– Вот ты вчера говорил, что искусство это эмоции. А искусство это вот оно. Еда всё равно что чистая деструкция!

– Еда? Деструкция?

– Ну да. Кулинария же это что? Разрушение материи. Тебе нужно убить курицу, разрубить её на куски, а затем с помощью абсолютно хаотичных вещей, вроде огня и воды, продолжить разрушать её ткани, чтобы получить нечто абсолютно невероятное. При чём сделать действительно вкусно у тебя получится только если ты делаешь это интуитивно. Попробуй, вот... – она протянула мне ножку, которую только что укусила.

Я аккуратно оторвал от курочки кусочек и сунул в пасть. Стоило мясу коснуться языка, как я тут же ощутил, будто бы мне в рот налили кипятка. Голова загудела, весь рот жгло так, что я в бессилии вскочил и стал метаться по залу. Это было, кажется, самое острое, что я когда-либо ел.

Памперо искренне расхохоталась, но всё же остановила мои метания, влила мне в пасть холодного Доктора Пеппера и только тогда меня немного подотпустило:

– Как?! Как, чёрт возьми, ты это ешь?

– Люблю очень острое. Нет ничего вкуснее перца, при чём такого, при производстве которого необходимо носить костюмы химзащиты и противогазы.

– Чёрт, это же практически химическое оружие!

– Да, только съедобное и довольно вкусное, если распробовать и привыкнуть. А ещё ничего так не прочищает голову, как капсаицин. Вот тебе и лучшая метафора искусства.

– Ради этой метафоры прямо обязательно было кормить меня этой адской штуковиной? – я всё ещё не мог отдышаться от пожара во рту.

– Потому что только через страдание рождается просветление и удовольствие. Никакая любовь не даст тебе того же экстаза, как еда. Особенно если эта еда тебя убивает.

– Ты небось ещё и рыбу фугу любишь.

– Ещё бы!

Как только она сказала последние слова, я вдруг краем уха уловил звук скрипящих шин. Памперо тоже его уловила, так что мы синхронно бросили взгляды в окно. На парковку закусочной выкатило четыре джипа, набитых грозными людьми в белых балахонах.

Секунда и стекла ресторанчика разлетелись от автоматных очередей. Мы еле-еле успели пригнуться, укрывшись за массивными диванами. Нападавшие поливали нас свинцом не переставая, так что я всем телом вжался в своё не слишком надёжное укрытие. Кое-как я смог дотянуться до своей сумки, в которой лежали винтовки.

Но даже несмотря на то, что я оказался вооружён, высунуться, чтобы перестрелять наглецов, я едва ли мог. Под таким плотным огнём едва ли было возможно надеяться успеть прицелиться. Даже с моим проклятым глазом, делавшим это моментально.

Памперо тем временем вскрыла свою сумку и высыпала на пол детали своего "клятотеха". Ей стоило только коснуться стальной машины, как она тут же сама собой собралась в высокого гуманоида с руками-лезвиями. Выглядел он довольно тонким и невесомым, но всё равно достаточно угрожающе, чтобы клановцы перестали на мгновение палить из всех орудий.

Повисла угрожающая тишина. Козочка кивнула мне и показала большой палец.

Автоматон рванул на улицу с невероятной скоростью. Снова послышалась стрельба, значившая, что капюшоны отвлеклись на новую цель. Тут и я вступил в дело, вскинул свой FAL и точными выстрелами в голову, одного за другим, стал снимать нападавших. Несмотря на то, что по мне не стреляли и мой проклятый глаз позволял мне не тратить много времени на одну цель, я всё равно не поспевал за разрушительным механизмом, который рубил противников исключительно быстро и точно.

Минута и перед закусочной лежало сорок трупов и четыре покорёженных пикапа. Мы с напарницей, без лишних слов, дали друг другу пять. Затем было необходимо собираться и собираться быстро. Военная база была слишком близко, чтобы такой погром могли не заметить. В конце концов, это всё было невероятно громко.

