– Не угадал. – сказал Мартин, всё ещё стоявший, опершись на сфинкса, – Это вообще с христианами не очень связано. Вернее связано, но далеко не с теми, кого ты знал. И свидетелем, конечно, тех событий ты не был, поэтому расскажу. Это про Елюй Даши, своеобразного наследника империи Ляо и хана степняков кара-киданей. Пиники, через своих агентов распространила слух, в котором смешала историю Елюй Даши и Ван-хана, монгола-несторианина. Так появился миф о таинственном и могущественном христианском царе в далёкой Азии, так называемом Пресвитере Иоанне, мотивировавший крестоносцев самоубиваться об армии любимца Пиники – Салах ад-Дина. Трамонтану это событие травмировало очевидно, как и само христианство, распространённое с подачи саламандры, вот она и не может забыть Елюй Даши, ставшего прообразом этой истории.

"Погоди, если ты моя галлюцинация, откуда ты это знаешь? Я о таком точно нигде не читал".

– Ты задаешь не верные вопросы, мой дорогой Феликс, неверные.

– Елюй... Даши? – сказал я, совсем неуверенный в этом ответе.

– Верно, – произнёс сфинкс, – И последняя загадка: Меня семь, я златая мечта. Маяк для авантюристов и цель всей конкисты. Я рождён под светом Христа и свистом арабской баллисты.

– О, это уже я знаю! – сказала пума, – Это "Семь золотых городов"!

– Верно. – произнёс сфинкс, – Запускаю протокол деконсервации...

С этими словами пьедестал криосфинкса раскрылся, открывая нам доступ в небольшую комнатку, где стояла вертикальная капсула с запечатанной внутри престарелой кошкой. Рядом стояли приборные панели. Санта-Анна сразу же направилась к ним. Я последовал за ней.

Внутри комнатки стоял мерзкий, пыльный и сухой воздух. Я сразу закашлялся. Пума таких проблем не испытала, встав у панели она сказала:

– Ну всё, теперь остался последний шаг... – она занесла лапу над панелью, а затем обратилась ко мне, – Держи пушку наготове. "Старуха" сильна, возможно это самая сильная из аватар. Именно поэтому Трамонтана хранит её про запас.

– А какой в этом смысл? – спросил я.

– А какой смысл в ядерном оружии? – ответила вопросом на вопрос пума.

– Теперь мне как-то совсем не по себе.

– Не переживай, милый, мы с ней сдюжим. Садани её прикладом пару раз, прежде чем она оклемается, а там уже мы её скрутим.

Я встал в боевую позицию, занеся винтовку над плечом, и уверенно кивнул. Анна кивнула в ответ и потянула за рычаг на панели. Капсула раскрылась, однако прежде чем я ударил, абсолютно внезапно, старая кошка выскочила из капсулы и вцепилась в меня мёртвой хваткой. Из её глаз тут же хлынул поток слёз. Она истошно кричала и корчилась:

– Пожалуйста! Не надо! Только не туда! Пожалуйста, не надо... Пожалуйста... НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Вопила она как резанная, у меня сжалось сердце от того жалкого вида, что передо мной предстал.

– Ой-ё... – даже пума была в некоторой растерянности, – По мне так Хамсин перевыполняет план...

– НЕ НАДО! НЕ НАДО! НЕТ! НЕТ! НЕЕЕТ! – кошка всё кричала и кричала, с другим её телом очевидно происходило что-то очень плохое, – ПОЖАЛУЙСТА! ПОЖАЛУЙСТА! НЕТ! НЕТ!

От такого потока эмоций я нервно сглотнул:

– Что мы будем делать?

– За нас уже, кажется, всё сделано... – Санта-Анна пожала плечами, – С большим таким избытком.

– А-А-А А-А А-А-А-А! ААААА! А-А! НЕТ! ПОЖАЛУЙСТА! АААА! – крики Трамонтаны превращались совсем во что-то нечленораздельное, она плакала и корчилась.

Я прокручивал в голове картины того, что могло бы с ней сейчас происходить. И кажется даже они не дотягивали до того ужаса, что она испытывала на самом деле.

– Она ведь сейчас всё испытывает в утроенном объёме... – заметила пума, – Мне кажется будет милосердно, если мы...

