Роберт

Я уже сидел в самолете и держал путь обратно домой.

Впервые в жизни мне было сложно покидать столицу и возвращаться в свое родное захолустье, хотя этот шумный мегаполис никогда особо и не был мне по душе.

После трансплантации Руслан оставался в больнице под присмотром врачей. В лучшем случае, это необходимое наблюдение будет проходить до тридцати дней. А чтобы понять, насколько все прошло успешно и пойдет ли сын на поправку станет известно где-то в ближайшие три месяца.

В общем, пошел отчет жизни пребывания в неопределенности и в ожидании.

Не было смысла оставаться в Москве, потому что в палату к нему все равно меня не пускали, и кроме Даны там никто не мог находиться, ну кроме медицинского персонала, естественно. Меры предосторожности, чтобы исключить какие-либо инфекционные заражения.

Сейчас его организм был особо уязвим.

Объясняли врачи.

Вот собственно я и решил пока слетать домой, а в общении с сыном на выручку приходили современные технологии и могли продолжать общаться по видеозвонкам.

Да и с Викой нужно было поговорить. Ведь по телефону я так и не удосужился ей рассказать истинную причину моей задержки в Москве, продолжая увиливать и рассказывать про рабочие дела. Считал, что подобный разговор нужно вести с глазу на глаз.

Но первым делом, по прилету, я направился к маме. Она тоже была в курсе по поводу новоиспеченного внука и уже себе места не находила, и даже пару раз порывалась прилететь в Москву, но я отговорил ее.

— И что ты теперь будешь делать?

— В каком смысле?

— Там сын, тут Вика. Да к тому же… Дана. Что у вас кстати?

— Что у нас может быть, мам? — злился я, потому что мама задавала совсем неудобные вопросы.

Этот чертов поцелуй, которому я не мог противостоять, время, которое мы провели вместе в последние недели…

Огонь, который каким-то образом умудрился ненадолго потухнуть, зажегся с новой силой.

Я думал только о ней, при этом понимая, что несу ответственность и перед другим человеком, который ждал меня здесь.

— Зря я на тебя злюсь. Прости, — обнял я маму, прижав ее к себе, будто не я, а она была моим ребенком, будто не я, а она нуждалась сейчас в какой-либо поддержке. — Я ни черта пока не понимаю, мам. Я чертовски запутался…

За день до операции, Дана совсем раскисла.

Прорыдала весь вечер в моих объятиях.

— Мне так страшно, Роб… У меня ведь никого, кроме него и нет.

— Все будет хорошо, я тебе обещаю, — давал я не выполнимые обещания, но почему-то твердо был уверен в их праведности. — Он поправится, вот увидишь. Обязательно поправится.

Я прижимал ее к себе все сильнее. Казалось, что если обниму покрепче, то смогу защитить ее от всех невзгод.

— Я уже ни в чем не уверена. Мы уже проходили через подобное и нас также уверяли, что он поправится, но болезнь снова вернулась. Что мне на этот раз ждать? Пустая надежда хуже, чем ее отсутствие… Только поверить во что-то, а потом бац и лишиться этого. Это так жестоко, Роб. Я устала от этих бесконечных тумаков от жизни… Боже, как я устала. Сил нет…

— Дана, родная моя, все будет хорошо, — продолжал я настаивать на своем и держаться ради нее, ради сына, хотя чувствовал как силы и меня начинали покидать.

Я продолжал обнимать ее, целовать в макушку, висок, вытирать ее слезы, которые не переставая текли по ее уже красным щекам.

Как же сложно было видеть ее в таком состоянии.

— Да, к тому же ты не одна. У тебя есть я. И я всегда буду рядом, слышишь?

Не скажу, что разговор с мамой как-то взбодрил меня, но мне будто хоть немного стало легче, хотя бы потому что я выговорился, но по прежнему не понимал, что мне делать.

