В темноте прохода, укрытая толстым красным деревом и молчаливыми томами, я чувствую себя свободной и дикой, словно с меня спали оковы самосохранения.

Закари прижимает меня к себе, а затем медленно ставит на ноги. Я поднимаю на него взгляд, и его лицо в тени становится торжественным, глаза — темным блеском, а от них, словно черное пламя, поднимается жгучая сила.

— Что… что ты делаешь? — спрашиваю я.

С бесконечной нежностью он зачесывает мои волосы назад, поправляет мою одежду, а затем и свою.

— Я подумал, что, возможно, ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал, — говорит он совершенно спокойно. — В любом случае, я отчаянно хотел тебя поцеловать. Я отчаянно хотел поцеловать тебя очень долгое время. Но я не буду давить на тебя, чтобы ты сделала что-то еще…

— Ты не давишь на меня, — быстро говорю я.

— К тому же завтра утром у нас экзамен.

Закари вытаскивает меня из прохода и возвращает в золотые огни. Я наполовину ожидала, что желание, пронизывающее меня, как жидкая молния, исчезнет, как только мы выйдем из тени, но этого не произошло. Вид Зака с его гладкой кожей, темными волосами, напряженным взглядом и нежной, уверенной улыбкой вызывает во мне новую волну желания.

— Не сердись на меня, — говорит Закари. — Есть тысяча вещей, которые я хотел бы сделать с тобой, моя Теодора, и я сделаю все, что ты попросишь. Если ты хочешь, чтобы я доставил тебе удовольствие в библиотеке Спиркреста, прямо на фоне работ философов и поэтов, которых мы любим, я сделаю это. Я буду целовать каждую частичку тебя и сделаю так хорошо, что твои крики заставят Китса содрогнуться в могиле. Я сделаю все, что ты пожелаешь, все, чего ты когда-либо жаждала. Тебе нужно только попросить.

— Ты же знаешь, что я не попрошу, — огрызаюсь я, хватая свою сумку, пока он неторопливыми движениями собирает свои вещи.

— Нет, — говорит он, глядя на меня через плечо, пока аккуратно укладывает свои вещи в сумку. — Я думаю, попросишь.

Теодора

На последнем в году занятии "Апостолов" мистер Эмброуз встречает нас в своем кабинете небольшим застольем и подарками.

Обычно строгий кабинет украшен зелеными гирляндами, перевязанными красными бархатными бантами, а у окна стоит рождественская елка, полностью украшенная гирляндами и сказочными огоньками.

К этому моменту нас осталось всего шестеро. Сначала мы все стоим в шоке, обмениваясь растерянными взглядами. Мистер Эмброуз приветствует нас с улыбкой.

— Я очень усердно занимался с вами в этом семестре. Я был требователен, неумолим и временами, я уверен, довольно язвителен. Но до Рождества осталась неделя, и не дай Бог, чтобы меня обвинили в скруджах. Так что, пожалуйста, угощайтесь глинтвейном и едой. Особенно рекомендую рождественское печенье — по крайней мере, рекомендую попробовать его до того, как оно неизбежно окажется у меня в животе.

Странно видеть мистера Эмброуза таким веселым, и поначалу мы все чувствуем себя немного неловко, обмениваясь неуверенными взглядами. Стол с блестящей выпечкой и разноцветным печеньем заставляет мой желудок неловко ерзать. Во время экзаменов я всегда ела не лучшим образом, но если совместить экзамены с оргиастической демонстрацией еды, которая, похоже, является определяющим фактором Рождества, то мне захочется заползти обратно в свою шкуру.

Плечо прижимается к моему, и я вижу, что рядом со мной стоит Закари с двумя маленькими чашками в руках. Он протягивает мне одну, слегка улыбаясь. — Выпьешь со мной хотя бы пару глотков глинтвейна? Достаточно для тоста или двух?

Я принимаю чашку с легкой улыбкой. — Спасибо. За что мы выпьем?

— Мм, — он постукивает себя по подбородку. — Наверное, за мистера Эмброуза, хозяина праздника. За тебя, мой обожаемый соперник. И… ну, за поцелуи?

— Ты смешон, — говорю я ему, но подношу свой кубок к его, и мы оба пьем.

