Я несколько раз ударяю ладонью по рулю.

Это моя долбанная вина, и я сделаю все возможное, чтобы загладить свою вину перед ней.

Она издает сдавленный стон, а затем резко подпрыгивает, и из ее легких вырывается гортанный крик. Дарси лихорадочно озирается, пытаясь защищаться, и — здесь и сейчас, — я понимаю, что кто-то, блядь, покалечил ее, и покалечил пиздец как сильно.

Хотелось верить, что, возможно, ее травмы были нанесены собственноручно. Что, возможно, она сама навлекла на себя неприятности, поджигая что-то.

Но нет, такому сценарию Уолт Дисней обзавидовался бы.

Это — то, что выстраивается в умах гнусных и безжалостных, и Дарси — живое доказательство того, что зло, мать его, существует.

— Перестань глазеть на меня, — сердито произносит она, скрещивая руки на груди.

Она вздрагивает, и я знаю — ей больно. Она функционировала на адреналине, и теперь, когда он развеялся, ей предстоят пережить произошедшее заново. А когда это произойдет, мне не хочется гнать со скоростью сто миль в час.

Я резко поворачиваю налево и еду по ухабистой дороге. Мы оба подергиваемся на каждой выбоине, которую я проезжаю, но Дарси не жалуется. Она просто пялится в лобовое стекло, скрестив ноги, с невыразительным взглядом. Впрочем, когда ее губы подрагивают, я знаю, что ее голова участвует в забеге, который она заведомо выиграла.

Вскоре взору предстает обветшалый мотель.

Этим местом пользуются только дальнобойщики и пятидолларовые проститутки; спать в картонной коробке у шоссе было бы предпочтительнее, чем оставаться здесь. Но отчаянные времена — отчаянные меры.

Я подъезжаю к задней двери, стараясь, чтобы угнанная тачка не попала в поле зрения, — не то чтобы кто-то заглянет сюда. Но все равно нужно быть осторожным.

Вывеска мотеля давно перестала светиться, но порою на ней загорается буква Т, освещая парковку красным мерцанием.

Дарси вздрагивает, когда буква неожиданно мерцает.

— Пошел на хуй, Т. Ты давным-давно лишился возможности блистать. Всегда пытаешься находиться в центре внимания, не так ли?

Если я не затащу ее внутрь, эта буква предвестит наше попадание в беду¹⁵.

— Пойдем. — Я открываю дверь и выхожу наружу, зная, что лучше не предлагать ей помощи. В последний раз, когда я предложил, по моим щекам надавали.

Гравий хрустит под ее босыми ногами, пока она идет следом, и она не ропщет. По сравнению с остальными ее травмами это, наверное, проще пареной репы.

Звезды затаились, и мы идем в почти полной темноте к входной двери. Когда я открываю ее, звонок звучит так, будто его вот-вот вывернет, и это вполне подобающе, поскольку от такого убранства кому угодно захочется блевать. А запашок… воняет протухшим пивом и кошачьем ссаньем.

— Офигеть, — восторгается Дарси позади меня. — Ты только не разорись из-за меня.

Местечко похоже на стероидный охотничий домик. Непонятно, кто его отделывал, но вполне уверен, что не защитнички прав животных, потому что меблировка состоит из множества камуфляжа и чучел голов животных. Высокая лампа в уголке комнаты выглядит так, будто ее прикупили из поместья Эда Гина¹⁶.

Ах, да, говоря о серийных убийцах.

Из-за затасканного красного занавеса вперевалку выходит мужик в смокинге. Дарси фыркает. Мне сию же секунду нужно переместить ее в комнату.

— Вечерка доброго, — молвит мужик, на бейджике которого написано «Эрл». — Пришли душ починить в восьмом номере?

Без понятия кодовое слово ли это, помимо того, что я долбанный безумный засранец. Тем не менее, я его тешу.

— Послушай-ка, я починю твой душ, если ты сдашь нам комнату и забудешь, что видел нас?

Эрл глядит мне за плечо. Инстинктивно отступаю, чтобы он не видел Дарси. Но это не значит, что он ее не слышит.

— Славный костюмчик, Эрл. Где проходит тусовка? У меня было симпатичненькое платьице, но оно теперь испорчено…

Смокинг Эрла выглядит словно его никогда не стирали, а на правом лацкане его белой сорочки пятно от кетчупа. Сам пиджак покрыт слоем пыли и катышками. И его галстук-бабочка криво завязан.

