— Ты это серьезно?

Его тон погасил недолговечное тепло во мне, вернув боль. Вот что я получила за то, что была такой слабой и позволила ему поцелуй, которого он не заслуживал.

Я скривила губы.

— Так же серьезно, как все те разы, когда ты называл меня толстой и жирной.

Он отступил и провел рукой по волосам.

— Это не… — Он покачал головой. — Ты не толстая.

Что он сказал?

Я уставилась на него.

— Я не толстая?

— Да. Ты не толстая, не худышка, но и не толстая, боже… неужели ты не видишь как все парни пожирают тебя взглядом, — повторил он, злясь все больше, но его гнев не мог сравниться с тем, что я чувствовала в этот момент. Я была вне себя, все эти месяцы оскорблений возвращались ко мне, чтобы поиздеваться надо мной.

— Тогда зачем ты отпускал все эти грязные шутки в мой адрес? Зачем ты оскорблял меня все это время, называя меня толстой и многими другими ужасными словами?! Зачем ты заставил меня вспомнить, как сильно я ненавижу свое тело?!

Он пошатнулся, его глаза расширились.

— Джесси, я… — прошипел он и отбросил небольшой камень на тропинке. — Я никогда не хотел… — он сжал кулаки. — Блядь. Слушай, прости…

— Даже не смей извиняться! — Закричала я и толкнула его в плечо. — Даже не говори этого, потому что одно «прости» никогда не исправит ущерб, который ты уже нанес. Не говори этого, когда ты даже не имеешь это в виду! Потому что завтра ты отправишь мне еще одно «жирное» оскорбление, и я снова заставлю себя блевать в туалете, чувствуя себя ужасно и как самая толстая девушка в мире!

Наступила тишина, когда на его лице отразился шок. И тут я поняла, что только что сказала.

Я застонала. Я действительно рассказала ему о рвоте.

Я достигла самого дна унижения, дав ему еще одну вещь, которую он мог использовать, чтобы сломать меня. Насколько глупее я могла быть?

Не в силах оставаться здесь ни секунды дольше, я спрятала лицо от стыда и бросилась прочь.

Суббота прошла в тумане слез, ненависти к себе и повторов нашего поцелуя. Я была не только в упадке сил, у меня еще и горло болело. Я даже петь не могла, застряв с домашним заданием и тоскливыми мыслями. Он целовал меня так, словно от этого зависела его жизнь. Он сказал мне, что я не толстая. Он пытался извиниться.

Он не мог перестать думать обо мне. Он не мог насытиться мной.

Подумаешь.

Все это не имело значения. Не имело значения, когда все оставалось прежним. Не было никакого уважения, доверия или любви. Но ничто из вчерашнего вечера не сравнилось с выражением лица Блейка, когда я рассказала ему свой самый постыдный секрет, и это терзало меня. Мне хотелось приклеиться к кровати и сидеть в своей комнате, пока я не закончу учебу и не уеду из этого города.

Но у моих родителей были другие планы. Мой отец ценил субботние ужины нашей семьи и его ключевых клиентов, которые служили укреплению его деловых отношений с ними. Эти ужины всегда были для меня смертельно скучными, но как послушная дочь я никогда не отказывалась идти.

Вот почему я ждала в гостиной, вся наряженная, когда мои родители спустятся вниз. На мне была элегантная белая блузка с цветочным узором и черные брюки, с заплетенными волосами и макияжем, который скрывал все гигантские прыщи, выскочившие перед месячными. Добавьте к этому боль в горле и ужасные спазмы, и вы получите девушку, которая просто хотела остаться дома, приготовить горячий шоколад и посмотреть Netflix в постели.

Мой телефон зазвонил, оповещая о сообщении от Кевина.

«Можем поговорить?»

Мои родители не спешили собираться, так что у меня, вероятно, было еще несколько свободных минут.

— Привет, — сказала я, когда он поднял трубку, чувствуя укол вины из-за нашего последнего разговора.

— Привет. — Его голос был хриплым.

— Звучишь нехорошо. Ты заболел? — Он не ответил сразу, и тяжелое молчание заставило меня нахмуриться.

— Нет.