– Да, пожалуй, – сказал я, – У Памперо и так будет отличная позиция на переговорах. Даже слишком отличная...

Я поставил винтовку в боевое положение и приставил ко лбу "старухи". В её глазах отражалось столько боли и страдания, что я просто не мог поступить иначе. Выстрел. жилистые руки отпустили меня и бездыханное тело сползло на землю. Что ж, теперь на одну треть её страдания уменьшились.

– Чёрт, да уж... – я не знал, что сказать.

– Не бери в голову, Феликс, всё что необходимо, мы сделали. Остальное теперь не наша забота, – пума сочувственно похлопала меня по плечу, – Пойдём, посидим на скале, попьём чаю. Я собой взяла термос и плед. Расскажу тебе что-нибудь весёлое...

– Да, пожалуй мне это сейчас нужнее всего.

Португалия, Воды у острова Пику, 5 февраля 1968 года

Скорость это понятие очень относительное. Есть огромная разница в ощущениях одних и тех же четырёхсот километров в час на самолёте и, допустим, на скоростной реактивной лодке. Последнее куда опаснее и значительно более волнующе. Потому что риски высоки, а в противниках у тебя сама стихия.

Вода только на первый взгляд кажется безопасной средой для таких экспериментов, но чем быстрее ты в неё влетаешь, тем более "прочной" она становится. Уже на двух сотнях километров в час водная гладь становиться подобна бетонной стене. Одно неверное движение или даже неосторожный кивок носом лодки, и всё, ты труп.

Конечно, и на самолётах есть свои риски, но они возникают обычно на куда больших скоростях, когда двигатель несёт тебя по небу быстрее, чем может выдержать корпус или когда ты решаешь быстро уйти в манёвр... В общем, скорость — это всегда риск. Но, порой, другого способа ощутить свободу и вдохнуть полной грудью, не найти. Ничто так не освобождает как блуждание по лезвию ножа, пляски по змеиным головам и заигрывание со смертью.

В прошлом году умер Дональд Кэмбэлл. Это парень знал, что такое скорость. Его отец, Малкольм Кэмбэлл, был настоящим пилотом по духу, а также множественным мировым рекордсменом и на земле, и на воде. Дональд пошёл по его стопам. Он множество раз побивал мировые рекорды скорости, однажды даже сделал это сразу и на воде, и на суше, в один год.

В общем, этот парень знал и что такое свобода. Он множество раз смеялся над смертью, преодолевая пределы человеческого и возносясь выше. Во время одной из таких попыток, на своей скоростной К7, Дональд ошибся и разбился насмерть. В этом же году американец Ли Тейлор забрал его рекорд скорости.

Никто не правит вечно и прогресс нельзя остановить. Нельзя не участвовать в этой гонке за прогрессом, можно либо ей мешать и загонять себя в рамки, как делает Общество, или освободиться и превосходить самого себя, рискуя умереть на первом же крутом повороте.

Конечно, набирать немыслимую скорость куда сложнее, чем стоять на месте. Но и сражаться сложнее, чем раболепно подчиняться. Каждый выбирает свою долю.

Я выбрала акселерацию, она же "ускорение". Не только в плане буквальной жажды скорости или метафорической жизненной позиции со стремлением к независимости. Это ещё и мотив чисто политический: человечеству пора прекратить топтаться на месте. А Мауи, Либеччо и подобным им, пора перестать мешать ускорению и пытаться остановить время. Выходя на гоночный трек, они не остановят болиды, а будут ими раздавлены и размазаны по асфальту.

Наша цивилизация вполне может сбросить с себя ярмо зажатости судьбой, древние условности и бремя закостенелой стратификации. Настала пора бесконечного ускорения прямиком к точке технологической и социальной сингулярности. Конечно, как и в случае с рекордами скорости, всю Землю может ждать уничтожение от одного неосторожного движения. Однако, если человечество ошибётся, то оно вполне будет заслуживать свой крах.

Ни к чему жалеть и тех, кто останется за бортом прогресса. Они сделали свой выбор. А мы сделали свой.

Трамонтана, например, исключительно труслива, чтобы что-то менять. Но она же и достаточно опасна, чтобы помешать избавиться от децелераторов Мауи и Венега. А потому нельзя приниматься за них, прежде чем мы не разберёмся с Монти.