Посадки. Возобновленная дубрава. Густая. Только ближние дубки можно различить. Чуть дальше — уже мельтешат, сливаются в сплошную чащу. Идем в глубь ее, на каждом шагу обходя крепкие молодые дубки. Все они выросли из желудей. Семенное возобновление — самое сильное, дает наилучше развитые деревья. Дуб плодоносит щедро. В урожайные годы ветки желты от желудей. На одном дереве тысячи и тысячи. Но вот спелые желуди опали на лесную подстилку. И тут ополчаются на них враги. Их множество. Твердую кожуру желудя сверлит долгоносик, поедает плодожорка, но главное — мыши. Они пожирают опавшие желуди, вырывают посеянные. Под пологом старого леса на одном гектаре в богатый мышью год обитает до четырех тысяч грызунов. А ну, дубрава, попробуй напастись на этакую прорву! Но вот уцелевшие желуди проросли, выгнали ростки. Их очень много — в хороший год до ста тысяч на гектаре. И тогда мыши делают второй заход — объедают у ростка крупные сочные семядоли. Гибнет до половины всех всходов.
— А можно бороться с мышами?
Крыжановский машет рукой.
— Трудно, очень трудно. Пробовали всячески — травили керосином, соляной кислотой, дегтем, формалином, скипидаром, карболкой. Даже пускали в ход настойку нюхательного табака. Это уж с отчаянья… Мыши обходят все приманки и поедают только свежие желуди. Недаром в Библии мыши — одна из казней египетских. К счастью, количество мышей не постоянно. Иной год их немного. Тут уж раздолье для молодых всходов.
Но вот будущий могучий дуб наклюнулся, отбросил прочь кожуру. Не нужна больше кожура. Что же теперь нужно дубу-младенцу? Еще вчера нуждался он в воздухе, влаге, тепле. Сегодня ему необходим еще и свет, прежде всего свет. Ведь дубок уже зеленый, может поглощать углекислоту из воздуха, превращать ее в крахмал, как и подобает каждому самостоятельному растению. Но, кроме света, дубу по-прежнему необходима влага. И побольше, чем желудю. Тут и возникают новые трудности. Влаги подчас недостает — ее перехватывают взрослые дубы. У них корни вон какие: пронизали вокруг всю почву.
Нужды дубка-младенца понял крупнейший знаток леса — академик Владимир Николаевич Сукачев. Он сказал, что в невзгодах ранней жизни дубка «имеет значение не только, а иногда не столько затеняющее влияние деревьев материнского полога, сколько конкуренция их корневых систем с корневыми системами подроста из-за воды и минеральных веществ».
Поэтому-то над младыми дубками материнский полог надобно прореживать, но как? Умело, умно. В районах с повышенной влажностью, где осадков выпадает больше, чем испаряется с почвы, усиленное изреживание высветлит почву, высвободит дополнительную влагу, которую до этого забирали себе старики. А там, где сухо, где испарение с почвы усиленное, чрезмерное изреживание опасно — оно снизит влажность подстилки.
В Шиповом лесу возобновление двоякое: семенное — от желудей и порослевое — от материнского пня. Любопытный парадокс: чем лучше почва, чем толще ствол дуба, тем хуже идет порослевое возобновление после рубки. Почему? Спящей почке, заложенной в древесине, очень трудно пробиться сквозь толстую кору. Поэтому-то деревья высоких бонитетов гонят поросль гораздо медленнее. И разница в количестве очень значительна. На лесосеке с дубом первого бонитета на гектаре гнезд поросли совсем мало — всего сто тридцать. На пнях деревьев второго бонитета гнезд почти вдвое больше — две с половиной сотни; третьего еще больше — около четырехсот, а четвертого — пятьсот с лишним. Зато хотя поросль от дуба первого бонитета и долго ждать, но развивается она потом куда лучше, чем поросль-скороспелка.
В первые два года молодой порослевой дубок живет на иждивении материнского пня, собственных корней не вырастил. Только к десяти годам он переходит на свой стол. Материнский пень ему больше не нужен.
