— Все в порядке, Зак, с тобой все в порядке. Я обещаю тебе, что с тобой все в порядке, хорошо? Ты в порядке. — Ее рука нежно лежит на моем плече, пока я задыхаюсь и хриплю. — Все в порядке, Зак, тебе просто нужно дышать. Дыши за меня, хорошо? Я никогда не прошу тебя об одолжениях, правда? Поэтому ты должен сделать это для меня. Дыши. Хорошо и медленно. Вот так, вот так.

Все это время она терпеливо продолжает, бормоча подбадривания и шутки. Когда мое сердцебиение наконец утихает, дырочка, через которую я дышу, наконец расширяется, и воздух начинает поступать обратно в легкие, она улыбается мне.

— Я уверена, что только что спасла тебе жизнь.

Я издаю придушенный смешок. — Идиотка.

— Королева драмы.

Я поднимаю глаза и вижу наших родителей, стоящих над нами. Мой отец, как всегда, сохраняет спокойствие, но он держит мою мать на руках, и она выглядит расстроенной. Я никогда не видел ее такой.

Я сажусь, и мама вырывается из объятий отца и опускается на колени, собирая нас с Захара в объятия и обнимая так сильно, что чуть не размозжила нам черепа.

— Я в порядке, мама, — шепчу я.

Она целует в лоб Захару, потом меня.

— Мы найдем ее, — шепчет она мне в висок. — Мы найдем твою прекрасную Теодору, Зак. Я обещаю.

Но мы ее не находим, и вскоре половина семестра заканчивается, и мы с Заро возвращаемся в Спиркрест.

Кажется, все возвращается на круги своя: уроки, сроки сдачи курсовых работ, лекции Апостолов. Публикуются официальные расписания экзаменов, и мы начинаем последний рывок в учебе.

Но ничего нормального не происходит. Призрак Теодоры все еще живет рядом со мной, куда бы я ни пошел, и ее отсутствие тяжким грузом ложится на мои плечи, иногда настолько тяжелым, что вытесняет воздух из легких. Каждый день я все еще открываю телефон, чтобы набрать ее номер. Каждую ночь я просыпаюсь с тем же чувством паники, что и накануне ее отъезда.

Первая неделя возвращения в Спиркрест проходит невероятно быстро, мучительно медленно, петля безнадежности, которую я ношу на своей шее, становится все туже.

И вот в понедельник утром я выхожу из здания для мальчиков шестого класса, направляясь на занятия, и чуть не спотыкаюсь обо что-то. Опустив взгляд, я вижу, как светловолосая девушка поспешно встает.

Инесса. Ее губы бледные, а глаза красные и налитые кровью.

— Ты знаешь, где она? — спрашивает она без предисловий.

Я качаю головой. — Она ушла.

— Но куда? — Глаза Инессы наполняются слезами. — Я не думала, что она уйдет… Я не знала, что это случится.

Моя кровь холодеет, и тут же сменяется раскаленным приливом адреналина. — Что ты сделала?

Она качает головой, ее рот открывается и закрывается, как будто она пытается говорить. Она разражается рыданиями, зарываясь лицом в рукава, ее плечи подрагивают. Я наблюдаю за ней, каждая частичка моего тела превратилась в лед, лишенный всякого сочувствия.

Потому что я точно знаю, что она сделала.

— Ты рассказала ее отцу. — У меня нет никаких сомнений, и фраза вырывается из моих уст как утверждение, а не вопрос. — Она рассказала тебе, а ты рассказала ее отцу. — Я смотрю на нее, и холодное отвращение заставляет меня ползти по коже. — Ты — человек, которому она доверяет больше всех в Спиркресте. Ты ее лучшая подруга, мать твою. Она любит тебя. Я думала, ты любишь ее.

— Конечно, я люблю ее! — Инесса смотрит на меня сквозь слезы. — Но ее отец… он хочет для нее лучшего, а Теодора никогда не найдет хорошего мужа, если она… если она не девственница, и…

— Теодора заслуживает мужа, который будет ценить ее больше, чем та цена, которую он назначит за идею чистоты. Миф о чистоте, Инесса, потому что это не настоящая чертова штука и уж точно не определяет ценность Теодоры как человека.

