Я хочу сказать ей, что все уже закончилось бы, если бы она пришла раньше, но я слишком благодарен за то, что она вообще пришла, чтобы беспокоиться об этом. Я киваю. — Это не займет много времени. Куда ты направляешься?

— Зачем? — с усмешкой спрашивает она. — Чтобы натравить на меня свою собаку?

Я вздыхаю.

— Послушай, Захара. Я не собираюсь говорить об этом. Я сожалею, что попросил Якова присмотреть за тобой. Не потому, что я жалею об этом или думаю, что это плохая идея. Я сожалею о том, что ты чувствуешь из-за этого. Я никогда не хотел этого. Я никогда, никогда не хочу, чтобы ты чувствовала, что я тебе не доверяю или что я смотрю на тебя свысока.

Она разразилась гневным смехом.

— О, ты же не хочешь, чтобы я так себя чувствовала? Ты не хочешь, чтобы я чувствовала, что ты видишь во мне маленькую девочку, которая не может позаботиться о себе и принять собственное решение, поэтому, чтобы показать мне, что ты действительно уважаешь меня, ты не пачкаешь руки, пытаясь контролировать меня, а просто заставляешь своего большого страшного друга делать это за тебя?

— Я не пытаюсь тебя контролировать, — сразу же говорю я. — Я пытаюсь защитить тебя.

— Отлично. Отлично. Я чувствую себя такой благословенной и счастливой, что меня окружает столько мужчин, которые хотят защитить меня, контролируя меня.

Я сжимаю челюсти, заставляя себя тщательно обдумать свои слова. Меньше всего мне сейчас хочется говорить от злости. Я попросил Заро встретиться со мной здесь, потому что хочу разобраться с ней, а не углублять пропасть между нами.

— Послушай, я понимаю, почему ты так думаешь, — медленно говорю я.

Она резко прерывает меня. — Не надо меня опекать.

— Хорошо. Тогда почему бы тебе не сказать мне, как это исправить?

Она смотрит на меня секунду, словно не ожидая, что я это скажу. Она быстро приходит в себя и говорит: —Я хочу, чтобы ты заставил своего тупого друга оставить меня в покое.

Я обдумываю свой ответ. Я понимаю, что играю с книгой, перебирая страницы и перелистывая их туда-сюда. Возможно, это заставляет меня нервничать, а я не хочу, чтобы Заро думала, что я нервничаю. Я закрываю книгу и откладываю ее в сторону.

— Хорошо. Я попрошу Якова перестать следить за тобой. Что будет дальше?

— Что ты имеешь в виду? — Ее тон короткий и раздраженный.

— Я имею в виду, когда ты станешь самостоятельной и независимой, без подстраховки и без моего вмешательства. Что будет после? Ты будешь ходить в частные клубы в Лондоне с руководителями технологических компаний, и что дальше?

Щеки Захары окрашиваются в тусклый цвет. Она скрещивает ноги и выдыхает через нос. Ее пальцы обхватывают край стола и сжимают его.

— Я не дура, ясно? — говорит она наконец. — Я бы не осталась на ночь в его номере.

— А если бы он не дал тебе выбора?

Она смотрит на меня, словно обиженная прямотой моего вопроса.

— Я бы вызвала полицию — как ты прекрасно знаешь.

— А если бы он забрал твой телефон?

Она закатывает глаза. — Не будь таким параноиком.

— Не будь такой наивной. — Я делаю глубокий вдох. — Слушай, я не говорю, что это случилось бы, Захара. Я говорю, что это могло случиться. Вот чего я боюсь — неужели ты не понимаешь? Я не боюсь, что не смогу тебе доверять или что ты все испортишь. Тебе позволено ошибаться. Я боюсь, что все пойдет не так, что кто-то причинит тебе боль. — Она снова закатывает глаза, но на этот раз более серьезно. — У тебя есть полное право жить так, как ты хочешь, но попробуй хоть на долю секунды представить, как бы я себя чувствовал, если бы с тобой что-то случилось, а я ничего не сделал, чтобы это остановить. Попробуй представить, что было бы наоборот — если бы что-то случилось со мной.

Она вздыхает, и ее плечи опускаются. Бравада исчезает из ее позы.

— Я знаю, что ты беспокоишься обо мне, Зак. Я знаю, что ты хочешь обеспечить мою безопасность, но ты не можешь обеспечить мою безопасность, держа меня в клетке.

