А ночка-то становится все интереснее.

Я не собирался тащиться на этот дурацкий костер, потому что, ну, это просто блядский отстойник. Но когда я подслушал, как Дарси сказала, что придет, и ежу стало понятно.

Моя жизнь и так достаточно непроста. В смысле, вряд ли я гожусь в бойфренды. Я соблазняю богатых женщин и дарую им то, что они хотят, чтобы получить то, что желаю я, а это — обчистить их до ниточки. Но Дарси вам не какая-то там типичная девчонка-подросток… и именно по этой причине она меня интригует.

Я с интересом наблюдаю, как Жизель подбегает к ней, дергая ее за руку, чтобы привлечь ее внимание. Дарси стоит за себя, что меня просто возбуждает.

— Держись подальше от Карсона! — восклицает Жизель, и как только я подумал, что Дарси не может быть еще сексуальнее, ее пухлые губы растягиваются в задорную ухмылку.

— Поверь-ка мне, — надменно упрекает она, — я бы не купилась на это фиговое представление. Он весь твой!

И для верности она содрогается от отвращения к попыткам Карсона заигрывать с ней.

Она произнесла это достаточно громко, чтобы другие услышали, и когда так и случается, они разражаются хохотом, освистывая самоуверенного квотербека. Приятно видеть, что хоть раз ситуация переменивается, а то этот мудила — избалованное королевское отродье.

У Жизель отвисает челюсть. Дарси в очередной раз показала нам, кто руководит этим шоу уродцев.

Наши одноклассники смотрят на нее в новом свете, поскольку она такая охренительно бесстрашная, а я такой охренительно замороченный. Бьюсь об заклад, теперь Карсон хочет ее еще больше. Мне становится смешно.

Затем Дарси выхватывает стаканчик с пивом из ослабевшей руки Жизель и разворачивается, уходя отсюда. Без понятия, куда она направляется, но я точно знаю, что я последую за ней.

Быстро допив пиво, я швыряю стаканчик в огонь и догоняю ее.

Я не окликаю ее, а просто следую за ней, когда она одна входит в дремучий лес. Она не Красная шапочка — она, мать его, волчица. Я не приглушаю свои шаги позади нее, а она не оборачивается, чтобы посмотреть, кто следует за ней в потемках.

Как только она допивает пиво и швыряет стаканчик на землю, Дарси взбирается на крутой холм, чтобы добраться до места, именуемое местными детьми Джейкобс Пойнт. Обзорная площадка отсюда охренительно красива. Я частенько прихожу сюда поздно вечером после сеанса хорошего траха с какой-то женщиной, чтобы просто отдохнуть от шума.

Я хорошо знаком с местностью, поэтому держусь в стороне и позволяю Дарси двигаться в собственном темпе. Она хватается за выступ и подтягивается, отряхивая руки, как только добирается до вершины. Хватаясь за камеи, я взбираюсь по склону подобно обезьянке, и в считанные секунды оказываюсь позади нее.

Она стоит спиной. Руки скрещены, она смотрит вдаль. Отсюда виден весь наш убогий городишко. Полнолуние отражается от серебристых прядей ее светлых волос.

— Что это за звезда? — спрашивает она, указывая на небо.

Она знала, что все это время я стоял позади нее. По крайней мере, она не считает меня серийным убийцей и чувствует себя в безопасности, находясь со мной наедине. Либо ее это нисколько не беспокоит.

Я прослеживаю за ее взглядом и вглядываюсь в небо.

— Сириус. Является частью Большого Пса.

Я не вдаюсь в подробности, поскольку не хочу докучать ей, но она задирает голову, чтобы взглянуть на самую яркую звезду в небе.

— Откуда ты знаешь всю эту фигню?

Я могу выдать что-то остроумное, но мне кажется, что она задает серьезный вопрос.

— Не знаю, — честно отвечаю я. — Мне нравится читать, и, наверное, это просто запоминается.

И это правда как на духу.

— Мама говорила, что я пошел в отца, — я не могу сдержать горечи в своем тоне, — но этого я не знаю, потому что никогда его не видел.

Ее внимание переключается с ночного неба, когда она оборачивается, чтобы взглянуть на меня.

— Значит, только вы вдвоем с мамой?

— Да, но с таким же успехом могу быть только я, потому что Джун сломлена… и ее уже никогда не починить.

