Лоуренс и Айзек посмеялись надо мной, получая от всего этого тошнотворное удовольствие. Я проверила веревки на запястьях. Они были слишком тугими. Я никак не могла их ослабить.

— Увидимся через некоторое время, — сказал нам Лоуренс, подмигнув, и они вышли из подвала.

На нас навалилась густая тишина. Ее заполняли лишь прерывистое дыхание Блейка и громкий стук моего сердца. Моя кожа горела от тугих веревок, а щека тупо пульсировала волнами. Я прислушивалась к звукам сверху, но их не было. Шок медленно проходил, и я начала осознавать всю серьезность ситуации. Мы могли оказаться в ловушке на несколько дней. Они могли пытать нас, как хотели, и мы, скорее всего, погибли бы.

Сколько времени пройдет, прежде чем они вернутся?

Мой желудок скрутило, а дыхание стало неровным, и я заставила себя успокоиться.

— С тобой все в порядке? — Спросил он меня. — Щека сильно болит?

Я посмотрела на него и поморщилась от крови, которая текла по его лицу с его головы. Его щека уже была в синяках, порез на ней был кровавым.

— Немного, но я в порядке. А ты?

Он поморщился, изучая мою щеку, и я предположила, что там формируется синяк.

— Пытаюсь. — Он выругался. — Вот сукины дети. — Он прислонился головой к стене и закрыл глаза, глубоко вздохнув. — Прости.

— Тебе не за что извиняться.

— Есть за что. Это моя вина.

— Нет, Блейк, это не твоя вина. Не делай этого с собой. Это не твоя вина, что они ненормальные.

— Но ты бы никогда не попала в эту ситуацию, если бы не я.

— Эй. — Я придвинулась к нему ближе, пока наши тела почти не соприкоснулись. Я толкнула его плечом, выдавив легкую улыбку. — Знаешь, чувство вины не выглядит на тебе привлекательным, — поддразнила я его, надеясь отвлечь его достаточно, чтобы замедлить его прерывистое дыхание. Измученное выражение на его лице было постоянным с тех пор, как мы вошли сюда. — Или страх. Где этот большой, страшный Блейк?

Он не ответил, его глаза были плотно закрыты, когда он глубоко дышал.

— Просто дай мне немного времени, — сказал он через некоторое время. — Поговори о чем-нибудь.

— О чем?

— Все, что угодно, подойдет.

— Ладно, так… — Я оглядела унылые серые кирпичи, окружавшие нас, в поисках темы для разговора. — Я люблю петь перед зеркалом и представлять, что я в своем собственном музыкальном клипе.

Я улыбнулась, хотя мне совсем не хотелось улыбаться. Если бы это был любой другой день, я бы смутилась, но сейчас мне самой нужно было отвлечься, немного нормальности в этой совершенно ненормальной ситуации.

— Я беру свой дезодорант, представляю, что это микрофон, и пою от всего сердца. Я слишком часто теряла голос, потому что притворялась Адель, беря все эти нелепо высокие ноты. Однажды мой младший кузен, которому тогда было девять лет, застал меня за этим занятием и не мог перестать смеяться. Он сказал, что я звучу как курица, накачавшаяся гелием. Он даже рассказал об этом моим другим кузенам, и они неделями надо мной издевались.

Я не поняла, когда у меня начали течь слезы. Я скучала по своим кузенам. Я скучала по своей семье.

— Я пою с тех пор, как была маленькой. Мама говорила, что я пела другим детям перед сном в детском саду. Можно сказать, что они были моими первыми слушателями. — Я издала пустой смешок и быстро моргнула, чтобы убрать слезы из поля зрения. — И говоря о первых, мой первый поцелуй был таким глупым, если его вообще можно считать поцелуем. Мне было четыре года, и мальчик в моем дошкольном классе решил, что было бы неплохо прижаться своими губами к моим губам перед всеми. Он сказал, что видел, как это делали его родители, и хотел узнать, что это такое. — Хихикнула я, качая головой.

— Что ты сделала?

— Я ничего не сделала тогда, но на следующий день, пока он спал, я нарисовала на его лице маркером. К тому времени, как он проснулся, все его лицо было покрыто фиолетовыми сердечками и цветами.

Он впервые улыбнулся, все еще прислонившись головой к стене с закрытыми глазами.

