Я шагаю в неизвестность, вытянув руку, и мне удается осветить несколько метров вокруг себя. Даже сейчас все, что я вижу, — это лестницу, ведущую вниз, вниз, вниз. Осторожно делая первые несколько шагов, я впадаю в панику, когда дверь за моей спиной скрипит, закрываясь без чьей-либо помощи, и я сглатываю.

Возможно, в конце концов, это была не такая уж хорошая идея.

Теперь слишком поздно отступать. Если уж на то пошло, жуткие таинственные вибрации интригуют меня еще больше.

Поднимаясь по узкой винтовой лестнице, я продолжаю спускаться, мир становится все тише, на лестнице становится темнее, а мое сердцебиение становится громче. По мере того как ступени становятся все круче, а воздух гуще, я подумываю о том, чтобы повернуть назад, но среди истертых камней за следующим поворотом виднеется лучик надежды.

Надо мной возвышается арочная коричневая дверь с мерцающей латунной ручкой, освещенной огнем, все еще горящим в моей ладони. Она прохладная на ощупь, но когда я поворачиваю ее, сопротивления нет, и тяжелая дверь со скрипом открывается.

Напрягая спину и делая глубокий вдох, я провожу языком по нижней губе, когда открываю дверь. То, что ждет меня по ту сторону, так далеко от ожиданий, так отличается от чуда, которое поглотило меня всего несколько мгновений назад, гораздо более таинственно, чем просто темнота и тусклость.

Здесь нет ни пыточной темницы, ни курганов золота или спрятанных сокровищ, но я чувствую, как моя магия вырывается на поверхность. Не просто любая магия, моя защитная магия. Не нуждаясь больше в освещении от пламени, я убираю его, пока все мое тело мягко светится в небольшом пространстве.

От чего меня защищает моя магия?

В дальнем правом углу стоит деревянный письменный стол, под ним идеально задвинуто красное бархатное сиденье, а угол слева от стола в какой-то момент был превращен в импровизированный детский манеж. Там есть мягкая игрушка, игрушечная лошадка и маленькие пластиковые качели, которые кажутся смутно знакомыми. Слева, в углу, ближайшем к двери, со стены свисают цепи, забытые и ржавые, а металлические прутья справа от входа резко контрастируют с манежем, напоминая маленькую клетку, лишенную каких-либо элементарных удобств.

Может быть, это была какая-то камера пыток. Но для кого? И почему?

Мои чувства обостряются, когда я медленно пробираюсь вглубь комнаты, замечая стопку бумаг, все еще разбросанных по столу, но это не то, что меня привлекает. Это манеж. Следуя своему инстинкту, я нервно сжимаю губы, придвигаясь ближе к опущенным металлическим прутьям, с легкостью наклоняюсь в него и с удивлением смотрю на игрушки.

Я кладу руку на одну сторону качелей, наблюдая, как они раскачиваются взад-вперед, и я уверена, что у меня сохранилось воспоминание о чем-то подобном. Нора тоже там, но я не могу собрать все воедино. Один только вид этого вызывает в моей голове видения, но это калейдоскоп смеха, волосы Норы танцуют в воздухе от ее кружащих движений, и ощущение, будто я лечу.

Плюшевый мишка ничего не вызывает в памяти, но Нора всегда любила приятные вещи. Игрушечная лошадка смотрит на меня, высокая и гордая, как настоящий жеребец, и я ухмыляюсь. Теперь это больше похоже на то, с чем играла бы я.

Дотягиваясь до его заплетенной гривы, я чувствую, как моя защитная магия разгорается ярче, словно предупреждение глубокой ночью, безмолвно умоляющее меня остановиться. Меня переполняет желание развернуться и убежать, бежать так быстро, как только могу, и не оглядываться назад, но еще большая часть меня чувствует себя обязанной остаться.

Разорванная прямо посередине, я застыла на месте. Надолго ли? Я не могу быть уверена, но я чувствую, что близка к тому, чтобы сдаться, когда внезапно нажимаю на невидимое удерживающее устройство, кончик моего пальца касается кончика носа лошади, и я переношусь.

Комната оживает. Все становится больше, чем было. Стены выше, через прутья манежа невозможно перелезть, а вдалеке маячит дверь.

