— Позволь мне оставить это. Пожалуйста. Это может быть моим рождественским подарком.

— Если бы это был твой рождественский подарок, то каким бы был мой?

— Какая твоя любимая книга? Какая-нибудь претенциозная и обременительная, без сомнения, Толстой или Пруст, или, нет, Джойс. «Поминки по Финнегану». Я найду тебе первое издание «Поминки по Финнегану» и сделаю к нему аннотацию.

— Мне не нужны «Поминки по Финнегану» — мне даже не нравится Джеймс Джойс. Мне больно, Тео. Я думал, что ты хотя бы это обо мне знаешь.

Она пожимает плечами.

— С моей стороны было естественно предположить, что так и будет, раз тебе не нравятся веселые, причудливые книги.

— Я никогда не говорил, что мне это не нравится.

— Хорошо. — Обхватив обеими руками кружку с чаем, уже почти пустую, Теодора наклоняется вперед через стол. Стол маленький, круглый, и мы не совсем напротив друг друга, так что теперь мы лицом к лицу, почти нос к носу. — Какая твоя любимая книга?

— Я не хочу экземпляр своей любимой книги в качестве рождественского подарка.

— А что ты хочешь? — Она смотрит на мои губы и снова поднимает взгляд, чтобы посмотреть мне в глаза. — Только не говори "поцелуй".

— Потому что я могу получить его бесплатно?

— Потому что нельзя завернуть поцелуй и надеть на него красивый бантик.

— Я не заворачивал свою украденную копию "Питера Пэна" и не завязывал на ней бант.

— Я сделаю это сама.

— Мне все равно не нужен поцелуй. Я хочу то, что ты можешь завернуть.

Она закрывает рот рукой в выражении шока. — Ты не хочешь поцелуя?

— Конечно, я хочу тебя поцеловать — как я могу не хотеть целовать твои малиновые губы, когда они выглядят так аппетитно? — но не ради моего рождественского подарка.

— Хорошо. — На ее щеках появился легкий румянец, но она не отстраняется от меня. — Что именно?

— Я хочу твою первую книгу.

Она хмурится. — Что ты имеешь в виду?

— Ты сказала, что мечтаешь стать писательницей, нет?

— Да, я сказала "мечтаю", а не то, что я им являюсь. Я не написала ни одной книги.

— Вот и прекрасно — когда напишешь, тогда я захочу эту книгу.

— Я не могу подарить тебе на Рождество подарок, которого еще нет.

— Я с удовольствием подожду.

— Прекрасно… Что ты имеешь в виду, говоря, что хочешь книгу? Ты имеешь в виду копию книги? Первое издание, как у Питера Пэна?

— Нет. Я хочу книгу. Мне не нужна ее копия. Я хочу владеть ею.

— Ты хотите украсть мою интеллектуальную собственность?

— Я хочу, чтобы ты подарила мне свою интеллектуальную собственность, да.

— А что, если моя первая книга будет состоять всего из одной страницы, на которой снова и снова будет написано "Закари Блэквуд — вор"?

— Тогда я стану ее гордым владельцем.

Она наконец отодвигается и садится обратно в мягкое кресло у окна. — Я бы не стала этого делать — слишком сильно тешит ваше самолюбие то, что о вас написана целая книга, пусть даже всего на одну страницу.

— Во что бы то ни стало, напиши что-нибудь другое.

Она задумчиво поджала губы. — Может быть, я напишу книгу, подобную "Плененной невесте пиратского лорда". — Что-то вроде — "Украденная невеста капитана браконьеров".

— Ты слишком взрослая и утонченная, чтобы быть настолько одержимой пиратами.

— Ты слишком взрослый и утонченный, чтобы так ревновать к вымышленному персонажу.

— Ревность? Зеленоглазое чудовище, которое насмехается над мясом, которым питается? Не я, нет.

— Очень хорошо. Ты гораздо взрослее и утонченнее, чем я считала. — Теодора на секунду замирает, чтобы съесть вилку блинчика с черникой, которую я подношу к ее рту, а затем продолжает. — Тогда решено. Твоим рождественским подарком будет моя первая книга "Украденная невеста капитана браконьеров". — Она задумчиво постукивает кончиком пальца по губам. — Может быть, у украденной невесты будут голубые глаза и длинные волосы, а капитан браконьеров будет высоким и угрюмым, с коротко стриженными волосами и татуировками.