— Тебе легко говорить! — восклицает Инесса, вытирая слезы рукавом. — Никого не волнует, что делают мальчики, никто не осудит тебя за то, что ты спишь с кем попало. Но с Теодорой все иначе! Ей нужно думать о будущем, она должна выйти замуж, и тогда…

— Ты действительно думаешь, что она этого хочет? Все это время ты провела с ней — ты ее лучшая, мать твою, подруга, — и ты все еще думаешь, что она хочет именно этого для своего будущего? Быть каким-то гребаным трофеем для своего отца, чтобы потом передать его другому мужчине, который тоже будет относиться к ней как к собственности?

— А что насчет тебя? — Инесса с усмешкой смотрит на меня. — Думаешь, ты лучше? Ты тоже использовал ее как предмет, как очередную девчонку для траха!

Я сжимаю кулаки на боку. Может, Блэквуды и не верят в физическое насилие, но я испытываю холодное, смертельное желание похоронить ее заживо только за то, что она это сказала.

— Теодора — не другая девушка, — процедил я сквозь стиснутые зубы. — Она — девушка. Она моя пара, моя ровня, мой партнер по гребаному величию. И если бы она позволила мне, я бы женился на ней, но не из-за ее имени, власти ее отца или ценности ее тела. Я бы женился на ней, потому что ее разум и душа стоят больше, чем все деньги в мире, все звезды на гребаном небе. Я бы женился на ней, если бы у нее был секс с другим мужчиной, и если бы у нее был секс с сотней других мужчин — это не имело бы значения. Я бы женился на ней, потому что в этом мире нет никого, кого бы я любил больше, чем ее, и потому что она заслуживает этой любви больше, чем кто-либо другой.

Щеки Инессы ярко покраснели, но у нее не хватило смелости усомниться в моей искренности. Я смеюсь ей в лицо, холодным, уродливым смехом. — И подумать только, что Теодора растратила свою любовь на тебя. — Я окидываю ее взглядом, полным отвращения.

Глаза Инессы снова наполняются слезами, но на этот раз без рыданий.

— Пожалуйста. Не говори ей.

— Я не знаю, где она, и я не откажусь найти ее. Но когда я найду ее, то могу поклясться, что не скажу ни слова о том, что ты сделала. Знаешь, почему?

Она не отвечает. Ей и не нужно, это был риторический вопрос.

— Потому что она любит тебя — несмотря на то, что ты этого не заслуживаешь, несмотря на то, что ей было бы лучше любить ядовитую змею. И ее чертово сердце разорвется, если она узнает, что это ты предала ее доверие. И в отличие от тебя, я люблю ее. Я люблю ее всем сердцем и душой — то, чего ты явно не умеешь. И единственное, чего я хочу для нее, — это счастья и безопасности, даже если для этого придется защитить ее от уродливой правды о том, что ты сделала.

Губы и подбородок Инессы неконтролируемо дрожат. Я качаю головой и сжимаю челюсть, не обращая внимания на ее печаль. Затем я поворачиваюсь и ухожу, а звук тихих рыданий Инессы стихает на ветру.

Закари

Проходит еще одна тоскливая, изнурительная неделя. Каждый день я пытаюсь дозвониться до Теодоры, но безуспешно. Это становится своего рода ритуалом, способом признания ее призрака. Перед сном я читаю Китса, бормоча вслух строки, словно заклинания, призванные вызвать ее.

В пятницу вечером я пытаюсь пойти в библиотеку, но быстро сдаюсь, не в силах сосредоточиться ни на одной из своих работ. Я уже возвращаюсь в свою комнату, когда чуть не сталкиваюсь с Яковом, который отходит от моей двери.

— Что случилось с твоей сестрой? — спрашивает он, не потрудившись поприветствовать меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю. Я оставил ее в покое, как ты и просил. Но она улизнула из кампуса.

— Что?

Мое сердце замирает. Переживая за Теодору, я совсем перестал беспокоиться о Заро. Почему-то мне казалось, что все стало лучше, что она немного поумнела. Потом я вспомнил ее поведение на вечеринке в канун Рождества, приглашение герцога Брайдхолла на свою яхту.

Но ведь Заро всего лишь пошутила, верно?

Или я просто отказываюсь учиться на своих ошибках? Отказываюсь видеть ущерб в людях, которых люблю, боль, причиняемую им? Что бы ни было сломано внутри Захары, это не то, что просто исправится само собой, и я был глуп, полагая иначе.