Я облизнулась: в конце концов, я вполне могла, и сама передать Вьетконгу эти сведения. Уже представляю лицо зарвавшегося волка, когда ему будет нанесён столь внезапный и незапланированный удар под дых. Конечно, это не срубит его империю на корню, но трон пошатнёт. Что ни говори, а Мауи придумал отличный план!

Вспомнив о том, зачем я вообще затеяла эту погоню, я обратилась к умирающему:

– Где твой босс? Куда он направился?

– Бер-лин... – проскулила половина бизона.

– О, как всё просто оказывается! Ну, спасибо тебе за неоценимый вклад.

Сказав это, я оставила бедолагу доживать последние минуты, а сама же направилась к гавани, что судя по моей карте, должна быть на острове. Теперь мне предстояло сначала добраться до Хо Ши Мина, а затем в Москву, делиться столь просто добытой информацией...

США, Сан-Франциско, район "СоМа", 17 января 1968 года

Хоть я и родился в довольно влиятельной русской аристократической семье, никогда не думал, что буду знать столько языков. И тем более английский, который в начале века в нашей среде всё ещё воспринимали не слишком благодушно. Но в вечности есть свои плюсы и я, в основном от безделия, овладел добрыми двумя десятками самых разных языков. Что ни говори, а навык полезный.

Ведя поиски чёрт знает кого с очень размытыми характеристиками в таком огромном городе, как Сан-Франциско просто нельзя обойтись без информаторов из местных "закрытых сообществ". Закрытых по разным причинам. Например, небольшой вьетнамский квартал, прозванный "Маленький Ханой" в связи с войной превратился в то ещё местечко, даже несмотря на то, что его населяли в основном выходцы с Южного Вьетнама, лояльные авантюре Либеччо, Австера и Суховея.

Здесь постоянно били витрины, ломали лотки и рисовали не самые приятные граффити, изображавшие уродливых "жёлтых человечеков" с подписью "Комми". В общем, из-за этого особо было разговорить местных, но тот факт, что я относительно свободно владел тьенг вьет сделал меня в каком-то роде "своим". По крайней мере, мне рассказали о том, что в погромах участвовали не только местные радикалы, но и несколько "приезжих американских патриотов".

Среди прочего я узнал и то, что несколько из них скрывали свою голову под собачьими масками. В общем-то действовал точно также, как я, чтобы чуть более спокойно влиться в человеческое общество и расхаживать по городу в дневное время.

Далее поиски "псоглавцев" вывели меня в Ричмонд, к русской общине. Там пришлось немного вспомнить юность и прикинуться человеком, что очень уж скучает по России без большевиков. Стоило только обронить пару слов об аристократическом происхождении и вере в расовые идеалы, как меня не только пригласили на собрание некой местной "Организации хороших друзей Гипербореи", но ещё и хорошо накормили мучным супом.

В общем так я оказался на сходке любителей эзотерики и расовых теорий. Правда там нашлись только люди, что прятали под собачьими масками человеческие головы, а вот мой проклятый клиент "уже несколько дней не появлялся на сходках" и "забыл о своих поручениях".

В общем так, двигаясь по слухам и общаясь с людьми, я и вышел на любимый бар белой эмиграции, что располагался в районе СоМа, на пересечении Четвёртой и Гаррисон-Стрит. Никаких вывесок место не имело, просто скромная дверь со скромной надписью на ней: "Toolbox". Тем не менее, внутри было полно народа: мужчины в байкерских прикидах просто битком полнили помещение, в котором, во всю надрываясь, мьюзикбокс играл местную группу Jefferson Airplane "Somebody to Love".

С огромным муралом на стенах, изображавшем кучу каких-то абсолютно случайно подобранных людей под надписью "Malboro Country", это заведение казалось уж совсем каким-то странным: ни то байкерский клуб, ни то притон, ни то заседалище деятелей высокого искусства. Я прошёл к барной стойке, чувствуя себя неуютно в своём старом тренче, среди фанатов кожаных курток. Мне даже подумалось, что меня могут выгнать за несоответствие негласному дресс-коду, однако бармен оказался довольно доброжелательным:

– Что будете пить? – спросил он меня.