— Не могу дождаться, когда прочитаю ее, — вру я самым учтивым тоном.

Позже, когда Теодора уходит на прогулку с Захарой, а я сижу в Голубой гостиной с Яковом, пока он молча потягивает гоголь-моголь и играет в видеоигры, я все время борюсь с детским желанием ударить его по затылку.

Закари

Через два дня после Рождества гости разъезжаются, и вскоре после этого мои родители отправляются в Эдинбург на Хогманай, который они религиозно посещают каждый год, а Захара вместе с Яковом едет к своим друзьям в Париж.

Дом, когда все они уезжают, становится жутко пустым. Обычно в этот момент я тоже уезжаю, иногда на юг Франции, чтобы встретить Новый год с Севом, иногда — чтобы встретиться с Эваном в Нью-Йорке. Однако в этом году Эван пригласил свою бывшую подругу, смертельного врага и неохотного репетитора Софи Саттон погостить у него в доме в Великобритании.

Удивительно, что она согласилась, ведь эти двое никогда не упускают возможности вымазать имя друг друга в грязи, но я знаю, что лучше не вставать у них на пути.

Я бы только попал под прицел их вечного конфликта.

Кроме того, у меня есть свой гость, о котором нужно подумать.

— Что бы ты хотела сделать в новогоднюю ночь? — спросил я Теодору вечером, когда все ушли.

Мы ели пиццу из коробки в Голубой гостиной, по телевизору шли рождественские фильмы. Теодора брала кусок и разрывала его на две части, потом снова разрывала и откусывала крошечные кусочки. Я был просто счастлив видеть, как она ест.

— Я не уверена, — ответила она, деликатно вытирая уголок рта кончиком безымянного пальца. — А ты?

— Я просто хочу сделать тебя счастливой, — сказал я ей совершенно искренне. — Все, что ты захочешь сделать, в любой точке мира — я отвезу тебя.

Она на мгновение задумалась. — Я счастлива здесь.

От этих слов у меня защемило сердце. Я мог бы подумать, что она лжет, если бы не видел, как она изменилась. Легкий румянец на щеках, легкость, с которой она расслабляется в креслах и подушках, блеск в глазах и то, что я никогда не видел, чтобы она улыбалась так часто, как в последние несколько дней.

— Ну что ж. Давай встретим Новый год здесь. Только мы вдвоем? Никаких вечеринок?

Она быстро покачала головой. — О, нет. Я уже устала от вечеринок.

— Да, я полагаю, что социальный календарь моих родителей, мягко говоря, слишком усерден.

— Не только в этот праздник, — ответила Теодора. — Просто в целом.

Я нахмурилась. — Правда?

Она кивнула. — Да, правда.

— Если ты не получаешь удовольствия от вечеринок в Спиркресте, зачем тогда ходить?

— Если бы я ходила только из удовольствия, я бы вообще не ходила.

Мы смотрели друг на друга, свет от телевизора погружал нас то в голубой, то в оранжевый, то снова в голубой цвет.

— Теодора, дорогая, неужели ты в душе не тусовщица? Кто бы мог подумать, — сказал я, скорее мягко, чем насмешливо.

Она рассмеялась, развеяв эмоции, которые внезапно нахлынули.

В течение бессмысленных дней между Рождеством и Новым годом мы входим в привычную колею: встречаемся за завтраком, отправляемся на долгие прогулки по территории, а затем проводим темные полдни и вечера, работая над различными заданиями. Позже мы ужинаем, чем-нибудь легкое и полезное, а потом, иногда, сидим и ничего не делаем, играем в карты, шахматы или просто смотрим вместе телевизор.

— Если ты не любишь вечеринки, почему ты ходишь на все вечеринки Спиркреста? — спрашиваю я ее однажды вечером, потому что этот вопрос не выходит у меня из головы.

— Потому что этого от меня ждут, — отвечает она.

Я хмуро смотрю на нее. — С каких это пор ты делаешь то, чего от тебя ждут?