Все происходящее было бы комичным, если бы не тот факт, что Дарси находится в нескольких секундах от того, чтобы слететь с катушек.

Потянувшись в карман за бумажником, я швыряю стодолларовую купюру на стойку, и в воздух взметается облако пыли. Эрл тянется за ней своими костлявыми пальцами с никотиновыми пятнами.

Я смотрю, как он снимает со стены за своей спиной серебряный ключ с брелоком пушистой лапкой белого кролика.

— Пятая комната.

Он кладет ключ на стойку; его глаза-бусинки поглядывают на меня и на ключ.

— Благодарю. — Я быстро беру его и хватаю Дарси за руку, чтобы свалить отсюда.

Но я останавливаюсь на полпути, когда Эрл спрашивает:

— Эй. Знаете, как говорится?

Я стою к нему спиной, и если этот мудила хочет побаловаться, то игра началась, потому что я не в настроении играть в долбанную угадайку.

А вот Дарси — да.

— Неа, как там говорится, Эрл?

Сжимаю ее руку, едва заметно покачивая головой, поскольку нам не захочется спровоцировать его из-за опасения, что он вызовет копов.

Вдруг кабинет заполняет звук измененной версии песни «Не беспокойся, будь счастлив», и я медленно оглядываюсь, видя Эрла, нажимающего кнопку на Большеротом окуне Билли¹⁷, и тот широко разевает рот, чтобы спеть нам.

Без понятия, как реагировать, когда Эрл напевает вместе с поющей рыбой.

— Не беспокойтесь, будьте счастливы, — произносит он, подмигивая, а я улыбаюсь ему, стиснув зубы, ибо, что, во имя ныне живущих хренов, происходит?

Я волочу Дарси из кабинета, которая тоже подпевает. Я в курсе, что она потрясена, и это ее способ справиться с той херней, что с нею приключилась. Травмы по-разному влияют на людей, — моя мама отличный тому пример.

Не успеваю войти в комнату, как дверь захлопывается и закрывается за нами. Дарси непринужденно озирается, а я пальцем раздвигаю кружевную занавеску, чтобы убедиться, что Эрл не идет следом. Мы пока что в безопасности.

Задернув тяжелую бордовую штору, я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Дарси, которая все еще напевает себе под нос. Не уверен, как заговорить, но мне нужно узнать, что произошло. Мне нужно узнать, как исправить это.

Как исцелить ее.

— Что стряслось?

Она шаркает ногой по уродливому ковру блевотного цвета, опустив глаза, напевая эту долбанную песню.

— Дарси, поговори со мной. Уверен, что ты впала в шок.

— Тебе-то откуда известно, всезнайка? — и она фыркает.

— Не вздумай, блядь, делать этого, — взываю я, качая головой. — Поговори со мной. Я должен знать о случившемся.

Она, наконец, перестает напевать и вздергивает подбородок, чтобы взглянуть на меня… и сражает меня отрешенностью, которую я вижу в ее глазах.

— Тебе сейчас интересно узнать, что стряслось? — спрашивает она. — Мне бы не помешала эта забота около часа назад, когда…, — но тут она задыхается и мучительно ловит ртом воздух.

Я подбегаю к ней и осторожно обнимаю ее за плечи.

— Просто дыши.

Она отмахивается от меня.

— Не смей говорить мне для чего предназначено тело! Мне не нужны указания об элементарной человеческой функции, охрененное тебе спасибо!

Я отступаю назад и поднимаю руки, словно сдаваясь.

— Я не хочу сраться. Я просто хочу помочь.

— Помочь? — глумится она злобно. Отлично, я хочу, чтобы она разозлилась. — Есть только один способ помочь мне.

— Как?

Мы стоим лицом друг к другу в полном тупике, поскольку следующие несколько секунд навсегда изменят ход нашей жизни.

— Они должны поплатиться за содеянное. Они должны поплатиться, — повторяет она, закрыв уши ладонями и яростно покачивая головой. — Останови это!

— Я постараюсь, малышка. Только скажи мне как. — Ласковое обращение просто вырвалось у меня, и оно казалось естественным.

Осторожно кладу свои руки на ее и медленно убираю их от ее ушей, и наклоняюсь, чтобы заглянуть ей в глаза. У меня было достаточно опыта общения с Джун, чтобы знать, как вести себя с человеком в подавленном состоянии.