— Хорошая девочка. — Он дышал уже не так тяжело, как раньше. — Я никогда не говорил тебе, что я чувствовал, когда услышал, как ты поешь у Хейдена, — продолжил он. — У тебя было такое выражение лица, которого я никогда раньше не видел. Ты так увлеклась этим, и мне показалось, что я увидел совершенно другого человека. Ты меня прямо тогда ошеломила. Ты потрясающая певица.

Проблеск тепла разлился по сплошному холоду в моей груди.

— Спасибо. Я всегда была так неуверенна в своем голосе, так что… да. Спасибо.

Он посмотрел на меня.

— Тебе не в чем сомневаться. Ты умная, талантливая… красивая. Ты такая красивая, Джесси.

Его слова и мягкий взгляд в его глазах успокоили меня, заставив почувствовать, что мы просто два человека, которые проводят время друг с другом. Не было никаких веревок, которые впивались бы в нашу кожу и ограничивали нашу свободу, никаких стен, ограничивающих нас неопределенностью и страхом. Весь этот страх… мы не выберемся отсюда живыми, не так ли? Все эти воспоминания… они были всего лишь вспышками на нашем горизонте, который вскоре заполнится тьмой.

Он придвинулся ко мне ближе, так что наши губы оказались всего в нескольких дюймах друг от друга.

— Поцелуй меня, — прошептал он.

Я наклонилась и прижалась губами к его губам, чувствуя, что сейчас заплачу и потеряю себя в нем. Я боялась. Я боялась, что это может быть наш последний поцелуй, что-то глубоко внутри меня говорило мне, что произойдет что-то ужасное, хотя мой разум все еще отказывался принимать эту возможность. Я рефлекторно дернула свои веревки. Мне хотелось обнять его и прижать к себе, но я не могла, и это было слишком больно.

Он отстранился, его глаза были самого мягкого оттенка серого. Моя грудь сжалась от крови на его лице, и я хотела сделать все, чтобы она ушла — помочь ему исцелиться. Остаться с ним и позволить нам обоим исцелиться. Вместе.

— Спасибо, что отвлекла меня, — сказал он. — А теперь…

Он моргнул, и мягкость в его взгляде исчезла, сменившись расчетом. Он изогнулся и повернулся так, что оказался на коленях, похожий на старого Блейка — контролирующего и сильного.

— Встань на колени спиной ко мне, — приказал он мне.

Я наклонила голову набок.

— Зачем?

— Ты можешь попробовать дотянуться до моего ремня. — Я посмотрела на его черный кожаный ремень, нахмурившись. — Пряжка на самом деле рукоятка ножа. Тебе нужно схватить пряжку и потянуть ее вправо, чтобы вытащить нож. Я собираюсь разрезать наши путы.

Мои брови высоко поднялись. Ого.

— Я никогда бы не подумала, что у тебя в рукаве есть что-то подобное. Как ты до этого додумался?

Его глаза были темными и холодными.

— Я усвоил свой урок трудным путем. Это лучший способ спрятать нож.

— Понятно. Подожди секунду. — Я изогнулась, чтобы встать на колени, вставая перед ним на колени, расположив руки прямо над его пахом. — Признайся, ты сделал это только для того, чтобы я была рядом с твоей промежностью. — Я схватила пряжку.

— Именно это и было моим планом с самого начала. — Я дернула за рукоятку и вытащила нож. — Хорошо. Держи его так. Я просто повернусь и заберу его у тебя.

Он отодвинулся, и я оглянулась через плечо, пока он смотрел через свое. Он потянулся за ножом, и я убедилась, что он не коснулся лезвия, когда передала его ему.

— Сначала я перережу твои веревки. Оставайся на месте.

Он начал работать, зазубренное лезвие оказалось в опасной близости от моей кожи, но я верила, что он не причинит мне вреда. Мы не разговаривали, пока ему не удалось перерезать веревку, что ослабило ее достаточно, чтобы я могла освободить руки.

— Да. — Я выдохнула, едва сдерживая голос, который хотела выкрикнуть от радости.

— Теперь перережь мою.

Мое сердце забилось быстрее, когда я забрала у него нож. Если они сейчас вернутся… Я прижала лезвие к веревке, убедившись, что оно не коснулось его кожи. Мне удалось перерезать ее, и он освободился.