Она передвинула кресло так, чтобы Андрей мог ее видеть, и продолжила:

— Видишь, участок у меня самый крайний, почти в лесу. Я такой специально купила, чтобы людей вокруг было поменьше. Мне здесь хорошо, но живность замучила, сил нет. Как только что-то начало созревать, то зайцы нагрянут, то птицы. Никакими пугалами их не отвадить, очень уж умные. А другими способами как-то негуманно. Вот я и подумала — раз мне не удается защитить свой огород, пусть огород сам себя защищает.

— Ох, бабушка…

— А что? Получилось, конечно, не сразу. Помидоры сначала ужасно кусались, но потом повзрослели, поумнели. Капуста изначально была очень серьезной и вдумчивой. Крыжовник, правда, дачники испортили. Приезжали на выходные, включили свой шансон на всю катушку… Он с тех пор довольно… колючий.

— А цветы что? Русского репа переслушали?

— А, нет. Эти просто очень испугались. Так-то они обычно на людей не кидаются, кроме, разве что, люпинов. Они у меня сторожевые.

— Бабушка…

— Ну что — бабушка? — старушка всплеснула руками — Может, в конце концов, у старушки на пенсии быть хобби?

— Может, конечно, — обреченно подтвердил Андрей — Но давай мы все-таки поставим тебе забор. Тебе-то самой он, может, и не нужен. Но вот люди должны привыкнуть жить рядом с ведьмой.

— Это я создал! Я! Каждый сюжетный поворот, каждого персонажа!..

Седобородый старик гневно вышагивал по кабинету и бурно жестикулировал. Все в нем было классическим — и клетчатый твидовый костюм, и тонкие очки в металлической оправе, и даже рисунок морщин на щеках. С него можно было бы писать портрет литератора начала прошлого века.

— Так уж и каждого? — возразили ему от стола. Голос был мужской, но лицо говорившего скрывалось за огромным маковским монитором. — Марианну создал я. В вашей версии она была просто эпизодическим персонажем, почти без личности.

— Без личности! Каждый мой персонаж — личность!

— А Оттис? Оттис тоже личность?

Старик невнятно фыркнул.

— И второе убийство тоже целиком мое. Так что я имею полное право подписать рукопись своим именем.

— Никакого! Никакого права!

Старик попытался стукнуть кулаком по подоконнику, но, видимо, промахнулся — стука не получилось. Тогда он просто развернулся к собеседнику и стал жечь его взглядом. Из-за монитора печально вздохнули. Раздался скрип. Молодой человек, в котором критики опознали бы популярного блоггера, откинулся на спинку кресла и посмотрел прямо в лицо старику.

— Но вы ведь понимаете, что книга не может быть подписана вашим именем.

— Черта с два!

Молодой человек покачал головой.

— Нет, не может.

— Вам все равно не удастся выдать это за свое. У меня очень яркий и узнаваемый стиль! Мои наследники вас засудят!

— Вряд ли, — он говорил мягко и спокойно, как с ребенком. — Скорее назовут меня вторым Михличем. И будут радоваться, что я возрождаю то, что, казалось бы, исчезло двадцать лет назад. Ведь двадцать, верно?

Старик Михлич опустился в кресло и ничего не ответил. Вид у него был подавленный. Молодой человек, наоборот, воспрял духом:

— Вы же помните, какой мы заключили договор? Вы диктуете, я пишу, связываюсь с вашим издательством и издаю роман под своим именем. В итоге, правда, я работал ничуть не меньше вашего. Очень уж меня захватила ваша задумка.

По губам старика пробежала самодовольная улыбка.

— Я помню, — сказал он и устало провел ладонью по глазам. — Простите меня, Виктор, я погорячился. Вы действительно прекрасно поработали, и ваше имя должно быть на книге рядом с моим…

Виктор попытался что-то сказать, но Михлич остановил его жестом:

— Знаю, что вы скажете — моего имени там не будет. И это ужасно несправедливо. — старик вздохнул — От меня почти ничего не осталось, видите? Даже нормальной памяти. А ведь я старался, так старался создать хоть что-то настоящее… Действительно стоящее. Возможно, великое. Но читатели этого не хотели. Им нужны были загадки, головоломки, интриги… И я давал им это. С каждой книгой у меня получалось все лучше и лучше. А то, чего я действительно хотел, уходило все дальше и дальше. А потом… И сейчас этот роман…

Старик поднялся и махнул рукой:

— Что уж теперь. Подписывайте, Виктор. И отправляйте. Вы правы. Двадцать лет спустя у меня нет ни единого шанса что-либо написать. Я свое упустил.

