– К чёрту шутки. Просто знай, что всё будет хорошо. Всё будет просто отлично. Боги улыбаются, глядя на тебя, подруга...

Она едва-едва улыбнулась, по её щеке прокатилась вторая слеза. Я посмотрел на Зефира. Тот, из разреза в животе, только-только достал ребёнка и теперь держал его на руках. Я повернулся к Пини, чтобы сообщить радостную весть. Но она больше не дышала. Её лицо так и застыло в лёгкой улыбке. Застыло навсегда. Я потрогал её шею. Пульса не было.

– Она мертва. – сказал я, прикрыл её глаза и подошёл к Зефиру.

Тот перерезал пуповину и положил не плакавшего, но определённо живого ребёнка мне на руки. Сам же он выдохнул, отошёл подальше, и наконец выпустил все эмоции, что копились у него внутри. Он опустился на колени и стал колотить кулаком по камням, выкрикивая все маты, которые знал, проклиная произошедшее.

Я же теперь держал на руках огромную девочку, весившую все десять килограмм и едва ли походившую на только рождённого младенца, скорее на годовалого или даже двухгодовалого ребёнка. Выглядела она скорее как маленькая Памперо, будучи козочкой, рептильных черт в ней было не так уж и много: раздвоенный язык, специфичные рожки, да "драконьи глаза". Малышка удивлённо осматривалась ими по сторонам и не обронила ни слезинки, ни крика.

Либеччо подошёл поближе и тоже удивлённо смотрел на "новорожденную":

– Так вот какой у нас губитель мира... Что будем делать теперь?

– Понятия не имею, – сказал я, – Пиники нам не помощник и не противник. А вот её ребёнок...

– Бафомет, – напомнил волк имя, выбранное Пиники, думавшей, что родится мальчик.

– Ладно, пусть будет "Бафомет". В любом случае она теперь наша маленькая проблема. Полагаю, решим, что с ней сделать, когда встретимся с нашими друзьями перед битвой с Венегом. А пока придётся о ней позаботиться нам... – я взглянул на Зефира, всё ещё в ярости колотившего камни, – И о нём тоже. Он ещё не скоро всё это переживёт...

Запретный остров Ниихау, Резиденция Либеччо и Санта-Анны, 27 марта 1951

Как тьма не может настигнуть тебя лишь частично, так и плохие вещи случаются все и сразу. При чём, обычно это происходит в те дни, когда этого ждёшь меньше всего. Разбереженная рана начинает кровоточить в самый неподходящий момент, например, во время столь давно ожидаемого отдыха.

Мы с Таянной прекрасно проводили время в нашей летней резиденции, расположившись на одном из уединённых пляжей. Она активно натирала себя кремом от загара. Я любовался её прекрасным телом, каждым его изящным изгибом. Не с животным желанием, нет.

Сладострастия я не испытывал уже очень и очень давно. Да и близости у нас с пумой не было много-много лет. Мне этого не хотелось, да и ей, полагаю, тоже. А вот чисто эстетически она мне всё ещё очень нравилась.

Наблюдая её не тронутое временем тело, я раз за разом невольно вспоминал тот первый раз, когда мы остались только вдвоём. Это было первое моё радостное воспоминание. Это лучшее, что со мной когда-либо случалось. До этого меня никто и никогда не любил. Я и не верил, что кто-то и когда-то может быть ко мне столь близок. Но Таянна... Таянна изменила мою жизнь, дала мне силу и волю.

И теперь я мог вечность наблюдать её, как живую статую. Во всей её красоте и наготе. Сколько бы она ни ранила меня своими действиями и словами, главным для меня было то, что она оставалась рядом. Что это я ей нужен, что я необходим. Исключительно необходим! Ведь если я вдруг стану не нужен ей, я умру и для самого себя.

Будто бы желая в очередной раз сделать мне больно своими словами, она сказала, ложась на мягкий и горячий песок:

– Либи, скажи, чем бы ты занялся, если бы я ушла к другому?

– Я бы этого "другого" нашёл бы и придушил.

– А если бы он... оказался сильнее тебя? Не кажется ли тебе такая смерть исключительно собачьей: "Умер, пытаясь вернуть свою женщину из лап, в которые она сама пошла". По мне так, это позор да и только.

