— Сюжет моего бестселлера о русском гангстере, который является снисходительным придурком. — Она не смотрит на меня, когда говорит. Вместо этого она накладывает себе овощи.

Чем больше она так говорит, тем больше моя рука приближается к ее заднице и повторяет то, что было прошлой ночью на этом столе.

— Звучит отлично.

Она бросает на меня взгляд, и я понимаю, что страх, который я обычно вижу в ее глазах, исчезает. Это ошибка, которую она не должна совершать. Она не должна совершать и другую ошибку. Ту, которая заставляет необузданное возбуждение затуманивать ее глаза, подавляя страх.

— Что случилось с этой штукой? — спрашивает она, удерживая мой взгляд.

Ее взгляд устремляется к проходу, ведущему в кабинет впереди нас, и останавливается на статуэтке на каминной полке, взгляд которой я поймал.

Она задает вопрос, который не должна мне задавать, и я думаю, она может это знать. Я все равно буду играть, даже если прошлое — это то, о чем я не говорю.

Что-то заставляет меня рассказать ей.

— Она сгорела во время пожара, в котором погибла моя жена.

Печаль наполняет ее взгляд, смягчая черты лица. — Мне жаль.

Ее слова звучат искренне. — Ты сделала домашнюю работу на отлично, поэтому я предполагаю, что ты знаешь, как умерла моя жена.

— Да. Но знать что-то и услышать это от кого-то — две разные вещи. Одно позволяет говорить, другое — нет.

Она права. — Ты знала, что мой сын жив?

— Нет, я не знала. Ты действительно думаешь, что Джуд знает, где он?

— Да.

— Как его зовут? — спрашивает она мягким голосом.

— Алексей.

— Когда его забрали?

Мой дискомфорт усиливается. — Девять лет назад. Тот, кто его забрал, поджег мой дом и убил мою жену.

Ее губы сжаты, а руки все еще над тарелкой.

— Зачем Джуду в этом участвовать?

— Я пока не знаю. — Я не уверен, что еще сказать. Я могу делиться, но я не хочу говорить с ней о своих ошибках. Первая причина, по которой Джуд сделал то, что он сделал, была явно частью моего наказания. Я больше ничего не знаю, и озвучивать то, что, как я подозреваю, произошло с моим сыном, слишком болезненно.

Кажется, она собирается задать мне еще несколько вопросов, поэтому я думаю, как бы остановить ее.

— Ешь еду, я не хочу, чтобы ты еще больше теряла вес.

— Я ем то, что хочу, — ворчит она.

Я смотрю на ее тарелку и смотрю на ее скудный выбор из одной жареной картофелины и нескольких морковок. Единственная существенная часть ее еды — это курица, которую я ей подал.

— Этого недостаточно. Когда я буду трахать тебя в следующий раз, мне бы хотелось за что-то держаться. — Должно быть, дьявол сидит на моих плечах, и похоже, что он сидит и на ее, потому что ее лицо омрачается яростью, и она бросает вилку на стол.

— Ты ублюдок, — кипит она.

Меня охватывает очарование, когда я наблюдаю, как она пытается убежать, словно это ее дом, и она не пленница здесь.

Моя пленница.

Я собираюсь напомнить ей об этом.

Я встаю, бросаюсь к ней, когда она входит в дверь, и дергаю ее за спину.

Страх, который она должна испытывать ко мне, мелькает в ее глазах, и, черт возьми, я от этого кайфую.

— Оливия, похоже, мне придется напомнить тебе, с кем ты разговариваешь и где твое место здесь.

— Эйден Романов, я прекрасно понимаю, кто ты и каково мое место здесь, поэтому я бы предпочла не сидеть с тобой за столом и не притворяться, что мы обычные люди, которые обедают. — И снова этот умный рот.

— Делай то, что я тебе говорю. И кажется я не говорил, что ты можешь уйти.

— Иди на хер, — шипит она, пытаясь выдернуть руку. — Отпусти меня.

— Начать ли мне снова отсчет за твое неповиновение? Вчера вечером я так и не досчитал до шести. Как насчет того, чтобы удвоить счет? А потом ты снова окажешься грязной девчонкой. Тебе может понравиться, когда тебя шлепают. Не думаю, что смогу забыть, какой ты была мокрой.

Я не видел, как приближается ее рука, пока она не коснулась моего лица.

