Я вскрикиваю и поворачиваюсь, отталкивая своего похитителя. Он не оставляет попыток удержать меня, и я делаю поспешный шаг назад, оказываясь лицом к лицу с Закари.

Я бросаю на него взгляд. — Ты меня напугал.

Он качает головой и поднимает ладони в знак раскаяния.

— Прости, я не хотел. Я не хотел, чтобы ты убежала. — Его глаза пробегают по моему телу и задерживаются на белых крыльях у меня за спиной.

— Ангел, — добавляет он, скривив губы.

— Я не убегала, — говорю я.

— Это выглядело так, будто ты убегала. — Он подходит ближе и наклоняет голову, устремляя на меня задумчивый взгляд. — Ты всегда убегаешь.

— Нет, не убегаю. Ты, как никто другой, должен это знать.

— Я имею в виду с вечеринок. — Его брови сходятся вместе в легком оскале. — Ты всегда убегаешь с вечеринок, ангел.

Мои глаза привыкли к свету, и теперь я вижу его более отчетливо. На нем замысловатый костюм: черный бархатный дублет и бриджи в стиле семнадцатого века, с вычурным белым воротником и пуговицами, которые тускло поблескивают в далеком свете костра. Его глаза обрамлены густой подводкой, придающей лицу дикий оттенок.

— Кем ты нарядился? — легкомысленно спрашиваю я, указывая на него.

Он поднимает правую руку, показывая мне сверкающий крюк на ее конце. На его лице появляется легкая ухмылка.

— Капитан Крюк? Я думал, ты не любитель детской литературы.

Он пожимает плечами. — Ну и что? Это ведь твоя любимая книга, не так ли? Я подумал, что это может тебя позабавить.

Я поджимаю губы в раздумье и показываю на его голову. — Тебе не хватает длинных локонов.

— Как черные свечи, — цитирует Закари. — Я знаю. У меня был парик, но я его снял, было слишком жарко.

В этот момент я понимаю, что Закари более чем слегка подвыпивший. Это забавно и мило, потому что он по-прежнему прекрасно произносит слова, а его осанка все так же строга и официальна, как у королевского гвардейца. Но его выдает нечто другое — то, что я не могу объяснить. Какая-то мягкость, наверное.

Ощущение, что его мост опущен, ворота в него открыты, а доспехи отложены в сторону. Его мягкость, открытая для меня, заставляет меня тоже стать мягче.

— Очень жаль, — говорю я ему, проводя пальцами по бархатному рукаву. — Я бы с удовольствием увидела тебя в парике. Знаешь, я никогда никому об этом не рассказывала, но в детстве я была влюблена в капитана Крюка.

Глаза Закари расширились. — Неправда.

Я совершенно серьезно киваю. — Влюблялась.

— Что же тебя так завораживало? — Закари снова поднимает руку. — Не крючок, конечно?

Я качаю головой.

— Нет, не крючок. Это было красивое лицо, прекрасная дикция, оксфордское образование. Я была одержима сценой его смерти, тем, как он ушел. Его последние слова Питеру — плохая форма. — Я вздрогнула. — Так достойно.

Закари смотрит на меня с минуту.

— Я никогда не читал книгу, — говорит он задумчивым тоном.

— Нет? — Я вздыхаю. — Сомневаюсь, что она тебе понравится. Она очень причудливая.

Мы смотрим друг на друга. Закари снова заговаривает, но на этот раз не о книге.

— Где ты пряталась, ангел? Я искал тебя повсюду.

Мое сердце сжимается без предупреждения. — Искал?

— Везде. — Его тон торжественный. Он тянется ко мне и прикасается свободной рукой к перьям моих крыльев. — Оглядываясь назад, я, наверное, должен был пойти в часовню. Наверное, это самое мудрое место для поиска ангелов.

— Мм, или, может быть, тебе стоило поискать на небесах.

Закари издал вздох смеха. — Да, думаю, в небе ты был бы как дома.

Я качаю головой. — Я не пряталась ни в небе, ни в часовне. Тебе не стоило искать меня — меня даже не было на игре.

Он задыхается — похоже, его пьяная сущность более склонна к мелодраме, чем трезвая. — Ты жульничала?

— Я не жульничала. Меня там даже не было.

