Отползаю назад, оседлав его грудь. Он в отключке, но все еще дышит.
— Отличная работа, — хвалит Рэв с красивой полуулыбкой. Эротическая асфиксия его явно заводит. — Если бы я собрался откидываться, то выбрал бы этот вариант.
— Он не откинулся, — отвечаю я, разочаровавшись в себе.
— Ну, нет. Но то, что он нюхал, по-видимому, возымело эффект. Полагаю, он скоро очухается. Так что будем делать?
Внимательно изучаю лицо Блейка; для дьявольского отродья он очень симпатичный.
— Поможешь перевернуть его на живот?
— Конечно, малышка, — ласково отвечает Рэв и берет мое лицо в свои руки, наступая на голову Блейка и целуя меня в уголок губ.
Он помогает мне встать, и без моего участия Рэв с помощью ботинка переворачивает Блейка на живот. Я слышу тихое «уумф», когда воздух выходит из его легких, а он плюхается лицом в пол.
Так много хочется сделать, но время — враг. Единственная причина, по которой Блейк не стал со мной бороться, заключается в том, что он больной сучонок. Парень считал, что ему ничего не грозит, ибо недооценивал меня. Вот такой он осатаневший и самонадеянный.
А вскоре он осознает, что не стоит недооценивать женщину, готовую на все ради мести.
Осматриваю комнату и замечаю отсвет старинного ножа на вычурном комоде у стены. Блейк в отключке, так что пока он никуда не собирается уходить. Смотрю на его красивое рыло, погруженное в забытье. Такой безмятежный, со спокойным дыханием.
Как мог этот человек, выглядящий так безвинно, оказаться таким чудовищем?
Гадаю, что с ним произошло, что породило ту тьму, в которой он теперь живет? Хотя, он заправил постельку, поэтому ему придется полежать на ней, обагряя простыни собственной кровью. С заботой от его покорной слуги.
Стискиваю зубы, думая о том, как он изнасиловал меня. Это было невыносимо, и хотелось бы стереть из его памяти те образы, которые он хранит обо мне, подобно тому, как удаляют снимки из галереи на телефоне. Но это невозможно.
Все на что я способна, — это оставить ему постоянное напоминание о том, что произошедшее не нормально и никогда не станет нормальным.
Хватаю нож и чернильницу, возвращаясь к нему и усаживаясь на ноги. Протянув руку, отстегиваю ремень на брюках и расстегиваю ширинку.
— Только не говори, что мы отрезаем ему писюн. — Рэв вздыхает, ероша волосы. Он явно не в восторге от этой идеи.
— Неа, это было бы слишком просто и немного банально, не находишь? —задумываюсь о Лорене Боббит27, которая укатила на тачке с членом своего мужа и выкинула его в окно, как протухший хот-дог.
До сих пор удивляюсь, что полицейские нашли орган раньше, чем енот успел загрызть.
Вполне уверена, что ее муж не сделал ничего и близко такого плохого, как Блейк, но думаю, что у некоторых людишек низкая терпимость ко всякой лабуде. Она подготовила почву для расширения прав и возможностей женщин. Теперь я делаю то же самое, хотя пиписька мне не сдалась. Думаю, я гораздо более изобретательна.
Стягиваю с него брюки, обнажая белесую жопу, и провожу по ней пальцами. Ну, вот и все, прощай, гладкая, без единых изъянов кожа. Не стоило ему связываться с моей попкой. В голове возникают мысли о том, чтобы запихнуть нож ему в задницу, но не думаю, что я настолько жестока.
Мне просто хочется оставить ему дружеское напоминание.
К чему я и приступаю.
Я вырезаю букву «П» на левой ягодицы. Он шевелится, и я вижу, как его рожа искажается.
Рэв опускается на колени, чтобы подержать Блейка спереди.
Буква «П» недостаточно глубокая, поэтому я вывожу ее снова, и голова Блейка внезапно взмывает вверх с воплем.
— Выруби его! — велю я Рэву, и он, в свою очередь, поднимает голову Блейка за волосы и сильно бьет по лицу.
Глаза Блейка закатываются, и он валится щекой на пол.
Продолжаю выводить «Л» рядом с «П», на этот раз уяснив, что надавливать нужно сильнее. Из букв просачивается кровь, и вероятнее всего, самодельная татуировка будет выглядеть погано ввиду крови, которая будет оттеснять чернила, что я планирую залить туда.
По крайней мере, шрам должен остаться.