Сердце и разум вели ожесточенную борьбу между собой, а я истекал кровью, попадая под их обстрелы.

Я ехал на квартиру Вики, в которой мы с ней жили.

Да, мой загородный дом ей не особо понравился, пришлось переезжать в город.

Вместе с ней мы почти два года. Начиналось все с банального секса. Потом его стало много, а потом и нас. Я не успел заметить, как ни к чему не обязывающие вечера превратились в совместные выходы в свет, в поездки, во встречи с друзьями, знакомства с родителями, и таких подобных времяпрепровождений становилось все больше. А после я понял, что мне с человеком очень хорошо, комфортно, противиться очевидному не было смысла, и мы, не сговариваясь, стали жить вместе.

Таким образом, со временем и свадьба нарисовалась, инициатором которой выступила сама Вика.

И спешу заметить, если бы не ее прихоть, мы бы уже давно были женаты.

— Я хочу большего, — однажды она заявила мне за ужином.

— Чего, например?

— Замуж хочу… Зай, давай поженимся.

Я чуть не поперхнулся.

— Зачем? Нам вроде и так хорошо…

— Тем более! А будет еще лучше и мне спокойнее, — продавливала она меня своим кошачьим взглядом.

— А тебе сейчас, что не спокойно?

— Ну, знаешь, я, как и любая женщина, хочу быть уверенной в завтрашнем дне.

— Только ты знаешь, что детей я не хочу… И, если ты думаешь….

— Знаю и я согласна! — прервала она меня, радостно накидываясь мне на шею.

Ребенок еще совсем.

Ей еще и тридцати нет. Подросток считай.

— Ну, если тебе так принципиально, давай распишемся, — сдался я, предполагая, что в наших отношениях ничего при любом раскладе не изменится. Но если ей так будет спокойнее, я был готов пойти на этот шаг.

Она совсем не была похожа на Дану, но это было ее плюсом. Я бы даже сказал, что она была полной ее противоположностью. Ее взгляды на жизнь были простые, а сама она была не замороченная.

По ней было видно, что росла она в любящей семье, где помимо всего, царили уважение, понимание, поддержка, и наверно по этой причине все невзгоды обходили ее стороной.

В общем, настоящей суровой жизни, как мне казалось, она никогда и не видела, это придавало ее натуре максимальной легкости, я бы даже сказал, воздушности.

Я ее любил, да по-своему, да не такой странной, болезненной, сумасшедшей, эмоциональной любовью, как Дану, может, более зрелой, осознанной, расчетливой, если любовь можно было бы делить на категории.

Будь моя воля, мы бы просто расписались, но Вике нужна была полноценная свадьба с белым платьем, я и на это согласился. Так мы подали заявление в загс и стали готовиться к торжеству. Хотя в этой вакханалии, связанной с подготовкой к свадьбе, я не принимал особого участия. Вика делала все сама, и, судя по всему, получала удовольствие от этого процесса, и даже ни разу не упрекнула меня за мое безучастие, только успевала выставлять мне счета.

Появление Даны и Руслана внесло свои коррективы.

Сумасшествие вновь овладело моей сутью, и я вновь был поражен болезнью под названием «Дана».

Нечто аномальное пожирало мою плоть, пробираясь до глубин души, пуская там свои дефективные корни.

Как всегда, когда речь заходила о ней.

Но почему-то именно в такие моменты я чувствовал себя живее всех живых.

Вот оно.

Покалеченные и сломленные. (Кажется, так говорила Дана.)

И их нездоровые паттерны.

Роберт

По случаю моего возвращения, Вика закатила самое настоящее пиршество, накрыв праздничный стол, который валился от изобилия вкуснейших блюд.

Ждала, скучала, если верить ее словам, хотя это чувствовалось в каждом ее знаке внимания.

От этого мне становилось только не по себе.

После такого раута, мне еще сложнее стали даваться объяснения, которые я уже давно заготовил для нее в своей голове.