– Не все, – сказал Реквием, – но большая часть.

Я посмотрела на Жан-Клода:

– И никто не вызвал полицию?

У него хватило такта отвести взгляд – не смущенно, но…

– Что ты сделал? – спросила я.

– Массовый гипноз не запрещен, ma petite. Только индивидуальный.

– Ты зачаровал публику.

– Мы с Ашером.

Я положила руку над раной, которая, похоже, пришлась ближе всего к сердцу. Мне в голову пришла мысль:

– Ты говорил, она напала на Ашера. Он тоже так пострадал?

– Нет.

– Я думаю, она знала, что вы с Жан-Клодом ее убьете, если она убьет Ашера. Я думаю, она считала, что я для вас менее ценен.

И снова голос его стал безжизненным, но сама эта безжизненность заставила меня на него поднять глаза.

– Желчно звучит.

Он отвернулся, улыбнувшись едва заметно.

– Я хотел, чтобы прозвучало безразлично.

– Я много слышала вампирских голосов. В самом безразличии есть свои оттенки.

– Я дурак был, что сказал ей при народе, но она напирала, спрашивала, и я сказал наконец правду.

Тут он посмотрел на меня наконец, и мне пришлось сделать усилие, чтобы не отвести глаза – не из-за его вампирской силы, а потому что больно было смотреть на избитое лицо и понимать, что каким-то странным образом я в этом виновата.

– Ты и вправду сказал Менг Дье, что бросил ее, думая, что это из-за нее я тебе отказала?

– Не такими словами, но да.

Я вздохнула и покачала головой:

– Ох, Реквием! Я хочу сказать, я не думала, что она так резко это воспримет, – я показала на его раны, – но гордость не дала бы ей спустить это просто так.

– Гордость, – кивнул он, но остановился, не закончив движения из-за боли. – У нее гордости много, а у меня, кажется, совсем нет.

Он посмотрел на меня, и его глаза, его лицо наполняло такое чувство, что я просто не выдержала и отвела взгляд.

– Не надо, – шепнула я.

Он соскользнул на пол, встал на колени – невольно застонав. Он взял мою руку, и я не отняла ее, это показалось бы мелочным.

– Что мне сделать, чтобы оказаться в твоей постели, Анита? Скажи, и я сделаю.

Я посмотрела ему в лицо, увидела в нем боль, и это не была боль ушибов и порезов. Я перевела взгляд на Жан-Клода:

– Это ardeur?

– Боюсь, что да, – ответил он.

Я повернулась к коленопреклоненному вампиру, понятия не имея, что ему сказать.

– Я такой урод для тебя? – спросил он.

– Нет, – сказала я, проводя пальцами по контуру его неповрежденной щеки. – Ты очень красив, и ты это знаешь.

Он попытался покачать головой, резко остановился – снова будто от боли.

– Если бы я был достаточно красив, ты бы взяла в свою постель меня, а не обратилась бы к этим чужакам. – Он опустил голову, сжимая мою руку двумя своими. Потом поднял лицо, и видно стало, что он плачет. – Анита, прошу тебя, умоляю, не отбрасывай меня в сторону так небрежно. Я знаю, что тебе не так приятно было мое внимание, как мне – прикосновения к твоему телу. Но я стану лучше, клянусь, если ты только дашь мне еще один шанс доставить тебе удовольствие. Я слишком старался быть с тобой осторожным. Я не понимал. Я умею лучше, я буду лучше.

Он зарылся лицом мне в колени и зарыдал.

– Я думаю, мы получили ответ, ma petite.

Я гладила волосы Реквиема и не поняла, о чем говорит Жан-Клод. Слишком я была оглушена, чтобы думать.

– Ответ на что?

– На вопрос о твоем действии на вампиров, отведавших когда-то ardeur. Я думаю, что ты вызываешь тягу, как Белль. – Он показал на Реквиема, цепляющегося за меня, плачущего мне в колени. – Он достаточно силен, чтобы быть мастером города, ma petite. Не так силен, как Огюстин или я, но достаточно. Ему не силы не хватает, а честолюбия. Он не хочет властвовать.

– В этом нет ничего стыдного, – сказала Элинор.

– Non, – согласился Жан-Клод, – но я хочу, чтобы ma petite поняла: ее воздействие на Реквиема – это не мелочь.