Она пытливо вскидывает бровь, наблюдая за мной в темноте своими зоркими глазками, — как хищник, наблюдающий за своей жертвой.

— Иногда люди не хотят, чтобы их исправляли.

Ее заявление застает меня врасплох. Я молчу. Позволяю ей продолжить.

— Иногда лучше, когда все сломлено. Людишки предпочитают оставить тебя в покое, когда ты не поддаешься исправлению.

— Это то, чего ты хочешь? Остаться одной?

Она безразлично пожимает плечами.

— Неважно, чего я хочу. У каждого действия имеются последствия… и это — мое.

Я без понятия, что это значит.

— Почему ты подожгла тот куст с розами?

— А почему бы и нет? — быстро парирует она. — Из чьего дома ты улизнул?

Попался… и ее непокорность меня просто, блядь, заводит.

— Если ты не готов ответить на вопрос, то не ожидай, что другие ответят на твой. — Она скрещивает руки на своем стройном теле, осмеливаясь бросить мне вызов.

Вызов принят.

Ленивыми шагами я иду вперед, сближая нас. Я возвышаюсь над ней, но она вглядывается в меня, челюсть сжата, эти глаза полыхают желанием сожрать меня заживо.

Склоняясь ниже, я с большим удовольствием слышу, как сбивается ее дыхание.

Наши губы находятся в нескольких дюймах друг от друга, и ее аромат — это сочетание спелых клубничек и того отчетливого мгновения, когда на горизонте мешкается гроза, собирающаяся сокрушить чью-то безопасность навсегда, — она опасна, и я пристрастился к вкусу.

— Я не улизнул, — заявляю я, наслаждаясь тем, как дрожит ее нижняя губа. — Я спокойно вышел из дома, который ограбил.

Ее рот приоткрывается.

— Твоя очередь.

Она облизывает свои губы, отчего я воспламеняюсь.

Не в силах остановиться, я провожу пальцем по ее пухлой нижней губе.

— Что такое? Язык проглотила?

Ей не по душе, что я намекаю на ее слабость, потому так я и поступил. Она ударяет меня по руке, показывая мне упрямого крольчонка, который, как я знаю, таится под поверхностью.

— Я подожгла его, потому что не играю с огнем, если только не хочу обжечься. Я подожгла куст, потому что хотела почувствовать… кое-что.

— И это сработало? — тихо спрашиваю я; настроение вскоре переходит от игривого к угрюмому.

Глядя на меня из-под длинных ресниц, она качает головой.

— У каждого действия имеются последствия… и это — мое, — повторяет она, не прерывая зрительного контакта со мной. — Я не хочу ничего чувствовать, потому что так лучше. Будучи оцепенелой, шепот прекращается; будучи оцепенелой, — поздней ночью, когда все мирно посапывают в своих койках, — шепот, напоминающий обо всем содеянном, прекращается.

Этот образ сильно цепляет, и все, о чем я могу думать — это Джун, прикованная к кровати, напичканная лекарствами зомби.

— Что ты натворила, крольчонок?

У меня перехватывает от нее дыхание, когда она сокращает небольшое расстояние между нами и прижимается своей грудью к моей.

— Кое-что очень-очень плохое, — шепчет она, и от ее сладкого запаха я запотеваю. — И из-за этого я вынуждена жить с тетей и дядей-фанатиками.

— Где твои родители?

Воздух между нами пронизан электричеством, — я ощущаю его вплоть до пят.

Наклонившись ближе, она прижимается своими губами к моим и шепчет:

— Мертвы.

Я тот, кто отстраняюсь… чего и добивался этот крольчонок. Она только что, блядь, поимела мою задницу, и я напрочь голову потерял над всем тем, что она, черт возьми, выкидывает.

Она ухмыляется, и если я когда-либо видывал более сексуальное зрелище, то его я не помню, поскольку оно меркнет по сравнению с этим.

— Хочешь пойти на выпускной вечер?

Мы оба отшатываемся, потому что, какого, блин, хрена?

Я понятия не имею, какого хрена я только что сказал, так как у меня нет ни малейшего намерения когда-либо посещать эту дебильную церемонию. Но когда Дарси, кажется, обдумывает эту идею, мне интересно, не было ли мое краткое пребывание в умопомрачении мгновением ловкого безумия.