— Я знаю, — говорю я ей ободряющим тоном. — Я не жду, что мы будем вместе, Тео, но это не значит, что я могу перестать чувствовать то, что чувствую. Помнишь стихотворение? Параллельные линии никогда не встретятся, но они никогда не смогут отклониться друг от друга.

Она смотрит на меня какое-то мгновение с выражением недоверия на лице. Затем она поднимается на ноги и встает передо мной. Я чувствую тонкий запах ее духов, роз и персиков. Я смотрю на нее, которая теперь почти на голову ниже меня, и вижу, что ее лицо повернуто ко мне, как цветок.

Хотя выражение ее лица совсем не похоже на цветок.

— Этого достаточно, Закари? — шипит она, словно в ее легких едва хватает воздуха, чтобы говорить. — Неужели этого достаточно, чтобы я была здесь, на расстоянии вытянутой руки, хотя ты никогда не сможешь обладать мной?

— Конечно, этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно.

Я улыбаюсь ей и поднимаю руки, ладони проводят по ее рукам и плечам, направляясь к лицу. Я глажу ее по щекам сквозь шелковые пряди волос. В моих руках ее лицо кажется хрупким, как фарфор.

— Я мог бы держать тебя в своих объятиях и в своей постели каждый день и каждую ночь, Теодора, и все равно этого было бы недостаточно. Постоянно иметь тебя так близко и так далеко — это постоянная мука. Но мою боль успокаивает тот факт, что ты тоже будешь страдать.

— Страдать? Как?

— Потому что, пока я сгораю от желания иметь тебя так близко, когда мы никогда не сможем быть вместе, в глубине души ты тоже сгораешь.

— Сгораю? — Она холодно смеется, но не убирает лицо из моих рук. Наши тела заперты в гравитационных полях друг друга, в тепле и аромате тел друг друга, в этой дрожащей тепловой дымке напряжения между нами. — Ты уверен в этом?

— Несомненно.

— Как?

Я вздыхаю и наклоняю ее лицо вверх, и она позволяет мне, ее розовые губы блестят, когда они расходятся.

— Потому что я знаю тебя, Теодора. Я знаю тебя лучше, чем свою собственную душу. Я знаю каждое выражение твоего лица, словно это строки моих любимых стихов. Все, что, как ты думаешь, ты скрываешь от мира, ты никогда не сможешь скрыть от меня. Прекрасные вещи — твою решимость, силу, нежную душу, — но и уродливые тоже. Твои амбиции, твою боль, твой страх. Твое желание. Они обнажены для моих глаз.

Она долго ничего не говорит. Ее глаза расширены, как голубые жемчужины в синем океане. Ее губы на мгновение дрогнули, складываясь в слова. Тишина между нами говорит тысячу слов. Правдивых слов, болезненных слов, слов отрицания, слов желания.

Слова, которые ей не хватает смелости произнести вслух.

С пораженным вздохом она отстраняется, освобождая свое лицо от колыбели моих рук, свое тело от моего тепла, освобождая себя от бремени правды.

— Хорошо. — Ее голос низкий и побежденный. — Я скажу мистеру Эмброузу, что совершила ошибку. Я присоединюсь к программе — если это так важно для тебя.

Я улыбаюсь. — О, это важно. И ты найдешь меня щедрым в своей благодарности. Я даже награжу вас подарком.

Она недоверчиво сужает глаза. — Каким подарком?

Мой взгляд погружается в ее. Я понижаю голос. Я говорю тихо и нежно, не как секрет, а как интимное обещание — священная клятва.

— Я подарю тебе то, чего ты всегда хотела, но не решалась попросить. То, о чем ты мечтаешь по ночам, одна в темноте, одна в своей постели.

Она поспешно отступает назад. Я позволяю ей. Ее пальцы сжимают длинный подол нежно-зеленых рукавов.

— Что бы это могло быть? — спрашивает она, ее голос дрожит, но держится вызывающе.

Я наклоняю голову. — Твой первый поцелуй.

Она насмехается. — Или, может быть, я возьму твой.

Я смеюсь.