Я прижала руку к спазмированному животу.

— Тогда что не так?

— Во-первых, я хочу извиниться за прошлую ночь. Я был слишком пьян.

— Все в порядке, Кевин. Тебе не нужно извиняться. Ты просто сказал, что чувствовал.

— Но я не хочу давить на тебя.

— Не беспокойся об этом. Я просто… — Я прикусила кутикулу большого пальца. — Мне просто жаль, что я не вижу тебя таким. Я хочу, но ты же знаешь, что не можешь заставить свое сердце полюбить кого-то, верно?

Он вздохнул.

— Я знаю и понимаю. Тебе нравится Б-Блейк, и после прошлой ночи, я думаю, ты ему тоже можешь нравиться.

Я грубо усмехнулась.

— Да, конечно.

Ты лгунья, Джесс. А как насчет того поцелуя? И почти поцелуя на трассе?

— Нет, серьезно. У этого парня серьезные проблемы, но я не думаю, что он тебя ненавидит.

Нет, он ненавидит только то, как он себя чувствует, что тоже извращенно.

— Даже если это правда, это ничего не значит. Я полностью за прощение, но он все равно мой враг. И он причинил мне много боли.

— Правда, — сказал он.

— Но хватит о нем. Мне кажется, тебя беспокоит что-то еще.

— Эээ… Я сказал отцу, что я би.

— Ты сказал?! Что он сказал?

Он снова вздохнул.

— Он с-сказал, что не понимает меня. Он не разозлился, но выглядел разочарованным.

Я могла представить себе выражение лица его отца. Это было то же самое выражение, которое я боялась увидеть на лицах своих родителей, когда скажу им, что собираюсь поступать в музыкальный колледж.

— Извини, Кевин. — Я оглянулась через плечо, чтобы убедиться, что мои родители все еще наверху. — Наши родители иногда бывают отстойными.

— Расскажи мне об этом. Ты же знаешь, моя мама тоже не п-поддерживает это.

— Надеюсь, они не давят на тебя, чтобы ты изменился или вел себя как натурал.

— Нет, не давят. Они сказали, что не будут п-п-препятствовать мне встречаться с кем угодно, но надеются, что это будет девушка.

Я покачала головой.

— Кому какое дело, что они думают? Если ты хочешь быть с парнем, это твое право. Ты контролируешь свою жизнь, а не они. — Последнее предложение произнесла Сьюзен, и я повторяла его как мантру последние несколько недель, вбивая его в свой разум.

— Я постараюсь запомнить. Но…

— Да?

— Ты правда думаешь, что Маркус и я будем п-п-потрясающе смотреться вместе?

Я улыбнулась.

— Абсолютно.

— Он о-о-определенно милый.

Моя улыбка стала шире.

— Ммм.

— Я видел его в ресторане раньше.

Я подняла брови.

— О? И?

Он прочистил горло.

— И ничего. Он был со своими родителями, а я был со своими.

— Я чувствую «но» в этом предложении.

— Но наши глаза продолжали встречаться, и я…

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но это ведь только начало, верно?

— Да… но я не знаю.

— Чего не знаешь?

— Я не знаю, хочу ли я быть с парнем…

— Но, Кевин, тебе нечего стыдиться…

— Нет, ты н-не понимаешь. Я не борюсь с этим. Я знаю, что это бессмысленно.

— Тогда почему?

— Меня будут за это травить.

Я закрыла глаза, когда очередная волна боли ударила по моему животу, готовая не согласиться, но я остановила себя, потому что знала лучше. Если меня травили из-за моего веса, чего могли ожидать нетрадиционные ученики? В нашей школе были люди, которые были гомофобами, и у них был целый набор ругательств, готовых выплеснуть на людей, которые им не нравились по той или иной причине. Хотя я надеялась, что антибуллинговый фестиваль образумит хулиганов, если мы не будем работать над пониманием и принятием всех наших различий, я не была уверена, окажет ли фестиваль долгосрочный эффект на них или нет.

— Мел бы сказала тебе пойти на все это и делать все, что хочешь, а мой психотерапевт сказал бы не упускать свои возможности, особенно из-за тех, кто совершенно не заслуживает твоего внимания.