— Я танцую, — хрипло кричит Яков в такт музыке. — Не боритесь с моими демонами — они уже победили.

Закари бросает взгляд на бутылку водки в руке Якова. — Ясно.

— Тебе нравится мое платье? — спрашиваю я у него на ухо.

— Ему нравится твое платье, — отвечает Яков. — Поверь мне.

— Ты пьян, — вздыхает Закари. Он переводит взгляд с Якова на меня. — Вы оба пьяны.

— Я немного навеселе, — признаю я.

— Я абсолютно трезв, — говорит Яков. — Скажи своей женщине, что тебе нравится ее платье, Блэквуд, черт возьми.

— Я не его женщина, — поспешно говорю я, отстраняясь от Захара.

— Мне нравится твое платье, — говорит Закари. Он загибает палец и тянет за одну из моих бретелек. — На самом деле я его обожаю.

Я бросаю на Якова обеспокоенный взгляд, пораженная внезапным страхом, что он знает больше, чем должен, но он берет обе головы — мою и Захара — в свои большие руки, наклоняется вперед и очень серьезно говорит: — Вам двоим действительно стоит когда-нибудь потрахаться.

А потом с раскатистым смехом топает в толпу.

— Ты ему не сказал, — говорю я Закари с некоторым удивлением.

— Конечно, нет. Я не сказал ни одной живой душе.

— Ты действительно хороший человек, Закари Блэквуд. — Я вздыхаю, придвигаясь к нему ближе. — Настоящий святой.

Он сжимает челюсть. — О, если бы ты знала характер моих мыслей сейчас, моя Теодора, ты бы поняла, что я далеко не святой.

Я медленно поворачиваюсь, двигаясь в такт музыке, и тереблю пальцами подол юбки. — И какова природа этих мыслей?

Зак берет меня за бедра и толкает в себя сзади, твердая выпуклость давит на меня, давая понять характер его мыслей.

— Ты играешь в опасную игру, — пробормотал он мне на ухо. — Я не святой, Теодора, поверь мне, когда я говорю это.

Затем он отталкивает меня и поворачивает лицом к себе. Его глаза лихорадочно блестят, когда он наклоняется и тихо говорит со мной.

— Один из нас должен уйти прямо сейчас.

— Почему?

— Потому что мой самоконтроль держится на волоске, и я подозреваю, что ты можешь быть голой под своим маленьким красивым платьем. — Он поправляет одежду, мышцы на его челюсти подергиваются. — Так что если ты не хочешь, чтобы я трахнул тебя прямо здесь, посреди вечеринки, на всеобщее обозрение, то я предлагаю одному из нас уйти сейчас.

Закари

Я успеваю дать Теодоре пятнадцатиминутную фору, прежде чем выхожу вслед за ней.

Холодный ночной воздух мало помогает охладить жгучий жар моей кожи, и я перехожу на бег. Я догоняю ее на главной тропинке, вдоль которой растут березы, и обнимаю за талию, зарываясь лицом в ее душистые волосы.

— Пойдем, — стону я, беря ее за руку.

Мы доходим до первого класса, который находим в Старом поместье. Ключи дрожат в моей руке, когда я отпираю дверь, и я захлопываю ее за нами. Как только я это делаю, Теодора оказывается на мне, ее руки обхватывают мои плечи, а ее рот приникает к моему.

У нее вкус водки и малины.

Этот вкус вызывает привыкание, и я знаю, что больше никогда не смогу пить водку, не думая о ее поцелуе.

Я притягиваю ее к себе, осыпая ее рот жадными поцелуями, и несу ее к учительскому столу, подпирая его краем. Когда я отстраняюсь, она смотрит на меня, ее рот открыт, влажный и розовый.

— Подними юбку, — приказываю я ей.

Она закусывает нижнюю губу и медленно поднимает юбку. Пунцовая ткань делает ее еще бледнее, в темноте неосвещенной комнаты она почти светится.

— Без нижнего белья, Теодора?

— Оно не подошло к платью, — объясняет она со смехом в голосе. — Модный трюк.

— А для чего было нужно это платье, если не для того, чтобы довести меня до безумия?

— Чтобы поставить тебя на колени, — отвечает она. — Конечно.

Так я и делаю. Я встаю на колени и зарываю голову между ног Теодоры, пируя на ней, пробуя сладкий нектар между ее бедер, пьянящее доказательство ее желания для меня. Она невероятно отзывчива, каждое движение моего языка вызывает у нее дрожь и хриплые крики.

