Все, что угодно, лишь бы мы сохранили хоть какие-то остатки самоконтроля.

После каникул проходит полмесяца, и кажется, что они еще короче: последний месяц превращается в бесконечную череду изнурительных экзаменов. К этому моменту в программе "Апостолы" нас осталось всего четверо. Все, включая меня, измотаны и вымотаны.

Поэтому, конечно же, Молодые короли устраивают вечеринку. Они всегда устраивают вечеринки сразу после экзаменов — вероятно, чтобы дать выход накопившемуся стрессу. Послеэкзаменационные вечеринки обычно начинаются медленно и вяло, а затем переходят в насилие или разврат — или и то, и другое.

Возможно, именно поэтому я позволила Камилле Алави выбрать для меня наряд.

Обычно я придерживаюсь своей коллекции бледных платьев и сохраняю естественный и консервативный макияж. Мое присутствие на таких вечеринках — формальность, и я слежу за своим внешним видом. Но в этот раз все по-другому.

На этот раз я иду на вечеринку, чтобы развеяться.

Стресс от экзаменов и программы "Апостолы", конец моего пребывания в Спиркресте, который становится все ближе, и сдерживаемое напряжение от того, что я всегда так близко к Закари и не могу ничего сделать — все это достает меня.

Мне кажется, что моя кожа горит и нужно найти способ погасить пламя, если я не хочу превратиться в кучку пепла.

— Вот это, — говорит Камилла, доставая из шкафа платье. Он так забит, что ей приходится физически протискиваться сквозь одежду, чтобы извлечь платье. — Я умирала от желания увидеть тебя в этом, Тео.

Я поднимаю взгляд с кровати, на которой сижу, пока Роза закручивает свободные волны на концах моих волос.

— Красный — не мой цвет, — говорю я, глядя на платье, которое Камилла с триумфом протягивает мне.

— Но он мог бы быть, — говорит она. — Поверь мне.

Она взмахивает рукой. — Я видела его в видении.

Я с сомнением смотрю на нее. — Видение?

— Поверь мне, — повторяет она.

Причесавшись, я встаю, и Камилла, не теряя времени, стягивает с меня шелковый халат. Она бросает взгляд на мое нижнее белье — простой бледно-голубой комплект — и качает головой.

— Тебе придется отказаться от нижнего белья ради этого платья.

— Я не собираюсь выходить на улицу без нижнего белья.

— Линии трусиков — это модно, — замечает Роза с кровати, на которой она сейчас лежит.

— Надень платье, — успокаивающе говорит Камилла, — а потом решай.

Она помогает мне влезть в платье, прохладный атлас скользит по моей коже, как вода. Я поворачиваюсь к зеркалу, но она останавливает меня рукой.

— Подожди, — говорит она. Она наливает три неаккуратные рюмки и раздает их. — Так, девочки. Выпиваем за удачу на счет три. Раз, два, три.

Я выпиваю свою рюмку, больше для того, чтобы успокоить нервы, чем для чего-то еще, и морщусь от жжения алкоголя и вкуса текилы. Ненавижу текилу.

— Хорошо, можешь взглянуть.

Я поворачиваюсь к зеркалу. Платье простого А-образного фасона, но шнуровка на спине расположена низко, почти до бедер, а юбка настолько коротка, что останавливается прямо на верхней части бедер.

— Видишь? — говорит Камилла, упираясь подбородком в мое плечо. — Я говорила тебе, что красный может быть твоим цветом.

Иногда Камилла бывает лгуньей, но не в этот раз.

Цвет платья — глубокий, сочный красный цвет граната — идеально оттеняет мою кожу. Благодаря кружеву платье обнимает мою талию и бедра, а короткая юбка удлиняет ноги.

Я поворачиваюсь, любуясь собой и удивляясь тому, насколько я изменилась. Моя первая мысль — реакция Закари, и я чуть не подпрыгиваю, когда Камилла смеется и говорит: — Не могу дождаться, когда увижу лицо Закари Блэквуда, когда он увидит тебя.

А Роза злобно хихикает. — Это будет лицо века.

Камилла с нетерпением кивает.

— Епископ Блэквуд наконец-то сломается. — Она шевелит бровями в мою сторону. — Ну же, Тео, сбрось трусы, девочка. Разве ты не хочешь немного свести его с ума?

