Роберт

Я потерял счет во времени с того дня, как Дана прибыла на остров.

За эти дни мы успели с ней объездить все близлежащие окрестности. Она была впервые в этой части Таиланда, поэтому ей было, что посмотреть.

Сегодня же мы вернулись с Пхукета, куда гоняли на один день, чтобы взбодриться, окунувшись в более динамичный ритм жизни страны пребывания.

И вот засели на пляже возле нашей виллы, расслабиться после дороги, правда, в очередной раз, пропустив закат, который я обещал ей показать в самого первого дня ее приезда.

— Да, твое лицо нужно было видеть, — смеялся я над Даной, вспоминая наш поход на именитое тайское шоу пинг-понг на не менее известной улице Бангла Роуд на Патонге.

— Еще бы! Не хочу показаться ханжой, но было бы странно, если бы я как-то иначе на все это отреагировала. Как вспомню… аж жуть берет. А этот банан… Меня чуть не стошнило, когда один из посетителей решил его испробовать после ее… Бр-р-р…

Мы засмеялись.

А я придавался про себя более приятным моментам нашей поездки в ту часть страны.

Как мы, держась за руки, бегали босыми по песочному пляжу в кромешной темноте, плескались водой и резвились как беззаботные дети.

— Роб, нет, прошу, не-е-е-ет, — Дана пищала и извивалась в моих руках, когда я затащил ее вглубь моря.

На меня ее мольбы никак не действовали, заигравшись, я намеревался бросить ее в воду прямо в одежде. Что я и сделал.

А потом, снова поймав Дану в свои руки, целовал ее разгоряченные мягкие губы, стискивая ее с небывалым отчаянием, с жадным порывом сжимая ягодицы и закидывая тонкие ноги девушки к себе на талию. И уже был готов там же в море, вопреки всем санитарным нормам, трахнуть ее, потому что был жутко перевозбужден, ничего не желая, кроме как оказаться внутри нее и ощутить ее вожделение. Судя по тому, с какой страстью она прижималась ко мне, не трудно было догадаться, что в ее голове властвовало то же распутство, что и в моей. Но нам помешали полицейские, которые совсем не вовремя появились в том самом месте, направляя в нашу сторону два луча света от карманных фонарей и очень настаивая на своем ломанном английском выйти нас из воды. Ничего не оставалось, как подчиниться.

Ну, а после уже в отеле, где мы с ней остановились, я завершил начатое.

Кстати, в тот день мы впервые спали с ней вместе. Если это, конечно, можно было назвать сном, учитывая, что практически всю ночь мы занимались совсем другими делами, более активными.

Обстановка была умиротворяющей. Полнейшая тишина и ни души вокруг. И только легкий ветер, который дул с Южно-Китайского моря, вмешивался в наше уединение, будто пытаясь разрушить идиллию, которая царила между нами.

Коктейли, которые так искусно и профессионально готовила Дана, и которые, скажу, были весьма неплохие и ничем не уступали клубным вариантам, действовали на меня как успокоительное, снимая усталость от длительного путешествия на машине. А еще меня расслабляло ее присутствие.

Ее голос.

Ее смех.

За последние дни я так привык находиться в этом безмятежном состоянии, что порой становилось не по себе и даже немного боязно от мысли, что однажды это все куда-то исчезнет вместе с ней. А ведь так оно и будет.

Но было еще рано думать об этом,

уговаривал я сам себя, но все было тщетно. Я понимал, что эти отношения давно обречены, учитывая, что строились они на руинах сломленных судеб, а теперь еще и на моей лжи. Это все угнетало меня и выбивало временами из равновесия. И я как мог, старался отгонять от себя все эти мысли, вырывая себя и нас из настоящей реальности, оттягивая неизбежное на более поздний строк.

— Я не хочу детей…

— Серьезно? Вообще-вообще? — Искренне удивилась Дана, сдернув брови кверху. — А ради чего тогда жить?

Я упустил момент, как мы с тайских шоу перешли на тему рождения детей, если честно.