Автоматону было приказано устранить свидетелей, тем более что Памперо была уверена, что кто-то из ресторанного персонала мог нас сдать, если Мауи поставил его для наблюдения за возможным появлением кого-то из Общества. Вернее сказать, кое-кого конкретного из Общества, ведь, как я сам уже додумал, Реджи мог помнить, насколько козочка любит поесть и поставил ловушку в самом логичном для её перевалочной базы, месте.

В общем, разбираться в реальных причинах того, как именно нас заметили, времени не было, так что пришлось убирать всех, кто мог нас видеть. Затем мы быстро, насколько это только можно, свалили по дороге на шестьдесят втором кадиллаке, позаимствованном с ближайшей парковки. Теперь, раз уж о нашем присутствии знают, надо было быстро найти достойное укрытие и обдумать следующий шаг...

США, Где-то в штате Кентукки , 2 января 1968 года

Малдро был окружён плотными лесами, так что укрыться в них, бросив Кадилак на одной из грунтовых дорог в плотных порослях, было не так уж и сложно. Кроме того, как верно заметила Памперо, встрепенувшиеся военные скорее будут искать явно не нас двоих, а каких-нибудь Чёрных пантер. Но это вовсе не значило, что стоило попадаться им на глаза.

Может, Либеччо и не обратить внимание на очередную перестрелку. В конце концов, не мониторит же он все перестрелки на своей земле! Но вот если нас поймают, то у него точно будет повод обвинить нас в том, что мы слишком близко подобрались к золотому сердцу его империи. И там уже до того, на кого мы охотились и зачем, не будет никому дела.

Так что, пока вертушки "Хьюз" прочёсывали округу с помощью прожекторов, нам предстояло найти себе временное пристанище. Благо, всё та же лесистость, при относительной близости к Луисвиллу, мегаполису своего рода, играла нам на руку и в этом деле. Ибо по местности в огромном числе были раскиданы зоны отдыха, туристические тропы, охотничьи хижины и кладбища. Так в любом случае можно было перевести дух, если уж не в комфорте пустующей турбазы, так хоть под крышей в склепе.

Благо, первым нам попалось не лесное кладбище, а маленький заколоченный домик. Он выглядел достаточно затхлым и пустым, чтобы послужить отличным укрытием. К слову, пока мы отдирали доски от входной двери, я подумал о том, что и новых друзей Мауи можно было особо не боятся. Вряд ли они будут нас искать, самолично рискуя нарваться на военные патрули.

Хижина оказалась довольно уютной и просторной, с большой комнатой внизу и ещё одной, поменьше, на чердаке. Внутри, в камине был разведён огонь, так что стало довольно тепло и светло, хотя и без того на улице было практически десять градусов тепла.

В общем, дела наши обстояли довольно неплохо, даже несмотря на устроенную ловушку. Мы оба это понимали. Так что Памперо, со всей серьёзностью осмотрев временное пристанище сказала мне:

– Ну что, раз уж выдалась возможность, пойду подремлю наверху, на чердаке. Посторожишь в компании автоматона? – спросила она, расстёгивая свою плащ-накидку.

– Конечно. – сказал я и устроился на кресле, около окна у входной двери.

Девушка благодарно кивнула и, без особого стеснения, стала раздеваться. Куда там стесняться, когда тебе семьдесят тысяч лет? Да и явно уж не передо мной.

В общем, сняла она и военного вида лётную чёрную куртку, и кофту, и обтягивающие пилотажные штаны, и плотные чулки под ними, оставшись абсолютно нагой. Вот тогда-то я и приметил необычную черту её внешности, которую до того никогда не видел: на её спине, чуть выше ягодиц, по линии изгиба талии было вибито две надписи на древнем языке. Одна переводилась как "Обречена на падение", а вторая "Дочерью неба". Надписи шли от верхней части бедра до начала рёберной клетки, выступая как бы "ножками" для "чаши" полумесяца луны, в которой будто бы лежало солнце с чётко отрисованными семью лучами, отходящими вверх до самых лопаток.

Я никогда не видел татуировок у членов Общества. Даже у Мартина, в древней культуре которого украшения собственного тела считались священными.