С одной стороны, это не очень похоже на рацион того, кого собирались пытать, скорее просто сытный обед какого-нибудь скотовода. Но, с другой стороны, возникало ощущение, что обо мне и вовсе забыли. Не то, чтобы это меня сильно расстраивало, но вот вопросов возникало много. И как на зло, их не с кем было обсудить.

Мартин упорно не появлялся передо мной, будто бы и вовсе в издёвку. Когда он был мне нужен, его и не найти. Приходится сходить с ума наедине со своими мыслями. А мыслей правда было много: я пытался собрать какую-никакую картинку планов Мауи; также пытался сообразить, почему у меня из головы не выходит спина Памперо и эти её шрамы; конечно, вспоминал про Йозефа и думал про то, что будь он сейчас со мной, я бы в такой ситуации не оказался. ещё я думал о том, что буду делать дальше.

В том смысле, что рано или поздно мы поймаем кролика. А что будет после? Общество, кажется, уже на грани войны друг с другом. Буду ли я в ней участвовать? Возможно. Так просто сбежать уже не получится, я в этом болоте по уши. А вот после того, как ситуация станет стабильной, я могу пуститься на поиски Йозефа. Пожалуй, я всё ещё не готов отпустить его и своё человеческое прошлое. Я спасу его с того света, ибо других целей на эту вечность у меня, по правде, нет. Но возможно их и не будет, и это меня необходимо будет спасать.

Будто бы в подтверждение моих мыслей, в комнату зашла Санта-Анна с чёрным чемоданом. Одета она была обыденно, в спортивный кроп-топ и шорты, а вот выглядела совсем иначе, чем я её когда-либо видел. Как-то удивительно приветливо:

– О, Феликс, надеюсь ты не скучал? – пума улыбнулась и поставила чемодан на стол, – Извини, что пришлось обделить тебя вниманием, но я всё же оказалась здесь раньше Либеччо. Надеюсь, до его прихода у нас ещё очень много времени... – она открыла чемодан и стала вытаскивать из него разные вещи.

Среди них я увидел пистолет, вычурный стилет и ещё какие-то побрякушки, напоминающие пыточные приспособления, от которых холодок пробежал по коже:

– Я всё могу объяснить, Санта-Анна... – начал оправдываться я, – Я честно ничего не хотел дурного вам двоим сделать. Я вообще, можно сказать...

Она прервала меня, поставив палец к моим губам:

– Я знаю... знаю. Не надо оправдываться. Ты здесь не для этого. – её нежность вызывала тревогу куда большую, чем ожидаемая мной садистичность, – И, к слову, можешь звать меня просто Анной, в твоей культуре это привычное имя.

Она достала из чемодана последний предмет – небольшой кассетный проигрыватель. Завела кассету, из динамиков донеслось мелодичное "No Milk Today": "Сегодня без молока, моя любовь ушла. Бутылка брошена, как символ рассвета. Сегодня без молока, всё выглядит обыденно, но люди, проходящие мимо, едва ли знают, что случилось..."

– Я вижу в тебе кое-что особенное, кое-что, что ещё не успело раскрыться... – сказала пума, беря в руки пистолет, – Мартин считал тебя чистым листом, из которого может получиться что угодно. – когуар зарядила свою семьдесят первую беретту и взвела затвор затвор, – Он абсолютно прав. В отличии от Либеччо, ты ещё очень молод и можешь разгореться диким пламенем. Тебе только нужен правильный стимул...

Она всунула пистолет мне в не пристёгнутую руку. Палец удобно лёг на спусковой крючок. Затем, неожиданно для меня, ведя мою лапу за запястье, она направила ствол себе под подбородок. Пальцы тут же свела судорога, рука задеревенела. Я не мог отвести взгляд от её челюсти.

Она практически прошептала:

– Будь хорошим лисом. Выстрели в меня.

Происходило что-то очень неправильное. Я впал в ступор.

– Давай, – продолжала она сладострастно, – Это же так просто. Ты делал это много раз. А теперь ты в полной власти над ситуацией. Одно лёгкое движение и я вся твоя. Разве ты не чувствуешь эту властность, что разгорается внутри?

Я оказался не способен ответить, лишь нервно сглотнул. Она аккуратно просунула свой пальчик в спусковую скобу, прямо над моим. От этого крючок слегка сдвинулся, но ещё недостаточно, чтобы спровоцировать выстрел. Моё сердце замерло. Herman's Hermits на фоне продолжали играть: "Чем музыка быстрее играла, тем быстрее мы танцевали. Мы оба чувствовали это – начало нашего романа..."