Виктор подошел к старику и встал рядом с ним у окна. Они молча созерцали пустую залитую дождем улицу. А потом Виктор заговорил, медленно и задумчиво:

— Знаете, когда я переехал в ваш дом, я нашел очень старый ноутбук. Думаю, это ваш.

— Ерунда, отсюда разве только стены не вынесли. И дом после этого сдавался пятнадцать лет… Это кто-то из жильцов забыл.

— Нет, это ваш, я уверен. Я его отложил, но буквально на днях мне стало любопытно, я смог его включить и нашел на нем вашу рукопись. Немного недоработанную, конечно…

— Это же невозможно!

— Тем не менее, я ее нашел. Дайте подумать… Вчера. Сегодня прочел, поставил кое-где запятые, просто на автомате, поэтому дата написания сбилась, и сразу же пошел звонить вашему издателю.

— Но…

Виктор вытащил из кармана телефон.

— Вы не поверите! — сказал он в трубку. — У меня здесь рукопись последнего романа Михлича. Никаких сомнений. Видимо, он закончил ее незадолго до смерти. Можете проверять, если сочтете нужным, но, думаю, вы все поймете, как только ее прочитаете. — Виктор взглянул на старика и подмигнул — Это лучший его роман.

Призрак Михлича улыбался, благодарно и немного растерянно.

Он был счастлив, как никогда при жизни.

— О-хо-хо…

— Ого-го…

— Ну что, возьметесь?.. — спросила Наташа с надеждой.

Она и двое подрядчиков из компании “Дом и сад” стояли перед очень заброшенным домом с очень запущенным садом. Участок достался Наташе по наследству, и, если не смотреть на очевидный мрак и тлен, располагался в очень красивом месте. Дом был на холме, под холмом бежала вполне купательная речка, где-то в зарослях скрывался живописный спуск к воде, а за ней шли некошеные поля во всей прелести разнотравья.

И никаких соседей с перфоратором. В общем, Наташа решила не продавать. И даже наоборот — вложиться.

Стоящую перед ней парочку она откопала в интернете. Расценки у них были низкие, отзывы — огненные, да и сама парочка, честно говоря, тоже. Этим можно было заплатить просто за то, что они приехали.

Первый был стар, усиленно бородат и капитально броваст. Из этого природного богатства торчал большущий грушевидный нос, и где-то там, теоретически, были глаза. Старик обладал длиннющими седыми волосами, собранными в конский хвост на затылке. Одет он был в бесформенную толстовку с псевдославянской надписью и коричневые вельветовые брюки.

Второй был молод. У него были зеленые волосы, лихо зачесанные на одну сторону, сережка в носу, хипстерская бородка и зеленый маникюр. Он носил серо-зеленый свитер и узкие джинсы.

Наташа так и не поняла, на чем они приехали. Когда она вырулила к дому, эти двое уже были на месте. Едва познакомились (“Федор — Петр — Наташа”), как старший юркнул в дом, а младший ускакал в сад. Глаза у обоих горели.

Наташа, поразмыслив, пошла за старшим.

— Тут два этажа, но второй не доделали, — начала она. — Крыша течет. Водопровод…

— Затосковал, бедненький, — сказал старик и погладил обшарпанную стену. — Давно, видать, без хозяина-то…

— Десять лет. Я вам писала на почту… — снова попыталась Наташа.

— Ну не беда, все поправим. Стены-то крепкие… — продолжал старик, будто и не слышал.

А может, и правда не слышал. Он ходил из комнаты в комнату, заглядывал в углы, стучал в печь, гладил стены. На втором этаже вдруг затопал ногами, и с чердака что-то вылетело, громко хлопая крыльями.

У самого выхода старик вдруг резко повернулся к Наташе и впился в нее колючим взглядом.