстые, оголодавшие, тела струятся под нашими руками, по нам самим, и я будто испытала тысячи ночей оргий в один миг. Но в каждом воспоминании они двигались как отражения друг друга. Жан-Клод брал женщину или мужчину ради секса или крови или вместе того и другого, и знал, что его золотая тень поступает так же. Ашер повторял его движения, всегда готовый поймать наслаждение и усилить его. До этого момента я не понимала, что не любовниками они были друг для друга, а гораздо большим. Самыми близкими друг другу, единственными в жизни друг у друга.

Я утонула в этих воспоминаниях, утонула в аромате тысячи любовниц, тысячи жертв, тысячи наслаждений полученных и потерянных. Я тонула, и как утопающий, потянулась за спасением.

Метафизически потянулась к кому-то, кому-нибудь. Воспоминания ударили в Ричарда, как бьет поток в валун. Они разбились об него, захлестнули его сверху, с боков. Я услышала его крик и ждала, что он сейчас оттолкнет меня, но он не оттолкнул, он позволил мне за него цепляться, сделать его своей скалой в потоке ощущений и воспоминаний. Я ощутила его смятение, страх, отвращение и желание оттолкнуть все прочь, отказаться от этих воспоминаний, от всех сразу. И пришла мысль: есть воспоминания и похуже.

Голос Жан-Клода:

– Non, ma petite, mon ami, хватит, хватит.

Манящий, тихий голос. Я лежала на кровати, он держал меня за руку и растирал мне руку, будто хотел согреть.

– Я здесь, – сказала я, но голос прозвучал гулко, как жесть.

Кровать резко затряслась – на нее рухнул Ричард. Он дышал неровно, глаза его вылезали из орбит. Ричард схватил меня за другую руку. Он был испуган, потрясен, и я поняла, что он взял на себя часть моей реакции. Высосал, как метафизический яд.