— Ради себя, это же очевидно… Вот, знаешь совсем не понимаю тех, кто делает детей смыслом всей своей жизни, будто ничего другого в ней и нет. Ставит их на пьедестал и чуть ли не молиться на них, как на Богов. Воплощает через этих бедолаг свои нереализованные амбиции, делая попытки закрыть какие-то пустоты в своей бедной душе и неинтересной жизни… Это отвратительно и я так точно не хочу. И пока я не понял для чего еще нужны эти дети, я не отказываюсь лезть в эту кабалу и уж точно не собираюсь портачить чью-либо жизнь… Им такой папаша ни к чему. Поэтому мой ответ НЕТ — никаких детей.

Я был честен с собой и с ней в тот момент. Я так чувствовал. Меня лишь иногда посещали мысли об отцовстве, и то это бывало крайне редко.

— То есть ты совсем не хочешь обзаводиться семьей? — Я словил меланхолические нотки в голосе своей собеседницы.

— Наверно, нет… Как я уже сказал, пока не понял для чего мне все это нужно. Вот ты, к примеру, была замужем и чего? Что ты там искала и что нашла?.. — Дана отвела взгляд и будто поникла. — Окей, допустим, любовь-морковь и все такое. И куда делась-то эта ваша любовь, раз все распалось по итогу?

Один разговор сменялся другим…

— Почему Дана?

Мы перешли к воспоминаниям о школьных временах.

— Ха, я думал, что это сокращение от твоего полного имени. Дарьяна — Дана. Ну, как будто бы логично, правда?

— Не-е-ет, — фыркнула Дана, запивая свой коктейль.

— Да-а-а. Я лишь после узнал, что это не так, — засмеялся я, понимая свою оплошность. — Но, если честно, Дана тебе больше подходит. Ну, либо я настолько привык к этому имени и как-то уже не могу по-другому тебя воспринимать…

Разговоры о школе не заканчивались…

— Ой, я помню все эти твои новомодные наряды. Никто так в классе не одевался, только ты.

— Это все мама… Любительница журналов о моде, — я закатил глаза, всем своим видом показывая, что мне приходилось мириться с загонами матери одевать меня стильно.

…

— Я был задирой? — Пытался я изобразить удивление, хотя понимал, о чем говорила Дана.

— Ага, давай сейчас скажи, что ничего не помнишь… — Она замолчала, а на ее лицо упала тень грусти. Кажется, мы подумали об одном и том же. — Я честно, не совсем поняла, почему ты переменился так кардинально по отношению ко мне, Роб… Мы же с тобой дружили…И не просто дружили, как мне казалось… Я…

— Кто уж теперь вспомнит. Детство, молодость, гормоны… Если я обидел тебя, то мне очень жаль…

Конечно, я ее обижал. Потому что по-другому не умел. И мне действительно было жалко и тогда и сейчас. Ведь я ее любил и ненавидел одновременно. Хотя сейчас своим взрослым мозгом понимаю, что она совсем не была виновата в том, что случилось между нашими родителями. Но разве я мог себе тогда это объяснить? Может и мог, может, не хотел. Мне нужно было выместить на ком-то все свою злость, и я нашел самого невинного человека в этой всей истории.

…Но это не озлобленность, поверьте, это отчаяние.

(Строчка из стихотворения Лехи Никонова «По моему подоконнику»)

— Ты очень изменился после смерти своего отца, — продолжала она, — я это очень четко помню… Видимо, случившееся сильно на тебя повлияло… — Дана никак не хотела останавливаться в своей исповеди и уже начинала меня раздражать. — Только я искренне не понимала, почему именно на мне ты решил выместить всю свою злость… — Говорила так, будто все знала или просто как-то умудрилась прочувствовать. — Мы же были близки, могли поговорить. И бы тебя обязательно выслушала, поддержала бы, не знаю… Но ты не дал мне шанса…

Кажется, этот разговор был неизбежен, как и то, что я не мог ничего ей поведать. Особенно сейчас. Слишком поздно.

— Мне нечего тебе ответить на это, — я пытался держаться стойко и даже равнодушно. — Может, пойдем лучше в дом? Будто начинаю подмерзать, — соврал я, но Дана покорно согласилась, и в последний раз окинув меня взглядом, полным вселенского отчаяния, а может и жалости (ко мне?), зашагала вперед, прихватив наши бокалы и свою пляжную сумку.