— Сводить в шутку. Всё очень серьёзно!

— И что предлагаешь?

— Ты должен выполнить своё обещание.

— Что, стать политиком? Ты в курсе моего положения?

— Мне всё равно, — ты обязан.

— Да чего обязан-то?

— Добиться меня, — стать моим мужем. Для этого ты должен заработать много денег.

— Не шутишь?

— Не говори так! Опять делаешь неважными мои слова!

— Слушай, мы с тобой встречаемся, разговариваем и целуемся. Приятно проводим время. Я не понимаю, как это общение перетекло в твоё требование ко мне стать политиком и заработать много денег!

— Так мы что просто проводим время? Как это понимать?

— А что такого…

— Ты обещал стать политиком…Я хочу быть замужем за великим человеком!

— Юллила, выдохни! Что за «наезд»?

— «Наезд»? Что это значит?

— То, что делаешь. Я такой, какой я есть. Учись меня принимать нынешнего!

— Нет! Ты мне должен! Я провела с тобой три года не просто так! Значит, разглядела твой потенциал!

— Извини, но, наверное, тебе лучше поискать другого кандидата… У которого точно будет потенциал!

Проснулся рано. Всю ночь ворочался во сне. Непривычно спать в новом доме. Хотя, казалось бы, почему? Это ведь даже и не дом, а настоящая вилла. Помимо традиционного атриума, но весьма немалых размеров (13×10 м), сюда также выходили два «крыла» (7×3 м каждое) и таблин 7×4 метра. Последний был помещением, непосредственно примыкающим к атриуму, от которого его отделяла ширма. Этот таблин являлся чем-то вроде кабинета главы семьи и предназначался для деловых встреч. Его стены были расписаны фресками, а пол вымощен мозаичными плитами. Справа от атриума располагался триклиний (8×4 м), представляющий собой пиршественный зал, а порой и просто столовую. За этой официальной частью дома идёт «семейная» половина, наглухо отделённая от первой. Чтобы попасть сюда, надо было пройти по коридору, который шёл между триклинием и правым «крылом». В этой половине вокруг прямоугольного перистиля (открытое пространство, как правило, двор, сад или площадь, окружённое с четырёх сторон крытой колоннадой) расположено 12 комнат. В одной из них сейчас я лежал на кровати и размышлял о мачехе, которой принадлежал этот особняк.

Женщина своеобразная…Секунда из рода Саллюстиев, а именно так её назвали из-за того, что она родилась второй дочерью, отличалась крепким здоровьем и красивой внешностью в свои сорок три. Дважды бездетная вдова, она заключила с Луцием Корнеллием не традиционный брак, а sine manu, который подразумевал ситуацию, при которой жена не находилась под властью мужа. Будучи женщиной богатой и крайне тщеславной, она с раздражением терпела бахвальство патрициев. Её третье замужество было тщательно продумано. Хронический алкоголик Луций должен был получить лишь жильё, а также выпивку в неограниченных масштабах, чтобы быстрее освободить её от лишней обузы. Никакой власти, а тем более денег Луций получить не мог. В этом смысле закон Канулея, разрешавший браки между патрициями и плебеями, для Секунды был идеальной возможностью для улучшения своего социального положения.

Спустившись в триклиний, я в который раз увидел неприглядную картину. Отец был не брит, ужасно вонял и продолжал пьянствовать. Ладно бы, как прежде, — обычно запой длился 2–3 дня и после этого шёл перерыв…Сейчас всё было хуже. Так долго он ещё не пьянствовал, и последствия ужасали…Луций находился в состоянии тремора. Его конечности и голова дрожали сами по себе. Он не мог поднести кубок с неразбавленным вином ко рту из-за трясущихся рук, и теперь ему в этом помогали рабы! Омерзительное зрелище! Почему не остановится?

— Отец, может перестанете пить? Уже почти две недели как не просыхаете.

— Щенок…Ттты…- прозвучало невнятно в ответ.

Поняв, что самому здесь не справиться, отправился за помощью к мачехе в её любимый таблин. Секунда сидела за круглым столом, опирающимся на три ножки в форме сильно изогнутых звериных лап с богатым украшением. Кабинет был обставлен роскошно, а вид же самой мачехи выдавал в ней полновластную хозяйку. Тут всё говорило, что именно она распоряжается в этом доме. Раб, угодливо стоявший рядом, и подававший ей документы со счетами, словно подчёркивал кто здесь глава семейства.