Это самое захватывающее ощущение, которое я когда-либо испытывал, — ощущение того, что я доставляю Теодоре удовольствие.

Это своего рода власть, единственная власть, которую я когда-либо мог надеяться иметь над ней. Это сила, которую я держу в своем языке, в своих пальцах, сила, которую я использую, чтобы подвесить ее прямо над краем обрыва. Когда она замирает, ее дыхание перехватывает в горле, а пальцы хватаются за край стола, ощущения становятся почти ошеломляющими. Она кончает мне в рот с криком, полным шока и удовольствия, и я не даю ей до конца отойти от оргазма, отчаянно желая ощутить его вместе с ней.

Вскочив на ноги, я переворачиваю ее так, чтобы она оказалась лицом к столу. Она по собственной воле опускается на пол, растопырив пальцы, и наклоняет бедра навстречу мне в молчаливом приглашении. Я надеваю презерватив и ввожу себя в нее. Она вся мокрая, и я издаю стон, когда вхожу в нее одним толчком, заставляя себя сделать паузу, чтобы дать ей привыкнуть.

Сначала это жесткий, отчаянный трах, когда я беру то, чего так долго жаждал, беру то, что нужно мне больше, чем воздух. А потом я опускаюсь на нее, переплетая свои пальцы с ее пальцами на столе. Ее голова поднимается, устраиваясь в ложбинке между моим плечом и шеей, наполняя мои чувства ароматом ее волос.

— Мне так хорошо, — прошептала она, выгибаясь во мне. — О Боже, Закари, пожалуйста… так хорошо.

Я кончаю, содрогаясь от неожиданности, и из моего горла вырывается прерывистый крик. Мои толчки сначала становятся все более неистовыми, а потом и вовсе прекращаются. Мы долго лежим, прижавшись к столу, пока я размягчаюсь внутри нее, а когда я пытаюсь встать, пальцы Теодоры сжимают мои.

— Нет, — шепчет она. — Еще одну минуту. Пожалуйста.

С хриплым смешком я прижимаюсь к ней и целую ее голову в волосы.

— Было бы удобнее, если бы мы лежали в кровати, — замечаю я.

— У нас нет кровати, — отвечает она.

— Нет. Но когда-нибудь будет. У нас будет квартира, спальня и кровать, где мы сможем заниматься сексом столько, сколько захотим, а потом обниматься вдвое дольше.

Тело Теодоры напрягается подо мной, и я хмурюсь, думая, не собирается ли она оттолкнуть меня. Но она этого не делает.

Мы долго лежим, потом приводим себя в порядок, и я провожаю ее обратно в здание для девочек. Мы желаем друг другу спокойной ночи и расстаемся, но на всю оставшуюся ночь в моей груди поселяется странный груз необъяснимого страха.

Когда я в следующий раз вижу Теодору на нашем обычном месте в библиотеке, она приветствует меня быстрой улыбкой, которая сразу же настраивает меня на нужный лад.

— Ты уже начал выполнять задание мистера Эмброуза по Гегелю? — Она качает головой и потирает лоб. — Это должно быть худшее задание по Апостолам.

— Значит, ты не фанат Гегеля? — спрашиваю я легким тоном, устраиваясь рядом с ней.

Она показывает на стопку книг на столе рядом с ноутбуком. Она достаточно высокая, чтобы быть выше ее головы. — Это все чтение. И оно такое плотное. Я действительно не знаю, как я найду время.

— Не хочешь ли посотрудничать?

— Сотрудничать с тобой? — Она сужает глаза. — Я не знаю, доверяю ли я тебе. — Я открываю рот в скандальном порыве, и она спешит добавить: — В академическом плане, то есть. Я не знаю, могу ли я доверять тебе в академическом плане.

— Я достаточно хорош, чтобы затащить тебя в постель, но недостаточно хорош, чтобы помочь тебе с заданием?

Она обеспокоенно оглядывается по сторонам, а когда убеждается, что нас никто не слышит, наклоняется ко мне и говорит, понизив голос: — Это потому, что я доверяю тебе, что ты заставишь меня кончить, но не доверяю тому, что ты готов сделать, чтобы победить меня.

Я разразился откровенным смехом, польщенный и позабавленный ее честностью.

— Теперь, когда нас всего четверо, конкуренция жесткая, — признаю я, открывая ноутбук.