— Это удивительно доверчиво с твоей стороны, — говорю я, искренне удивляясь. — Ты не боишься саботажа?

— Ни на секунду.

— Нет?

Она качает головой и приподнимает уголок рта в полуулыбке.

— Если ты саботируешь меня и выиграешь, то будешь знать, что твоя победа не была по-настоящему заслуженной. Если же ты саботируешь меня и все равно проиграешь, то, скорее всего, будешь ненавидеть себя до конца жизни. Так что нет, я не волнуюсь.

— Ты так хорошо меня знаешь, да?

— Это "да" или "нет"?

— Разве я когда-нибудь говорил "нет" тебе, мой уважаемый заклятый враг?

— Я не твой заклятый враг.

— Принеси свое сочинение. Мой обожаемый противник.

— Просто скажи "Теодора".

— Да, моя возвышенная Теодора.

Хотя я и не ожидал этого, Теодора в конце концов получает свой приз.

В учебном зале проходит вечеринка "Молодых королей" — небольшая, с шампанским, пиццей и играми, куда мы пригласили только элитный круг гостей.

Теодора приходит поздно, ее притаскивают Камилла и Роза, которые крепко держат ее за руки. На ней короткое платье из голубого атласа и белые туфли на шпильках. Ее волосы завязаны в высокий хвост, а в глазах — отрешенный взгляд. Если угадать, она предпочла бы быть в библиотеке, а не на этой вечеринке, и я не могу ее винить — так же, как и я.

Пока я наблюдаю за ней издалека, огромное тело бросается на бок моего, едва не опрокидывая нас обоих на соседний стол. В учебном зале, представляющем собой пещеру под сводчатым потолком, темно, его тускло освещают несколько ламп и зеленое свечение аварийных знаков.

В этом туманном свете появляется лицо Якова. Он обхватывает меня за плечи, и я вздрагиваю, когда его толстые бицепсы сжимают мою шею. Глаза Якова остекленели, что говорит о том, что он уже опьянел. Я не думаю, что он задушит меня в пьяной недооценке собственных сил.

— Колючая штука, твоя Захара, — прохрипел Яков мне на ухо.

— Да? — Я смеюсь. — Ты переосмысливаешь свою идею научить ее драться?

— Нет. — Он качает головой. — Я хочу научить ее, но она не хочет учиться.

— Блэквуды не очень любят физическое насилие.

Яков издал мрачный смешок. — Нет, но большие поклонники словесных оскорблений.

— Не словесных оскорблений. Скорее… сражаться с помощью остроты ума.

— Как ты делаешь со своей Теодорой? — спросил Яков, восторженно кивнув.

Я разглядывал ее лицо в темной комнате, но слова Якова вернули мое внимание к нему.

— Мы не ссоримся. Мы дискутируем, как в драке, но без насилия.

— Вы не спорите, вы спорите, как трахаетесь, но без прикосновений.

— Ты пьян, Кав. — Я выхватываю бутылку из его рук. — Что ты пьешь, что заставляет тебя нести такое непонятное дерьмо? — Я смотрю на этикетку и благодарно киваю Якову. — Коньяк? Очень стильно с твоей стороны.

Он пожимает плечами. — Это Сев. У меня закончилась водка.

— Конечно, закончилась.

В итоге я делаю не один глоток дорогого коньяка Сева, пока Яков рассказывает мне о Захаре, и вскоре земля начинает колебаться у меня под ногами.

В отличие от Эвана, которому только что пришлось выбежать из комнаты, чтобы его вырвало, я знаю свой предел, поэтому, поморщившись, передаю Якову его бутылку обратно. Яков не знает своего предела, но только потому, что у него его, скорее всего, вообще нет.

Мы оба удивляемся, когда стройное тело проносится мимо Якова и встает передо мной. Я с удивлением обнаруживаю, что на меня смотрит Теодора. Ее волосы безупречно уложены в хвост, но щеки раскраснелись, а в глазах такой же блеск, как у Якова.

Мое сердцебиение замирает от удивления. Она пьяна.

Теодора никогда не напивается.

Но и я редко напиваюсь. Может быть, давление этого года давит на нее так же, как и на меня, и она ищет той же отсрочки, за которой я приехал сюда.

— Ты слишком возвышен, чтобы поздороваться? — спрашивает она увядающим тоном.