— Это не то, что я хотел заставить тебя почувствовать. — Я поднимаю руки. — Я стараюсь изо всех сил, но я не знаю, как заботиться о тебе, не заставляя тебя чувствовать себя дерьмово из-за этого, Захара. Просто не знаю.

Она кивает и отползает от края стола, выдвигая стул рядом с моим и садясь рядом. Секунду мы смотрим друг на друга.

— Доверься мне немного больше, вот и все. Если ты боишься за меня, я начну носить с собой биту. Я… я буду держать тебя в курсе, где я. И если у меня будут проблемы, я позвоню тебе. Обещаю.

Я медленно киваю. — Хорошо. Я тоже готов встретиться с тобой на полпути. Я отзову Якова, но у меня есть два условия.

Она немного напрягается, но в ее глазах появляется искра надежды. — Какие условия?

— Я хочу, чтобы ты позволила Якову научить тебя самообороне.

— Нет, пожалуйста. Я ненавижу физические упражнения, Зак, и он такой большой — разве я не могу просто носить с собой нож или что-то в этом роде?

— Нож будет полезен до тех пор, пока кто-нибудь не выбьет его у тебя из руки. — Я беру ее руку в свою. — Я знаю, что это несправедливо, что ты должна учиться драться. Я знаю, что ты ни в чем не виновата. Но бесполезно притворяться, что опасность не существует. И если ты не хочешь, чтобы я поручил Якову заботиться о тебе, тебе придется научиться заботиться о себе самой. По-настоящему, а не просто посылая мне данные о своем местонахождении, когда никто из нас ничего не сможет сделать, если что-то пойдет не так.

Она вздыхает и вскидывает руки в знак согласия.

— Ладно! Я буду учиться самообороне. — Она сужает глаза. — А какое еще условие?

— Ты не обязана быть монахиней, Захара, но ради бога — пожалуйста, не общайся со стариками. Есть причина, по которой эти мужчины не ищут отношений с женщинами своего возраста. Они не из тех, кто стремится относиться к тебе как к равной.

Она опускает взгляд, а затем бормочет: — Я знаю это.

— Правда?

Она смотрит на меня. — Да, Зак, конечно, знаю.

Закусив губу, она виновато отводит взгляд, а потом добавляет: — Я возвращалась в отель к тому парню только потому, что хотела позлить твоего друга.

На мгновение я просто смотрю на нее. Я ни на секунду не сомневаюсь, что в ее словах есть доля правды. Я не удивлюсь, если Заро просто проверяла Якова. Но Якова не было рядом, когда она была в Сент-Аньес, где ее обхаживал один из сотрудников.

Я не хочу судить Захару на основании того, жертвой чего она стала. Но знание о том, что произошло в Сент-Аньес, — это как рана в моем сознании. Даже если она заживет, то навсегда оставит шрам, который будет влиять на каждое мое решение, когда дело дойдет до нее.

— Пообещай мне, что будешь осторожна, — говорю я, протягивая ей руку.

Она закатывает глаза, но берет ее. Я сжимаю ее ладонь в своей. — Я буду осторожна.

— Я люблю тебя, сестренка.

Ее лицо смягчается. Когда гнев, обида и негодование не ожесточают ее черты, Заро из прежних времен — моя младшая сестра, которая любила растения и цветы и сидела у изножья моей кровати, играя в игры про фермеров, пока я читал книги вслух, — тает в ней, заставляя мою грудь болеть.

— Я тоже тебя люблю, старший брат.

Закари

Святой покровитель академиков Томас Аквинас считал, что покаяние зависит от трех условий:

Раскаяние — скорбь о грехе.

Исправление — признание грехов без упущений.

И удовлетворение посредством добрых дел.

Все это звучит разумно — возможно, даже благородно.

Сожалеть о грехах легко, потому что мой грех привел к тому, что Теодора обиделась, разозлилась и стала избегать меня, как чумного волдыря. И я не боюсь делать хорошую работу. Работа, хорошая или иная, никогда не пугала меня.

Но признаться в своих грехах без утайки — это геркулесова миссия, может быть, даже сизифова задача.

Ведь это значит рассказать Теодоре, почему я недоволен ею, почему я на нее набросился и почему я не могу читать сцену из "Отелло", не проецируя нас на персонажей. Это значит рассказать Теодоре, что я хочу первым поцеловать ее, хотя она никогда не обещала мне первый поцелуй, хотя ни одна вещь в этом мире не дает мне права на ее поцелуи, кроме того, что я их хочу. Мне пришлось бы признать, что она причинила мне боль, задела и мою гордость, и мои чувства.