– Что-нибудь неалкогольное.

– За рулём?

– Непереносимость. Летальная.

– Тогда могу предложить "moloko". – последнее слово он произнёс корявой английской калькой на русское "молоко".

– Реферанс в сторону "Заводного апельсина"? – предположил внезапно возникший на стуле по правую руку от меня, Мартин, – Мне тоже пусть нальёт! – сказал он серьёзно, будто бы действительно собирался что-то пить, будучи галлюцинацией, – Книга отвратительная, но само молоко я люблю.

– Да, налейте стаканчик. – сказал я бармену, не обращая внимания на своего фантомного наставника.

Через пару мгновений передо мной уже стоял стакан снежно-белого молока с лёгкой пенкой. Пахло молоко странно, ни как обычно пахнет коровье, а как-то немного неприятно, будто бы его только-только в грязном хлеве сцедили. Я аккуратно отпил немного, опасаясь, что вкус будет не очень, но, к моему удивлению, это было нечто очень необычное и приятное. Мягкий, тянущий с небольшой ноткой этакого молочного послевкусия. Более чем вкусно! Я выпил стакан залпом. Попросил налить ещё. Тот тоже был опрокинут моментально:

– Какое отличное молоко! – сказал я, – Никогда в жизни не пил ничего столь же вкусного!

– Конечно, оно фермерское. От лучших коз Калифорнии. – заявил бармен и в моих глазах как-то резко потемнело.

Мартин упал на пол и покатился со смеху. Мне думалось, что моё красное лицо будет видно всем окружающим даже под маской. У того, чтобы быть антропоморфным зверем есть несколько основных минусов: некоторые вещи сразу превращаются в чертовски неоднозначные...

– Что-то не так? – бармен видимо и правда заметил мою реакцию, – У вас непереносимость не только алкоголя, но и коз?

– Нет. Да... Не совсем. О таких вещах стоит предупреждать заранее! – заявил я удивительно твёрдо.

– Ну вы, пет-плееры и странные ребята, скажу я честно... – посмеявшись заявил пухлый, с лысой макушкой и обрамляющими её неопрятными кудряшками, старик, сидевший слева от меня, – Неужели среди ваших кто-то на полном серьёзе изображает не только коней и собак, но ещё и коз?

– Прошу прощения, "мы"? – спросил я.

– "Вы", – утвердительно кивнул головой старик, – Поверь старине Алену, я таких косатиков, как ты много видел в подобных местах.

– А если говорить про конкретно это?

– А в этом видел двоих, включая тебя. Причём недавно совсем. – мужчина задумчиво почесал подбородок, – Второй уже две недели сюда ходит-бродит, с чёрным платком в правом кармане. Поверь старине Алену, такого нацистского ублюдка я ещё не видел, не удивительно, что он тут разве что дилером болтает!

– Ого-го, с чёрным платком! – шутливо заявил Австер, – Так вот КАКОГО вида это заведение, занятно-занятно...

– С "дилером"? – я стал понимать, что нить расследования сама идёт ко мне в руки и я уже вот-вот окажусь у цели.

– Ага, вон, на входе стоит! – он указал на неприметного байкера в дурацкой мотоциклетной кепке, – Марками барыжыт. Не самыми дурными, скажу я тебе.

– А что такое, эти "марки"?

– Не забивай голову. – старик пожал плечами и усмехнулся, – Раски, вроде тебя, таким обычно не балуются.

– "Раски"?

– Ну да, раски. По тебе видно, что ты раски во всех отношениях: пришёл без платка, не в коже, дилера проигнорировал, от слова "moloko" скривился, что общаешься с величайшим из живущих поэтов Америки, Аленом Гинзбергом, не знаешь... В этом городе меня все знают. Особенно типичные посетители таких местечек. Кем ты ещё можешь быть, как не раски? – он задумался на секунду, – Вот та "пёсья башка", которая сегодня почему-то не явилась, вот тот очевидно чистый протестантский фанатик. Самый сок белого отребья! Да к тому же йокист. У них всё, знаешь, на морде написано. Даже если эта морда под маской.