– Что... Что именно ты хочешь мне этим сказать?

– Что ты пёс, Либи. И любишь ты исключительно по-собачьи.

– Когда-то именно такая любовь тебе и нравилась...

– А теперь мне надоело. Я уже начала присматривать себе отличную новую игрушку взамен тебя.

– За семь сотен веков ты пока так никого и не нашла. А тех, кого всё-таки находила, мне приходилось убивать. Что сейчас поменяется?

– А если я тебе скажу, что это кое-кто из Общества? И он точно сильнее тебя. Что ты умеешь, кроме как переделывать одно вещество в другое? Кто угодно в обществе сможет тебя победить...

– Без моих сил у остальных не было бы бессмертия.

– Без МОИХ сил у них не было бы бессмертия, ты всего лишь посредник, Либи. Знаешь, когда я от тебя уйду и ты окажешься бесполезным... – она внезапно смягчила тон, – Пожалуйста, найди себе занятие полезнее того, чтобы бегать за мной.

– Это всё что я умею...

– Как и все собаки.

Вдруг наш покой нарушил слуга-гаваец, вынырнувший из ближайших зарослей. Он был несколько взъерошен и растрёпан, говорил быстро и рвано:

– Сэр... Либеччо... Там, того. Господин один ищет вас. Он только прилетел... В общем...

– Я понял, – сказал я, – Веди.

Я встал с лежака и направился в заросли, вслед за слугой. Мы шли по узкой тропинке средь пальм и кустарников довольно долго, пока наконец не вышли к большой и открытой вертолётной площадке. На ней громоздился серебристый Сикорский "Чиксау", около которого стоял слишком хорошо знакомый мне тилацин.

– Либи! – Австер приветственно раскинул лапы в стороны, – Сколько лет, сколько зим?

– Слишком мало.

– Да ты сам не свой, mate!

– Настроение так себе... На кой чёрт ты прилетел в мой отпуск?!

– Я прилетел ни к тебе, а к нашей дорогой пуме.

– Зачем?

– Поворковать вдвоём у тебя на глазах!

В ярости я припёр его к корпусу вертолёта, подняв хилое тело тилацина над землёй. Я крепко держал его за ворот двумя руками, но его, кажется, это не сильно тревожило:

– Воу-воу! Keep calm, mate! Я же просто шучу над тобой. На деле просто Зефир попросил меня взять у неё пару проб на образцы.

Я отпустил его:

– "Проб"?

– Ну, наш дорогой опоссум сможет вскоре синтезировать сыворотку вечной молодости из клеток Санта-Анны...

– В смысле ту сыворотку, которую делаю я?!

– Да, именно такого рода сыворотку. – тилацин пожал плечами, – Зефир серьёзно настроен забрать твою работу себе с помощью науки. Если, конечно, Таянна согласиться ему помочь. А для этого он послал меня.

– Чёрт... лучше бы вы и правда кувыркались на моих глазах... Вы что это решили списать меня со счетов?

– Не "мы", я просто посланник, mate. Мне есть что предложить Санта-Анне, чтобы она не смогла отказаться от его затеи.

– У меня возникает ощущение, что ей не нужно что-то особое, чтобы от меня избавиться...

– Ну кое-что ей всё равно приглянется особенно. Феликс.

– Феликс? Твой сопляк?

– Именно. Таянне будет с ним весело, у него ещё есть сердце, которое можно вырезать из груди, – тилацин ткнул меня чуть ниже дыры в рёбрах, – Кроме того он ещё довольно молод...

– Я... Погоди, – я вдруг осознал кое-что важное в словах Австера, – А тебе то это зачем? Он же твой ученик.

Тилацин загадочно улыбнулся, а после тихо произнёс:

– О, это будет очень интересное шоу!

Испанская провинция Западной Сахары, городок Дахла, 5 февраля 1968

Конечно, Трамонтана знала о нашем приближении. Всеми тремя аватарами. У них было общее сознание, но разные тела и способности. Все были смертельно опасны и всех надо убить как можно быстрее. Потому что в отличии от меня, Трами не готова сдаться на милость победителя и признать свою слабость. В ней нет воинской чести, а вот хитрости и изворотливости – хоть отбавляй. Договориться с ней едва ли выйдет.