На левой ягодице я вырезала слово «ПЛАК».
Переходя к правой, я вырезаю «СА», что было нелегко. Попробуйте вырезать букву «С» на эластичной коже жопы. Хотя, высекла я разборчиво. Посещение школьных душевых никогда не будут прежними.
Вытираю кровь с ягодиц, затем хватаю чернильницу с темно-синими чернилами и покрываю ею задницу. Должно быть, от действия жжет, но он не в сознании, чтобы среагировать. Хочется, чтобы это сработало, но сомневаюсь, что он пришлет мне фотографию своего седалища, когда оно заживет, чтобы показать мне.
Поэтому продолжаю вырезать буквы и заливать их чернилами, создавая темнее черного кровавое месиво.
Рэв вскидывает бровь и приглушенно смеется, качая головой.
— Ты не перестаешь меня удивлять, — произносит он, глядя на меня глазами, в которых горит огонь.
Почему каждый раз, когда я делаю что-то подобное, хочется потрахаться? Это какой-то фетиш, о котором я не в курсе? А то у меня совсем все худо. Хватаю его за рубашку, притягиваю лицо к своему и неистово целую.
Мои руки, покрытые кровавыми чернилами, касаются его волос, а он, кажется, и не возражает. Он отстраняется, пристально глядя мне в глаза.
— Что дальше, кролик? — он не сводит взгляда с моих губ, затем изучает черты лица, возвращаясь к глазам.
— Еще кое-что осталось, — молвлю я и снова приникаю губами к его. Его язык мягкий и теплый, когда я скольжу своим внутрь.
Просто хочется проникнуть в его душу, пока он во мне. Сила, что я чувствую, это то, от чего я никогда не смогу отделаться, да и не желаю. Провожу ладонями по его челюсти и прижимаю к себе своего драгоценного темного ангела.
Вернувшись к своему корявому шедевру, хватаю нож и отвожу правую руку Блейка за спину. Уставившись на пальцы, принимаюсь проговаривать: «Эники-беники ели вареники». Эта считалочка так изощрена. Я и в детстве об этом знала.
С пятью пальцами можно оказаться у истоках, поэтому начинаю с его указательного пальца. Уверена, он вместе с другими пальцами сотню раз проникал в мой задний проход, пока я кричала в ночи.
Больше он им пользоваться не сможет.
Поэтому я начинаю резать его. Хрен его знает, как мне удастся пробить кость, но я не загадываю так далеко вперед.
Рэв хватает меня за запястье, чтобы остановить.
— Только не этот палец. — Почему он разграничивает мои действия? — Выбери другой.
Вздыхаю, понимая, насколько хуевой была бы жизнь без указательного пальца. Как бы он настрочил мне свои извинения без него? Как бы он смыл за собой после поход на толчок?
Хотя, мне совершенно насрать, и я смотрю на Рэва с недоверием. Он размяк? Какого лешего?
Я продолжаю свои действия, пытаясь перерезать эту мясистую фитюльку, но Рэв одним движением вырывает нож из моей руки и наотмашь протыкает его в безымянный палец. Он пробивает кость и для пущей убедительности еще раз бьет Блейка по морде.
Он беспечно протягивает мне палец, а я смотрю, как кровь стекает по остальным пальцам на пол рядом с блейковской макушкой.
Стремительно бросаю палец, как будто он горячий, потому что, клянусь, я ощутила пульс. Я дрожу и сжимаю руки в кулаки. Почему ощущение хуже, чем при виде Черпака, лишающегося руки в измельчителе? Наверное, отрезанные пальцы — пиздец какая стремная хрень.
Взяв себя в руки, завершаю свой шедевр: беру палец и засовываю его так глубоко в анальное отверстие Блейка, как только могу. Надеюсь, он затеряется там. Схватив горящую свечу, Рэв прижигает отсеченное место, и в комнате «благоухает» горелым беконом, смешанным с чем-то металлическим.
Ну не знаю, сработает ли это вообще, поэтому я вытаскиваю ремень из его брюк и плотно застегиваю его вокруг запястья, чтобы замедлить кровоток.
— А если честно, мне по барабану, если этот дебил лишится руки. Пусть они с Черпаком сколачивают мальчиковую группку.
Мои слова лишены всякого смысла, но Рэв понимает меня и осознает, что я сломлена изнутри. Он не задает мне вопросов и не бросает осуждающих взглядов, за что я благодарна.