— Пожалуйста, Адди. Пожалуйста, еще один раз, — умоляет Нора, и я поворачиваю голову, чтобы встретиться с ней взглядом, только чтобы обнаружить, что она меньше той Норы, которую я знаю сегодня. Намного меньше. Оглядывая свое собственное тело, я обнаруживаю, что не намного выше ее. Мое сияние исчезло, но исчез и мой контроль над своим телом.

— Отлично, Нора. Еще одна попытка, но потом я хочу поиграть со своей лошадкой. Они отправляются в большое приключение, и я не хочу его пропустить, — настаиваю я, и она сияет от уха до уха.

Она забирается на один конец качелей, а я спешу на другой, жду, пока она устроится, прежде чем оттолкнуться перенеся вес назад, как учил меня папа.

Мгновение спустя воздух наполняет смех Норы, и я не могу не улыбнуться вместе с ней, поскольку отсутствие гравитации каждые несколько секунд наполняет меня ликованием. Я чувствую себя птицей, парящей в небе, устремляющейся навстречу очередному приключению, но когда я быстро приземляюсь обратно, давая Норе возможность испытать то же чувство, я вспоминаю, что мы спрятались здесь, внизу, где темно и мерзко, и мне это не нравится.

Преследуя чувство возбуждения и чуда, я качаюсь на качелях дольше, чем планировала, наслаждаясь моментом и купаясь в счастье, исходящем от моей сестры, пока комнату не наполняет рычание и не начинается паника.

Я чуть не слетаю с качелей, когда Нора в страхе спрыгивает, бросаясь прятаться в угол, и я поражаюсь знакомому ужасу, который пронзает меня. Я не просто вспоминаю, что чувствовала в тот момент. Я внезапно осознаю, что паниковала так снова и снова.

Убегая так быстро, как только позволяют мои маленькие ножки, я загоняю Нору в угол, прижимаясь спиной к ней спереди в попытке оградить ее от всего мира, и обнаруживаю, что лошадь рядом у моих ног.

Рычание становится громче, страх сильнее, и тьма все глубже проникает в мой разум. Даже когда я бормочу Норе всякие нежности, поглаживая гриву своей пластмассовой лошадки, я чувствую, как у меня в ушах стучит пульс.

— Все хорошо, любовь моя. Я здесь. Ты в порядке. У нас все будет хорошо.

Отец.

Его успокаивающие слова, обещание, что все будет хорошо, — это он. Но эти тихие слова не для меня, даже не для Норы. Он шепчет их в темную комнату, в дальний угол, где гремят цепи и рычание становится громче.

Мое сердце рикошетит в груди, когда прикованный зверь рассекает воздух, пытаясь дотянуться до папы, и я не могу этого вынести. Я не могу дышать. Я не знаю, что происходит раньше, но комнату внезапно заливает яркий свет.

Не просто свет.

Я.

Я сияю.

Ярче, чем я когда-либо светилась прежде.

— Прекрати делать больно нашему папочке! — Я плачу, мокрые щеки холодные на ощупь, пока я вслепую ищу убежища.

Появляется лицо моего отца, маяк в окружающем меня сиянии, на его лице застыло страдальческое выражение, когда он пытается улыбнуться, но у него ничего не получается. — Все в порядке, дорогая. Все в порядке. Мамочке просто нужна минута, чтобы взять себя в руки. Она не в себе, но пытается стать лучше. Хотя ее волк… он темный и извращенный. Она не хочет причинить нам боль, я обещаю. Она бы никогда. Но здесь есть кое-что, чего я не могу объяснить, поэтому не буду пытаться, но я не могу доверить тебя кому-то другому сейчас, поэтому ты должна быть здесь. С нами тебе безопаснее всего. Ты в безопасности, Адди. Ты в безопасности. — Его рука тянется к моему плечу, ослабляя защитное заклинание, которое угрожает ослепить меня, и я киваю.

Мне кажется, я понимаю, но на самом деле это не так.

Во всем этом нет смысла, ни единого слова, но я доверяю своему отцу. Я верю его словам. Его обещания всегда верны, его шепот надежды всегда поучителен, и я знаю, что сейчас ничем не отличается.

Может, мне и страшно, но огонь, который горит в его глазах, горит любовью. И когда я смотрю на волка, прикованного цепью в углу, я вижу такой же блеск и в его глазах.