Ее изящная рука взлетела и ударила меня с такой силой, что я знаю, что на моей щеке остался след.

Я не помню, когда в последний раз кто-то делал со мной такое, и я позволял ему жить.

Но вместо ярости она завораживает меня еще больше, особенно когда она смотрит на меня широко раскрытыми испуганными глазами. Знак того, что она знает, что должна быть наказана за то, что только что сделала, и она беспокоится о том, как я ее накажу.

Она извивается, когда я прижимаю ее к стене и прижимаю ее руки над головой. Вот тогда я вспоминаю свою фантазию о том, как трахаю ее у стены.

— Пожалуйста, не делай мне больно, — хнычет она. — Прости, я не хотела тебя ударить.

— Да, ты хотела, — выдыхаю я и придвигаюсь ближе к ее уху. — Неискренние извинения ничего тебе не дадут, как и ложь. Ты хотела ударить меня так же, как ты хотела трахнуть меня вчера вечером, и ты хочешь сделать это снова.

Я уже был потерян с того момента, как посмотрел на нее. Я просто погружаюсь глубже в кроличью нору, следуя соблазну, который заставляет меня двигаться в неправильном направлении.

Когда она отводит взгляд и не отвечает, я получаю ответ, поэтому свободной рукой начинаю расстегивать маленькие пуговицы на передней части платья, и как только хлопок раскрывается, просовываю руку и нежно сжимаю ее грудь.

— Скажи мне остановиться, Оливия, если ты хочешь, чтобы я остановился. Я же говорил тебе, что я не такой монстр, — поддразниваю я, зная, что она никогда не скажет мне “нет”.

Легкий стон срывается с ее губ, когда я провожу по ее левому соску.

Она сжимает бедра, и я знаю, даже не прикасаясь к ней, что она станет влажной для меня.

Я превратил эту хорошую девочку в плохую с темной душой и хочу изгадить ее еще больше, чем уже сделал.

Ее молчание разжигает пламя похоти, еще больше побуждая меня прикоснуться к ней и попробовать ее на вкус, поэтому я оттягиваю ткань ее бюстгальтера, позволяя ее умоляющему соску выскочить наружу, и сосу его.

Когда она растворяется во мне, я отпускаю ее руки, и она прижимает их к моей груди, больше не сопротивляясь.

Я поднимаю на нее взгляд и вижу, как ее глаза переполняются возбуждением.

— Тебе нравится, когда я сосу твои сиськи? — спрашиваю я.

Ее щеки снова краснеют, а глаза быстро моргают.

— Скажи мне, — требую я, и она кивает.

Да, трахни меня…

Ненасытная потребность пронизывает меня, как чистое безумие на волне адреналина, и я разрываю верх ее платья, заставляя ее другую грудь выскочить наружу. Я сосу обе, прижимая ее к стене.

Она стонет от удовольствия, и я балую себя еще больше, приподнимая подол ее платья, чтобы обхватить ее киску. Я прекращаю сосать ее сиськи, когда чувствую, насколько мокрыми стали ее трусики.

Блядь. Они пропитаны ее потребностью. Когда я отодвигаю ткань и просовываю пальцы внутрь, я поглощаюсь ее гостеприимным теплом, мои пальцы покрыты ее соками.

Я ничего не могу с собой поделать, мне нужно попробовать, поэтому я вытаскиваю пальцы и слизываю ее соки, шокируя ее.

— Твоя красивая киска такая чертовски вкусная. — Я одариваю ее озорной улыбкой, и она дрожит под моим взглядом.

Я возвращаю пальцы к ее киске и трахаю ее пальцами до тех пор, пока она снова не начинает стонать.

Внезапный грохот тарелок, доносящийся из кухни, заставляет ее вздрагивать, прикрывая рот. Она нервно оглядывается, смущение заставляет все ее тело покраснеть.

Я забыл, что Ирина все еще здесь, но смущение — понятие для меня чуждое.

— Не делай этого, — говорю я ей, отводя ее руку ото рта.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь услышал.

— Им платят за то, чтобы они не слышали.

Не слышу зла, не вижу зла, не говорю зла.

Таковы правила моего дома. Нарушение любого из них — верный способ увидеть конец моего оружия.

— Но…

— Не обращай внимания на все, что находится за пределами этой комнаты, Оливия, — говорю я и рад, что она не тратит время на дальнейшие протесты.