Фальцфейн слушал Козлова, смотрел поверх его головы.
— Они будут жить в Аскании, — сказал он, прощаясь с Козловым.
За дикими лошадьми в 1897 году была снаряжена специальная экспедиция. Русский торговец в Монголии Ассанов подрядил монголов-пастухов. Им удалось выследить табун диких коней, отделить от него жеребят, догнать их, стреножить. Жеребят доставили в Сибирь, но, не доехав до Аскании, они погибли — не вынесли тягот путешествия.
Что ж, надо отправить новую экспедицию. Неудача, опять неудача: кони пали.
И в третий раз отправились охотники за дикими лошадьми. Теперь сам Фальцфейн разработал правила ловли — жеребят не следует загонять до полного изнеможения: они «запаливаются», потом болеют и гибнут. На этот раз экспедиция увенчалась успехом: пойманные лошадки выпущены в Большой загон: все выжили и позже дали приплод.
В зоологическом парке появляются все новые животные: привезены олени, самые разные — маралы, северные, уссурийские. Их никогда не видела асканийская степь.
Прибыл зубр — обитатель лесных чащ. Он исчезает. На Кавказе уже истреблен; «последние из могикан» сохранились лишь в Беловежской пуще.
Зубров скрещивают с бизонами. Гибриды — зубробизоны — похожи и на мать, и на отца. Это новый вид, он искусственно создан человеком. В Аскании намерены восстановить зубра. Как? Путем последовательного скрещивания гибридов с их «прародителем» — с беловежским зубром. Постепенно признаков бизона будет все меньше. В конце концов возродится исчезающий вид.
Зоологи Аскании вели работы в двух направлениях: они восстанавливали виды, утраченные степью, и приучали к степи виды, которые никогда здесь не водились. По-ученому — это реакклиматизация и акклиматизация.
Нет, не блажь, не барская прихоть руководила владельцем Аскании: развести в степи новых зверей и птиц, умножить, обогатить ее фауну, — над этим всю жизнь работали Фальцфейн и Сиянко. Им помогали крупные ученые России, приехавшие в Асканию: Илья Иванов, Фортунатов, Завадовский.
Удалось многое: оказывается, обитатели тундры — олени — отлично переносят палящий зной южно-русской степи. Не боится ее и одетый в мощную шубу лесной житель — зубр.
В Аскании налаживается производство пантов — рогов молодых оленей; панты употребляются в медицине. Зоологические парки России приобретают редких птиц — страусов, фазанов; покупают антилоп, зубробизонов.
Аскания развивается год от года. Теперь здесь кроме зоологического парка разведен ботанический. Насосы денно и нощно качают воду, поят деревья: платаны, туи, тополя, клены, акации.
Южная степь от века бездревесна, от века это царство могучих трав. Они, только они могут жить здесь, могут выносить многодневное бездождье, когда земля пересыхает, покрывается трещинами. Лишь в редких низинках — круглых мелких «блюдцах» — осмеливается селиться чахлый кустарник, прирожденный степняк — дикий бобовник. А деревьев Херсонская степь не видела, не знала никогда, впервые в этих местах выросли они в Аскании.
Много забот прибавил ботанический парк Фальцфейну и Сиянко: саженцы приживались плохо, сохли под палящим дыханием летних суховеев. Тогда привозили новые, поили вволю грунтовыми водами. Постепенно на тучном степном черноземе деревья крепли, набирали силу, все толще становились стволы, все гуще раскидистые кроны. И вот кроны сомкнулись. Парк стал лесом — в нем поселились лесные травы, лесные птицы. Путешественник, подъезжавший к Аскании, изумленно смотрел на живую зеленую тучу, вставшую вдруг на горизонте.
Так у Фальцфейна и Сиянко появилось новое детище. Зоологи становились ботаниками.
Ученые, работавшие в Аскании, рассказывали о великой любви ее создателей к выхоженным ими зверям, птицам, деревьям, кустарникам. Федор Эдуардович и Климентий Евдокимович знали «в лицо» чуть ли не каждого асканийского насельника.
Как многие люди, приверженные одной страсти, Фальцфейн был замкнут, неразговорчив, а к тем, кто халатно относился к животным, к растениям, — нетерпим, суров: таких наказывал немедленным изгнанием. В Аскании могли жить и работать только те, кто, как Фальцфейн, как Сиянко, любили природу.