Музыка теперь звучит громче. Раньше все были еще достаточно трезвы, чтобы беспокоиться о том, что их поймают. Но сейчас все уже слишком далеко, чтобы беспокоиться. Если вечеринку обнаружат и разгонят, я даже не думаю, что буду ужасно расстроена. Я так устал за последнее время, что мог бы заснуть стоя.

Но не слишком устал, чтобы с готовностью ответить на вопиющее нападение Теодоры на меня.

— Я стою здесь уже час, — говорю я, взмахнув рукой, и надеюсь, что это выглядит бесстрастно. — Ты могла подойти в любой момент.

— Ты видел, как я вошла. Ты мог бы подойти ко мне.

— Я пришел сюда, чтобы расслабиться после тяжелой недели дедлайнов, а не для того, чтобы воздавать тебе должное, как подхалим при твоем королевском дворе.

— Вот тебе и все разговоры о том, что ты встанешь на колени, если я тебя об этом попрошу, — насмешливо произносит она.

— Ты не спрашивала меня о том, как встать на колени. Я встану на колени перед тобой в любое время, Тео. Я сделаю это прямо сейчас, если хочешь, прямо здесь, на глазах у всех.

Она вздрогнула. — Я не прошу тебя об этом. Я прошу тебя об обычной вежливости.

— Обычная вежливость — это не кричать на своих друзей на вечеринке.

— Я не кричу, и мы не друзья.

— Не лги. — Я подхожу к ней ближе. — Откуда столько злости, Теодора?

— Я не злюсь.

— Тогда в чем проблема? Ты хотела, чтобы я поздоровался, ну, вот. Здравствуй, моя милая Теодора, как поживаешь? — Я расцветаю. — Вот. Я удовлетворительно успокоил твое уязвленное самолюбие, богиня гнева?

— Я не твоя Теодора и не богиня гнева, и очень мило с вашей стороны упоминать мое эго, лорд Блэквуд.

— Зачем ты начинаешь со мной спорить? — спрашиваю я, подходя к ней ближе.

Пока я говорю, мне вдруг вспоминается фраза Якова о трахе без прикосновений.

Я поворачиваю голову и понимаю, что Яков уже давно ушел. Умно с его стороны, я полагаю. Наверное, он не хотел рисковать, попав под перекрестный огонь.

— Ты чувствуешь себя взвинченной, Тео? — спрашиваю я, поворачиваясь к ней и прижимаясь ближе, чтобы говорить ей на ухо. — Ты чувствуешь себя… расстроенной? Как будто глубоко внутри тебя есть зуд, который ты не можешь почесать, и, может быть, борьба со мной успокоит этот зуд?

Она вздрагивает. — О чем ты говоришь?

— Я говорю о странном, непреодолимом желании найти меня и привлечь к себе мое внимание под самым ничтожным предлогом, который только можно себе представить. Загляни в себя, Теодора, и ты поймешь, что я имею в виду. Это не может быть так сложно — все, кроме тебя, это видят.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Ты, как обычно, изрыгаешь бессмысленные фразы. Не волнуйся, это не твоя вина. Полагаю, так и должно быть, когда тебя воспитывают политики.

— О, ты обожаешь отмазываться, Теодора, не так ли? У тебя никогда не хватает смелости дать отпор, но ты слишком напугана, чтобы принять удар, поэтому все, что ты делаешь, — это отклоняешься. Вот почему мы всегда вничью, вот почему у нас с тобой вечный тупик.

— Ты пьян, — говорит она со злобной вспышкой смеха. — В твоих словах нет никакого смысла.

— И ты тоже пьяна.

— Я не пьяна, — лжет она. — Я пришла сюда, чтобы забрать свой приз. Или ты уже забыл?

Она определенно пьяна.

Трезвая Теодора никогда бы не потребовала от меня поцелуя. Трезвая Теодора никогда бы не позволила мне втянуть ее в такой нелепый спор. Трезвая Теодора никогда бы не потеряла контроль над собой и не позволила бы мне перебирать струны арфы ее эмоций, создавая такую пьянящую музыку.

— Я не забыл, — говорю я, слишком воодушевленный, чтобы подавить триумфальную ухмылку. — Заяви об этом.

Теодора

После месяца изнурительного интеллектуального труда наступает самое сильное истощение, которое я когда-либо испытывала. Это чувство похоже одновременно и на прилив адреналина, и на неизбежный крах.