— Твои друзья сказали мне, что ты там была. Они клялись в этом. Я искал везде. Я дошел до самого озера.

В его тоне почти ржание.

Трудно не забавляться — или не быть тронутым — его разочарованием.

— Ну, — говорю я, стараясь говорить своим самым бодрым тоном, — тебе хотя бы удалось поймать других девушек во время поисков?

— Нет, — хмуро отвечает он. — Я заботился только о том, чтобы поймать тебя.

Даже подвыпив, он не теряет самообладания, словно пелена жара из печи.

— Ох. — Мое сердце бьется чуть быстрее, чем должно, а горло немного сдавлено. Интересно, может, я выпила больше, чем думала, может, я тоже навеселе и просто не знаю об этом?

— Почему?

— Потому что ловить кого-то другого не стоило бы. — Он внезапно улыбается, сверкнув белыми зубами. — Мои победы становятся победами только тогда, когда они одержаны над тобой, Теодора.

Он подходит ближе и смотрит на меня с высоты своего роста, который с пугающей быстротой превышает мой. Его голос низкий и задумчивый, взгляд — мечтательно-ласковый, словно он видит меня впервые.

— Теодора Дорохова.

Он произносит мое имя торжественно, как клятву. Его лицо в нескольких сантиметрах от моего. Он собирается меня поцеловать? Я боюсь поцелуя и жажду его. Мое сердце бьется, как хлопающие крылья пойманной бабочки. Я задерживаю дыхание, застыв между надеждой и ужасом.

Слова Закари касаются моих губ, более интимные, чем любой поцелуй.

— Моя прекрасный заклятый враг. Мой грозный противник. Мой самый дорогой соперник.

Поцелуй меня, — хочу я сказать ему. Поцелуй меня, Закари Блэквуд, и забери всю мою тьму, холод и боль.

Но он этого не делает, и в конце концов именно я кружусь в темноте и в страхе убегаю сквозь деревья.

Но когда я возвращаюсь к этой ночи во сне, он целует меня. Он целует меня глубоко, влажно и нежно, расстилается на лесной подстилке и наполняет меня собой, как золотой дождь Данаи, и я просыпаюсь в шоке от одиночества, с горячей влагой между бедер.

Закари

В короткий летний период свободы между окончанием экзаменов по английскому языку (GCSE) и началом экзаменов по английскому языку (A-levels) я прочитал "Питера Пэна".

Это лучше, чем я себе представлял, но, тем не менее, чтение — безрадостное занятие. Я навязчиво аннотирую книгу, внимательно изучая каждую строчку в поисках мыслей Теодоры.

К тому времени, когда я заканчиваю книгу, передний край представляет собой густой лес закладок.

Среди этого леса преобладают красные вкладки — ими я обозначал отрывки, касающиеся Джеймса Крюка.

В пьяном тумане того вечера в лесу — поиски Теодоры среди деревьев, обильная выпивка после этого, подстрекаемая моими друзьями, а затем ее фейское скольжение от костра в трепете перьев и юбок — одно воспоминание выделяется среди остальных.

Милая улыбка Теодоры, появившейся из тени, чтобы рассказать мне, что в детстве она была влюблена в Джеймса Крюка.

Это был первый раз, когда Теодора рассказала мне что-то разговорное, бессмысленно-личное. Каждый раз, когда я разговариваю с Теодорой, я спорю или обсуждаю. Она никогда не рассказывает мне о себе просто так. Я мог бы составить целую учебную программу по стилю ведения дебатов Теодорой, ее ораторскому искусству, словам, терминам и аргументам, которым она отдает предпочтение, философам и историческим личностям, у которых она черпает вдохновение.

Но если бы я сел за стол и написал список фактов о ней, то не осилил бы даже основы. Я понятия не имею, на какой месяц приходится ее день рождения, какой у нее любимый цвет или любит ли она животных. Она может быть одиноким ребенком, или у нее может быть много братьев и сестер — я никогда не узнаю.

Так что это неожиданное открытие о Крюке — не просто случайный факт. Это драгоценный самородок знаний, сокровище, которое я и не надеялся получить. И теперь, когда оно у меня есть, я хочу еще; я хочу сундук с сокровищами, полный сверкающих самородков информации.

Я несколько раз перечитываю сцену смерти Крюка.