— Пожалуйста, Теодора. Я предлагаю его безвозмездно. Я даже дам тебе второй и третий, и все последующие — каждый поцелуй, если ты захочешь. Я дам тебе все, что ты попросишь. Если бы твоя любовь потребовала от меня прострации, я бы встала перед тобой на колени, я бы целовала землю у твоих ног. Я бы сделал все, о чем ты думала в эти тайные полуночные минуты, и все, что ты даже не смела себе представить. Я растоплю весь этот лед в твоей коже, Теодора Дорохова, и заменю его пламенем. Все, что тебе нужно, — это попросить.

— Ты не понимаешь, что говоришь, — шипит она, глаза расширены от паники, щеки залиты краской. — Тебе нужно остановиться.

— Я точно знаю, что говорю, и подразумеваю каждое слово. — Я наклоняю голову. — Хочешь, я докажу тебе это? Ты хочешь заявить о своем даре прямо сейчас?

— Я еще не разговаривала с мистером Эмброузом, — говорит она, быстрыми шагами отступая назад.

— Мм… — Я ухмыляюсь ей вслед. — Ты права. Лучше сделать это первой и получить свой приз второй.

— Я пойду поговорю с ним. Что касается твоего подарка, можешь оставить его при себе.

Она торопливо собирает свои вещи, складывает ноутбук и книги и бросает их в сумку. Я наблюдаю за ней, облокотившись на деревянный разделитель стола, не пытаясь скрыть праздную ухмылку удовлетворения на своем лице.

Когда все вещи собраны, она кладет сумку на плечи и бросает на меня властный взгляд. — Ты ведь знаешь, что все испортил, верно?

— Как это?

— Потому что теперь ты никогда не получишь свою победу.

Я смеюсь. — Ты в этом уверена?

Теперь ее очередь ухмыляться. — Не сомневаюсь.

Мистер Эмброуз не преувеличивал характер программы. К концу сентября я обнаружил, что вечно карабкаюсь на кучу работы, которая, кажется, только растет, как бы усердно я ни работал.

Есть чтение для моих занятий на уровне A-level, практические работы, эссе и исследовательские задания, а есть работа по "Апостолам". Первое задание, которое дает нам мистер Эмброуз, — это исследовательский проект, в котором нас просят написать подробное объяснение, историю и сравнение платоновской Академии и аристотелевского Лицея, причем в эссе должны быть представлены как наши мнения, так и ссылки на известных ученых.

Это огромный проект, на выполнение которого у меня уходит около пятнадцати часов. В ночь перед дедлайном я нахожусь в библиотеке на верхнем этаже, но не на территории Теодоры. Я знаю, что она там — почти чувствую ее присутствие, — но не хочу, чтобы меня обвинили в попытке отвлечь ее, боясь опорочить мою возможную победу.

Я вычитываю задание, надев наушники и накручивая свой корректорский плейлист, состоящий в основном из Сати и Дебюсси, когда из тенистого коридора прохода появляется бледная фигура. Я поднимаю глаза и тут же расслабляюсь.

Волосы Теодоры собраны в пучок на макушке, распущенные пряди обрамляют ее лицо, почти серебристое в слабом свете ночной библиотеки. Она не в форме и одета в простые джинсы с высокой талией и белый шелковый топ. Она больше похожа на воздушную нимфу, чем на студентку, разваливающуюся под давлением слишком большого количества заданий.

Она выглядит идеально красивой.

Я снимаю наушники и улыбаюсь ей.

— Какое неожиданное удовольствие, Тео. — Я приподнимаю бровь. — Ты ведь не пришла забрать свой приз?

Она закатывает глаза. — Хочешь верь, хочешь нет, но сейчас это не главное.

Она останавливается рядом со мной и смотрит на экран моего ноутбука. Ее духи окутывают меня, когда она опирается на мое плечо, пробегая глазами по документу, отображаемому на моем ноутбуке. Я борюсь с желанием поцеловать ее шею в колонну из слоновой кости.

Мой разум отключается после этой мысли, представляя все места, которые я хотел бы поцеловать и попробовать на вкус.

— Ты работаешь над проектом Платона-Аристотеля? — спрашивает Теодора, возвращая меня к реальности.

— Угу, — отвечаю я, не отрывая глаз от ее горла. — Я только что закончил. Сейчас вычитываю.

— Идеально — я тоже. — Она колеблется, слегка поджав губы. — Как ты смотришь на то, чтобы вычитывать работы друг друга? Я так устала, а свою переписывала и перечитывала столько раз, что кажется, будто я пытаюсь прочесть палимпсест.