Жаль, очень жаль, что от них обоих осталось так мало: рабочие дневники Сиянко, несколько статей, заметок Фальцфейна — вот и все. Но тем ценнее немногое, что есть, — в скупых строках раскрывается душа создателей Аскании.
Вот письмо Фальцфейна. Он пишет, что с зоологическим парком подчас не расстается даже ночью, — поздним вечером подымается на вышку, вознесенную над Большим загоном:
«Провожу здесь тихие ясные ночи среди питомцев моего парка. Проснешься на заре, глянешь в степь — одни звери бродят, другие спят. А то как-то слышу внизу стук: это антилопа канна, самец «Герман», бодает столбы вышки…
Дивная ночь! Звезды горят как алмазы. Набежит ветер, закутаешься в одеяло и забудешься крепким сном до утра».
Строки эти оказались прощальными: в 1917 году Фальцфейн навсегда покинул Асканию — уехал сперва в Москву, потом за границу.
Аскания осталась на руках Сиянко и его помощников. Тяжкие испытания ожидали ее: вблизи пролегал фронт, степь стала театром военных действий, Асканию навещали незваные гости — деникинцы, махновцы, всякие «батьки», бродившие вокруг. Невежественные, жестокие люди измываются над обитателями зоопарка — рубят шашками лебедей на прудах, стреляют по антилопам, громят музей, библиотеку.
Старый Сиянко чуть не на коленях умоляет «охотников» не губить зверей и птиц. От него со смехом отмахиваются. Знаменитый Козлов, приехавший от Москвы комиссаром, также пытается спасти парки. Это едва не кончилось бедой: только случай спас Петра Кузьмича от расстрела.
Беды эти ушли с концом гражданской войны. Аскания, как и вся страна, принялась залечивать свои раны. Их много, они тяжелы. Во дворах, где содержат диких животных, горы навоза поднялись до крыш: убирать некому. В стенах домов зияют пробоины — прямые попадания артиллерийских снарядов. Вокруг еще бродят банды; местное кулачье ждет не дождется, когда можно будет разобрать дома на дрова, на кирпич — в хозяйстве все пригодится.
Но уже близка историческая дата — восьмое февраля 1921 года. В этот день Украинский Совет Народных Комиссаров принимает исторический декрет об Аскании.
Вот он:
«Принадлежавшее Фальцфейну в Днепропетровском уезде имение Аскания-Нова объявляется Государственным степным заповедником УССР». Его задачи: «…Сохранение и изучение целинной степи и ее природы, сохранение, акклиматизация и изучение в условиях целинной степи возможно большего числа видов животных и растений; создание и массовое разведение видов растений и животных, имеющих народнохозяйственное значение».
Весной того же года в Асканию прибыли рабочие, техники. Начался капитальный ремонт, строительство, а летом вышел в свет первый номер «Известий» нового Государственного заповедника.
Сюда-то, в старую Асканию и в молодой, всего десяти лет от роду, заповедник, и приехал я на свою первую практику.
Прямо с грузовика отправился в рабочее общежитие, — с жильем здесь было туго: койка в старом, казарменного типа, здании почиталась за роскошь. Но в двадцать два года кто думает о бытовых удобствах? Хотелось одного: узнать, похожа или непохожа Аскания всамделишная на ту, мою, созданную в воображении. Что ждет меня — радость или разочарование?
Покончено с документами, получены карточки в рабочую столовку (питаться практиканту в «итээровке» было не по карману: в месяц положено всего сто рублей).
Из столовки я прошел мимо «Степной станции» — так назывались научные лаборатории зоологов, энтомологов, ботаников, почвоведов, гельминтологов. Через окна видны пустые комнаты, пустые столы. Все заперто. Обед, отдых. Сейчас увижу людей, с которыми буду работать все лето. Кто они, как меня встретят?
Вот показались девчата в сарафанах с голыми загорелыми руками, все по-украински низко, до глаз, повязаны белыми платками — «хустками». Увидев меня, умолкли, — незнакомый человек, а тут все знают друг друга. Потом послышалось шушуканье, приглушенный смех: обмениваются впечатлениями. Я сделал безразличное лицо, достал из кармана старую — еще харьковскую — газету. И тут из-за угла прямо на меня легким, быстрым шагом вышла девушка, по виду практикантка. Короткие прямые волосы выгорели почти добела, нос розовый — лупится от солнца.