— Вы двое такие незрелые, — говорю я.

Но когда позже мы отправляемся на вечеринку, на мне нет нижнего белья.

Когда он наконец-то видит меня, Закари не дает мне и трещины на лице, не говоря уже о трещине на лице века. Он просто поднимает бровь и наклоняет голову, словно задавая немой вопрос.

Я поднимаю свой бокал за него через толпу. На этот раз вечеринка проходит в часовне — один из Молодых Королей, должно быть, дал солидную взятку, чтобы заполучить ключ.

Кажется, что немного кощунственно напиваться и танцевать под громкую, пульсирующую музыку под пустым взглядом статуй святых, освещенных свечами, но это, похоже, никого не останавливает.

Камилла тянет меня за собой, и я теряю Закари из виду.

— Забудь о нем! — кричит она мне в ухо сквозь музыку. — У него все равно палка в заднице. Давай найдем симпатичных мальчиков, с которыми можно потанцевать.

Я неохотно следую за ней и пользуюсь возможностью сбежать, когда замечаю, что на алтаре скопились напитки. Там я натыкаюсь на громадную фигуру и смотрю в пару узких темных глаз.

— Привет, — говорит Яков Кавинский.

— Привет, Яков. — Я опускаю взгляд. — Что будешь?

— Водку, — говорит он. Он протягивает мне бутылку. — Хочешь?

— А с чем ты ее смешиваешь?

Он смеется, но не отвечает, как будто я только что рассказала анекдот.

— Ты просто пьешь ее?

Он пожимает плечами. — Ты не хочешь?

— Дай мне бутылку.

Он дает мне ее, и я пью, а потом с гримасой отдаю ему бутылку обратно. — Боже, какая гадость.

— Да. — Он ухмыляется.

Позади него я замечаю Камиллу, которая хмурится, оглядываясь по сторонам — возможно, в поисках меня и напитков, которые я обещала принести. Пригнувшись за Яковым, я использую его как барьер.

— Кого ты избегаешь? — спрашивает он.

— Мою подругу Камиллу, она… она хочет потанцевать.

— Тебе не хочется танцевать?

— Не очень. А тебе?

Яков пожимает плечами. — Чаще всего мне просто хочется размозжить себе череп о камень.

Тут я понимаю, что он пьян.

— Тогда кто может быть телохранителем Захары? — говорю я, надеясь сбавить тон.

— Она найдет какого-нибудь другого тупого ублюдка, который будет ходить за ней как собачка.

— Ты не тупой ублюдок, Яков.

— Да. — Он издаёт рычащий смешок и делает глоток водки.

Я хватаю его за руку и начинаю тянуть в сторону танцующей толпы. — Давай, Яков, взбодрись. Жизнь становится лучше.

— Иногда становится хуже.

Я замираю и оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Он ухмыляется безрадостной ухмылкой, от которой у меня по позвоночнику пробегает дрожь.

— Мы в одной лодке, Дорохова, направляемся в один и тот же ад. — Он внезапно обхватывает меня за шею, едва не отправляя на пол. — Давай. Давай потанцуем, как обреченные ублюдки.

На этот раз, когда он протягивает мне бутылку водки, я делаю глубокие, долгие глотки.

Яков Кавински танцует, как сумасшедший, под саундтрек, который слышит только он, и который, я уверена, должен состоять только из хэви-метала и криков проклятых.

Сначала это немного пугает, а потом просто забавляет. Я подражаю ему, размахивая руками и трясясь, как сумасшедшая. Он смеется, запрокидывая голову назад, и я тоже смеюсь.

Затем между нами появляется темная тень.

— Веселитесь, вы двое?

Закари одет во все черное, верхняя пуговица его рубашки расстегнута. Его волосы безупречны, а на красивом лице застыло строгое выражение.

— Епископ Блэквуд, добро пожаловать. — Я обхватываю его за шею и прижимаюсь к нему всем телом. — Ты должен потанцевать с нами.

— О, так вот что вы двое делаете? Танцуете? — Тон Закари язвителен, но он кладет руку на низ моей спины, запутывая пальцы в шнурках. — Потому что вы двое выглядите так, будто сражаетесь с демонами.