Он непринужденно пожимает плечами и криво усмехается, от чего у меня в груди все трепещет.

Мы сидим бок о бок возле стола мистера Эмброуза, и, когда все расселись, мистер Эмброуз произносит краткую речь о том, как мы его впечатлили, как он убежден, что мы — одна из лучших когорт за последние годы, и как он рад, что многие из нас все еще участвуют в программе.

Он поднимает тост за каждого из нас в отдельности, и мы поднимаем тост за него в ответ.

Закари говорит, как всегда, уверенно. — Ваше великодушие означает, что на каникулах не будет никаких заданий, сэр?

Мистер Эмброуз разражается громким смехом. — Боюсь, что нет. Без задания, которое будет держать вас в тонусе во время вашего отсутствия, вы все можете вернуться в новом году с мозгами, превратившимися в кашу. Нет, я должен найти способ заставить вас хотя бы раз или два за каникулы взять в руки книгу.

— Нет, сэр, — восклицает Саи Махал. Вундеркинд в физике и математике, он также единственный мальчик, вместе с Закари, который все еще участвует в программе.

— Спокойно, Саи, — говорит мистер Эмброуз, откидываясь на спинку своего стола и скрещивая руки. — Я не тиран и, как обещал, не Скрудж. Это задание будет уникальным среди заданий для ваших апостолов. Видите ли, меня особенно впечатлили ваши эссе по эстетике, и ключ к тому, что вы все успешно справились с этим заданием, я думаю, кроется в том, что я попросил вас отойти от исследований, ссылок и препарирования. Я попросил вас заглянуть внутрь себя, написать о своих собственных эмоциях и мнениях, и в результате получилась коллекция эссе, которая меня не только впечатлила, но и, что еще важнее, заинтриговала. И поверьте мне, после четверти века преподавания найти эссе интересным — это целое испытание.

Он делает паузу, и его лицо озаряется лучом.

— Итак, для вашего следующего задания я хотел бы представить вам новый вызов: счастье.

После его заявления наступает тишина. Его луч не прерывается.

— Счастье, сэр? — недоверчиво спрашивает одна из девушек.

— Да. Счастье. Рождество — интересное время: праздник, который демонстративно празднует счастье, и в то же время врачи и специалисты по психическому здоровью отмечают более высокий уровень депрессии и психических расстройств в этот период. О чем это говорит? О том, что ожидание счастья противопоказано самому счастью? Так что же такое счастье и откуда оно берется? Создаете ли вы свое счастье сами или черпаете его из чего-то? От Платона до Франкла, от Аль-Газали до Ницше — философы всех эпох, стран и культур пытались исследовать смысл счастья. От атараксии и эвдемонии до утилитаризма и нигилизма, от цинизма до гедонизма — большинство философских школ в меньшей или большей степени затрагивают вопрос о счастье.

— Поэтому в этом задании я желаю всем вам того же. Заботьтесь о счастье — вот и все. Вы можете делать это любым способом, каким пожелаете. Вы можете читать и изучать эту идею, вы можете исследовать ее в поэзии, художественной литературе, искусстве, — он почтительно кивнул в сторону Сая, — или даже с помощью формул и алгоритмов. Вы можете попробовать самый простой — и, возможно, самый сложный — подход и отправиться на поиски самого счастья, а затем записать свои результаты. Вы можете сделать это в форме дневниковых записей, научных заметок и графиков — все зависит от вас. Количество слов не устанавливается, библиография не требуется, если вы этого не хотите. Я буду оценивать ваше задание по единственному критерию: нашел ли я в нем истинное исследование счастья.

Он хлопнул в ладоши, напугав нескольких из нас. — И это все! Это ваше задание — ни больше, ни меньше. Надеюсь, вы все чему-то научитесь. Крайний срок сдачи будет в первый понедельник. Если у вас есть вопросы — умоляю вас — не пишите мне во время каникул.

Следующий час мистер Эмброуз отвечает на вопросы и обсуждает возможные идеи со студентами, в группах или по одному. Закари уже достал из сумки блокнот и старательно записывает все, что говорит мистер Эмброуз, даже если это адресовано не ему.