Анна надавила на мой палец. Прогремел выстрел. С улыбкой она рухнула на пол, а я, шокированный, остался стоять недвижимый. Уже будучи на полу, с дыркой в голове, она расхохоталась:

– Ха-ха-ха! О, какое же отличное чувство. Мало что доставляет мне такое удовольствие!

Она встала, небрежно смахнула хлынувшую из подбородка кровь в мою сторону:

– Ты ещё не почувствовал? – она потянулась за ножом, – О, подожди ещё немного. Ты начнёшь получать от этого удовольствие. Чем ближе мы будем – тем больше оно разольётся внутри тебя.

Она аккуратно вытащила из моих дрожащих рук пистолет и заменила его на стилет. Я всё ещё не мог сказать ни слова.

– Больше всего меня привлекает в тебе то, что тебя ещё нужно направлять. Это просто очаровательно мило!

Продолжая направлять мою руку, ведя за запястье, она приставила остриё к своему животу. Я начал чувствовать себя героем фильма "Выпускник", и я не был уверен, что мне это совсем не нравилось. Но в то же время я этим и совсем точно не наслаждался. Как всегда, не вовремя, за её спиной возник Мартин. Он насмешливо заметил:

– О, она, оказывается во всех смыслах "пума", да? – от его шуток лучше мне не стало.

Когуар сказала:

– Такого тебе никто не сможет дать, только я...

С этими словами пума схватила меня за пасть снизу и прильнула своими губами к моим. Её шершавый язык вольно путешествовал внутри моей ротовой полости. В следующий момент она прижалась ко мне всем телом. Стилет вошёл в её живот по рукоять. Не отрываясь от моих губ, она взвизгнула от удовольствия и стала медленно двигать стилет выше, к рёбрам.

Я всё ещё не понимал, как мне на всё это реагировать. Позволить ей сделать то, что она хочет? Отстраниться? Ситуация в целом выходила за моё понимание нормальности. И, конечно, тилацин танцевавший за спиной когуара под начавшую играть песню "Mrs. Robinson". Он нарочито театрально подпевал английской дорожке:

– Благослови вас бог, миссис Робинсон! На небесах всегда есть место для тех, кто молиться! Хей-хей-хей! – он явно потешался над моим странным положением, – Спрячьте это туда, куда никто не пойдёт, может рядом с вашими кексами... Этот маленький секрет исключительно Ваше дело...

Апогей странности наступил в момент, когда в комнате возник Либеччо. Волк не сказал ни слова при своём появлении и выглядел просто невероятно мрачно. Тем не менее, Санта-Анна тут же его заметила, повернула от меня лишь голову и сказала совершенно невинным голосом:

– О, Либи! Ты пришёл несколько раньше, чем я ожидала...

На лице мужчины не дрогнул ни единый мускул, он сказал:

– Мы поговорим об этом позже... Сейчас вы двое нужны нам для серьёзного разговора. Памперо и Зефир прибыли вместе со мной.

– Вот о чём я тебе и говорила, – сказала девушка, обращаясь ко мне, – В нём совсем не осталось страсти и злости. Он состарился и сдулся...

Либеччо никак не отреагировал на этот укол, лишь грузно и виновато выдохнул. Я никогда до этого не видел его таким... жалким. Мне стало ещё хуже от сознания того, в чём я участвовал. Благо, видимо, и Анне стало его жалко. Она отхлынула от меня. Нож остался торчать в огромной кровоточащей ране, происходящей по животу наискосок. Я окончательно сдулся и стёк на пол, без сил.

Пума обратилась уже к нему:

– Ты так скис, Либи...

– Сейчас мне не до этого. И, если вы уже закончили то, что делали, давайте пойдём наверх... Пожалуйста.

Апокалипсис придёт, если кровь не будет течь в достаточных количествах, чтобы умаслить Божественных супругов. Их ярость прольётся на землю огненным дождём, уничтожающим всё живое. Их стопы подобны гранитным скалам, что давят обречённых. Их зубы подобны стальным копьям, что жуют армии и легионы. Их приход будет ознаменован разливом кровавых морей и вздыманием костяных гор. Они принесут с собой смерть и тысячелетия пыток.