Элинор сидела в кресле, подобрав ноги, потому что до земли они бы не достали.

– Я понятия не имела, что она так зачаровала его.

– Я его не зачаровывала.

Она глянула на меня, махнула рукой в сторону вампира у моих ног.

– Найди другое слово, если хочешь, Анита, но эффект тот же. Можем спорить о семантике, но Реквием одержим тобой самым противоестественным образом.

Я гладила его волосы, густые и прямые, но не теплые. Он был холоден на ощупь.

– Ему нужно питание, – сказала я. – Заживление потребует много крови и энергии.

– Не думаю, что это можно вылечить кровью, – ответила Элинор, и это прозвучало почти как обвинение.

– Чего ты хочешь от меня, Элинор? Что ты хочешь, чтобы я сделала?

– Возьми его себе в любовники.

– У меня четверо мужчин, у которых секс только со мной, и еще двое, которые иногда бывают в моей кровати. Черт, да еще и Джейсон где-то раз в месяц бывает в моей постели.

– Именно что, – согласилась Элинор. – На одного больше – не такая уж существенная разница.

– Будь это только секс, может быть. Но здесь больше, чем секс. Эмоциональные вопросы. Я даже не знаю, хватит ли меня на пятерых мужчин, плюс еще дополнительные. Можешь считать меня психом, но не думаю, что у Реквиема низкие потребности. – Я погладила его по волосам, он вздрогнул. – Нет, я определенно уверена, что запросы у него не малые. Не думаю, что у меня хватит эмоций на еще одного мужчину с высокими запросами, понимаешь? Это и есть правда. Уверена, что любовник он изумительный, но остальные его потребности мне не удовлетворить.

– Какие остальные?

– Беседа, эмоции, общение, любовь.

Элинор пошевелилась в кресле, наклонила голову набок, длинные волосы рассыпались шелковой грезой.

– Ты его отвергла, потому что думаешь, будто не сможешь его любить?

Я секунду подумала, потом пожала плечами и кивнула.

– Да, вроде того.

Элинор посмотрела на Жан-Клода:

– Она его отвергла, считая, что не сможет его любить.

Жан-Клод по-своему грациозно пожал плечами.

– Она еще очень молода.

– Не говорите обо мне так, будто меня здесь нет! – потребовала я.

Рыдания Реквиема стали медленнее, он уже просто стоял на коленях, уткнувшись в меня головой. Я гладила его волосы, как успокаивают собаку или больного ребенка.

– Мы все понимаем, Анита, что ты – консорт Жан-Клода. Мы понимаем, что ты, он и Ашер – единство троих. Мы все понимаем, что твой триумвират с Ульфриком и Жан-Клодом надо поддерживать ради силы и безопасности. Поддержка эта включает секс, потому что Жан-Клод – из линии Белль. Я признаю, что считала с его стороны глупостью и слабостью позволить тебе твою близость с леопардами, но ошиблась. Из этой близости родился твой собственный триумвират, неимоверно укрепивший власть Жан-Клода. Твоя связь с Дамианом и Натэниелом – вещь чудесная. Твоя связь с Микой – загадка, но я понимаю теперь, что твоя сила очень похожа на силу Белль, а она тоже коллекционировала мужчин.

– Я не такая, как Белль Морт.

– Твоя сила такая же. – Она показала на Реквиема: – Вот доказательство.

– Я не хочу коллекционировать мужчин, – сказала я, глядя на мужчину у моих ног. – И уж точно не хочу, чтобы он был так… одержим. Такой уровень желания – это просто неправильно.

– Почему? – спросила Элинор.

– Потому что я думаю, у него не было выбора. Коллекционировать Реквиема я не хотела.

Он поднял голову, будто откликнулся, когда я назвала его по имени. Слезы высохли едва заметными красноватыми полосками на лице. От этой красноты синяки лучше смотреться не стали.

Я тронула уцелевшую сторону его лица, и он припал щекой к моей руке, как будто одно это прикосновение было каким-то чудом.

– Как мне это исправить? – спросила я.

– Ты имеешь в виду – освободить его? – уточнила Элинор.

– Да.

– Никак.

Я уставилась на нее:

– В смысле – никак?

– Лекарства нет, Анита. Только удалить его от тебя. Он будет страдать без твоих прикосновений, но ничего сделать не сможет.