И все же порослевому лесу далеко до семенного. Дубы-порослевики растут быстро, но и стареют быстро. Почему? Главная причина: длительная зависимость от материнского пня. Корни срубленного дуба приносили достаточно пищи для одного дерева, а тут от пня отходит целый букет долговязых дубков. Первые появились на третий год после рубки, потом из пня полезли новые, На одном пне сотня, а то и больше. Попробуй прокормить такую ораву. Недостаток пищи снижает рост порослевиков. Но вот они отделились от материнского пня. У них теперь свои корни. И тут новая беда — скучены на малой площади, стоят почти впритирку. Снова пищи в обрез. Поэтому-то век этих дубов короток. В конце концов на корню остается одно-единственное дерево. Остальные усыхают. Шипов лес сейчас на три четверти порослевой.
Как он стал таким? После основной рубки спелых насаждений при Петре Первом появилась вторая генерация леса. Состояла она из «маяков» спелого дуба, оставленных Петром. Маяки росли в первом ярусе. Во втором — порослевики от пней срубленных дубов и молодняк, выросший из желудей от маяков. Здесь же росли ясень, клен, липа и прочие спутники дуба. Этот лес в восемнадцатом веке рубили несколько раз, рубили грубо, выбирая самые лучшие деревья, не заботясь о возобновлении леса. Но лес выстоял: от пней шла поросль, пни здесь очень живучи. Из оставшихся семенных дубов самосевом развивались крепкие молодые дубки. А тут подошли тридцатые годы прошлого века, внесли некий порядок в жизнь Шипова леса.
…Все дальше и дальше идем мы в глубь дубовой чащи, просвета не видно. Где же конец? Крыжановский усмехается.
— До конца далеченько — участок двенадцать гектаров. Хороший дубнячок, весь от желудей, поросли почти нет.
Без малого сорок лет назад рос здесь старый, вековой лес. Лесничий Георгий Георгиевич Юнаш поставил опыт: вырубил начисто все древесные спутники дуба — все ясени, все клены, весь кустарниковый подлесок. Оставил чистый дубняк. Под его пологом весной стал сажать новый лес. Подымали лесную подстилку, на почву, прямо в минерализованный слой лесного суглинка, клали пару желудей и снова накрывали подстилкой. Шли правильными рядами. Этот способ посева так и называется — шпиговка. Подстилка нашпиговывается желудями.
Осенью выдался небывалый урожай желудей. Ветки дубов не зеленые — желтые, так облеплены желудями. Желуди поспели, осыпались, дали обильные всходы. И посеянные желудки тоже проросли. Перемешалось естественное возобновление с искусственным насаждением. Но различить можно: юнашевские дубки растут попарно, а самосев как попало — желудь где упал, там и вырос.
Осматриваем дубки. Аккуратные чинные пары благопристойно выделяются среди троек, пятерок. Рощицы в роще. Но — странное дело — юнашевские пары выглядят куда хуже дубков, посеянных природой. Почему?
— Недосмотр Юнаша, — поясняет Крыжановский, — сажал не местные желуди, а привозные — из Хреновского леса. Расстояние не велико, но среда иная. Хреновские дубы у нас хуже растут, чем у себя, в родном лесу. А местные, чьи деды-прадеды здесь жили, все вон какие крепкие.
Когда и хреновские, и шиповские деревца поднялись, старые дубы над ними срубили. Делали это по-разному. На одном участке вековой лес убрали полностью. На другом — только половину. Что же получилось? Там, где молодняк рос открыто, на свободе, без затенения, он развился отлично: света много, влаги достаточно. А под пологом стариков рост дубков замедлился — пищевой и световой паек был урезан.
Не юнашевские ли дубки натолкнули Крыжановского на тему его кандидатской диссертации? Оказывается, влияние солнечного освещения на молодые деревца можно учесть буквально по часам. Если солнце освещает вершинку дубка всего только один час, такой дубок не жилец — обречен на верную гибель. Если освещение длится от двух до четырех часов, дубок выживет, но будет уродец — торчок. И только длительное освещение обеспечивает нормальное развитие дерева. А если солнце озаряет дубок еще дольше? Тогда дубок даст не один побег — обычный, майский, а еще два — июньский и августовский. Отсюда вывод: если уж рубить старые дубы, надо рубить их сразу же после появления подроста. Молодняк быстрее войдет в силу.
Я заметил: Шаповалов, слушая Крыжановского, что-то заскучал. То сожмет челюсти, подавляя зевоту, то взглянет в сторону «козла», оставленного на бывшей воровской дороге. Кажется, Константин Викторович тоже это заметил, говорит сдержаннее, суше. Гость явно недоволен, но чем?