— Секунда, вы не можете помочь? Отец пьёт, не переставая, со дня свадьбы. У него уже руки и голова сами по себе трясутся. Он никак не перестаёт.

— Сулла, не лезь к отцу! Луций — взрослый человек!

— Но дело может закончиться совсем плохо…

— Доверься богам! Мы не должны лезть с советами к хозяину дома.

При этих словах даже обязанный молчать и сохранять полную невозмутимость раб, криво усмехнулся.

— Но…

— Никаких «но», мой мальчик. Вот, сядь сюда. Давай поговорим. А ты, раб, выйди прочь! — Забудь о проблемах отца. У него собственная жизнь. Лучше скажи, мой мальчик, как у тебя дела? Доволен ли ты своей комнатой?

— Благодарю, у меня всё хорошо и спальня замечательная. Есть кровать, полки, сундук…

— Скажи, милый, а чем ты занимаешься в свободное время?

— Я работаю в таверне, — сейчас главный на кухне.

— Какой молодец! Уже с детства начал себя обеспечивать. Растёшь настоящим мужчиной.

— Спасибо, но вроде ничего такого не делаю.

— Не скромничай, Сулла. У молодых людей в твоём возрасте обычно ветер в голове, а ты совсем другой. А девушка у тебя уже есть?

— Да, то есть была. Мы расстались.

— Очень жаль. А почему?

— Не сошлись в планах на будущее.

— На будущее? — улыбнулась Секунда. — И что с этим будущим не так?

— Девушка говорит, что я обязан стать богатым политиком, а иначе не будет со мной.

— Очень продуманная девушка. Наверное, из состоятельной и знатной семьи?

— Да, только теперь понимаю, что сделал ошибку, не искав себе ровню.

— Сердцу не прикажешь, мой мальчик. Любовь может нагрянуть внезапно. Дай я тебя обниму. Ты у нас такой красивый, мускулистый, голубоглазый, — она ещё пожалеет, что потеряла тебя.

С этими словами мачеха прислонилась ко мне всей своей внушительной грудью и стала трогать за интимные места.

— Э…Вы что делаете?

— Успокойся, Сулла, всё хорошо. Тебе нужно расслабиться. Я помогу.

— Вы же моя мачеха, не надо! — с этими словами отпрянул от Секунды.

— Ну неродная мать же, что ты, как маленький, пора становиться мужчиной.

— Я, пожалуй, пойду, что-то душно стало.

Ночь. Вместе с Адамантом мы подходим к большому особняку…

— Так, у ворот стоит охрана. Придётся её обойти. Вон там можно попробовать перелезть через стену забора, — начал мой наставник.

Подойдя к преграде с затемнённой стороны, Адамант скомандовал:

— Давай, одной ногой наступи мне на руки, — я тебя подкину. Как запрыгнешь, — поможешь мне.

Забор был выше двух метров, но подпрыгнув, я сумел на него залезть.

— Кидай верёвку, Сулла, и держи крепко!

Перебравшись через каменный забор, мы оказались в кустах напротив стен дома.

— У дверей большая охрана. Вооружены. Дрянь дело! — окинул взглядом обстановку Адамант.

— Может обойти?

— Не получится. Всё перекрыто. Хотя…

— Что?

— Вон там видишь небольшое окно?

— Вижу…

— Тебе придётся залезть через него. Оно, думаю, выходит в какой-то чулан.

— А вы?

— Я не смогу. Тупо не пролезу, да и никто из мужиков не сможет. Ты мелкий, — точно сможешь!

— Наверное, получится, — сказал я неуверенно.

— Всё будет нормально, не дрейфь, пацан!

— Что надо будет делать после того, как перелезу?

— Значит так. Тихо — тихо крадёшься к таблину и убиваешь одноглазого, а если там никого, то тупо валишь обратно. Рыскать по комнатам — дело безнадёжное! Шум точно будет! Знаешь, где обычно кабинет располагается в особняках?

— Возле атриума.

— Именно. Хорошо. У тебя есть оружие?

— Вот, — нож.

— Подожди, посмотрю. Ни черта в сумраке не видно. А…рассмотрел…Дерьмо ты на дело взял, а не нож. Этим только морковь чистить!