— Я не знаю, Фостер, зачем Дженин лгать?
— Ты называешь мою жену лгуньей?
— Я никак ее не называла, Фостер, по крайней мере, пока.
Он обиделся.
— И подумать только, что я собирался жениться на тебе.
— Заставляет содрогнуться от ужаса, не так ли?
— Ты стоишь здесь и насмехаешься надо мной? Я думал, мы друзья.
— Я тоже так думала, но теперь я хочу, чтобы ты ушел.
— Эстер, я не позволю тебе клеветать на мою Дженин.
— Вон из моего дома, Фостер. Сейчас же!
Он бросился к двери.
— Это еще не конец, Эстер Уайатт.
— Согласна.
Она хлопнула дверью с такой силой, что в буфете задрожала посуда.
День стал еще более странным, когда Эстер поехала в Ипсиланти. Она зашла в пансион Кейт Белл, чтобы купить последний номер «Освободителя», но женщины внутри взволнованно окружили ее.
Олимпия спросила:
— Эстер, это правда, что вы с Вашоном собираетесь пожениться?
Кейт крикнула из-за головы посетительницы.
— В тихом омуте… Поздравляю, Эстер. Он красивый мужчина!
Эстер буквально завалили вопросами о дате свадьбы, свадебных платьях и предложениях организовать торжество. Одна женщина даже предложила свою дочь в качестве солистки церемонии. Эстер хотелось посмеяться над всем этим шумом, но она была слишком потрясена.
— Тихо! — крикнула она.
Все замерли.
Эстер сказала:
— Спасибо вам. Насколько я знаю, мы с Галеном Вашоном не собираемся жениться. Кто это сказал?
— Виола Уэлш, — неуверенно признался кто-то.
— Виола Уэлш? — воскликнула Эстер. — Все здесь знают, что этой женщине нельзя доверять. От кого она это услышала?
Никто не знал.
— Но мы видели, как Вашон смотрел на тебя в тот вечер на вечеринке!
Хор женских голосов поддержал эту позицию.
— Это не значит, что мы собираемся пожениться.
— Если бы он так смотрел на меня, я бы вышла за него замуж еще до захода солнца, — пропищал кто-то.
Раздался смех, за которым последовал еще один одобрительный возглас.
Эстер покачала головой.
Кейт разочарованно сказала:
— Мы думали, ты дашь нам тему для разговоров на все лето, Эстер. Но это не так, да?
— Нет, Кейт, извини.
Раздался хор стонов.
Эстер рассмеялась, купила свою газету и ушла.
Но к тому времени, когда Эстер вернулась домой поздно вечером, она не находила ничего смешного в визите Фостера. Неужели он действительно верил, что она позволит кому-то превратить себя в шлюху? Гален никогда не относился к ней иначе, как с нежным уважением. Если бы он растоптал ее достоинство, она сомневалась, что когда-нибудь снова с ним заговорила. Тем не менее, Фостер, очевидно, поверил лживым словам своей жены, как и предсказывал Гален. И как Виола Уэлш оказалась замешана в этом? Сплетням недоставало той злобы, которая могла бы указать на Дженин как на первоисточник Виолы. Так кто же это был? Фостер? В этом она тоже сомневалась. Они с Виолой никогда не ладили. Она снова и снова прокручивала в голове эту проблему, но не пришла ни к чему, кроме следующих фактов: Фостер назвал ее шлюхой Галена, и ее соседи надеялись, что она станет его женой.
В тот вечер Би заглянула к ней, чтобы принести немного яиц и поделиться несколькими советами.
— Ты слышала слухи о вас с Вашоном?
— Какие слухи? Те, в которых говорится, что я шлюха, или те, в которых утверждается, что я собираюсь выйти замуж? — ответила Эстер с сарказмом.
— Так ты их слышала?
— Да.
Би спросила:
— Это из-за Вашона у тебя были все эти вопросы тем утром?
Эстер напряженно кивнула.
Би вздохнула.
— Эстер, я знаю тебя с тех пор, как ты впервые приехала на север, и теперь, когда Кэтрин не стало, я чувствую ответственность за тебя. Надеюсь, ты не слишком привязалась к Вашону. Такой мужчина, как он, не женится на таких женщинах, как мы с тобой.
Эстер не сказала Би, что испытывает те же чувства.
— Я знаю, Би. Я не настолько глупа, чтобы гоняться за дымом.
Би улыбнулась.
— Хорошая девочка. А теперь пусть тебя не беспокоят сплетни. Все это скоро уляжется.
Когда Би направилась к своему фургону, Эстер хотела остановить ее, чтобы поговорить о Леме, но решила, что не стоит этого делать; в Уиттекере и без того было достаточно интриг. Эстер не хотела усугублять ситуацию.
На следующий день Андре Рено заехал, чтобы передать записку от своего работодателя. Гален писал, что уезжает из города по делам Черного Дэниела и вернется через несколько дней. Он подписал ее «С любовью, Гален.»
От того, что он нашел время написать ей о своих планах, у нее защемило сердце, однако она почти сразу же начала скучать по нему.
Прошло три дня без дальнейших известий. Она не знала, что он вернулся, пока однажды утром Рэймонд Левек не постучал в ее дверь.
При виде Левека Эстер задумалась, не случилось ли что-нибудь с Галеном.
— Он ранен?
Рэймонд усмехнулся:
— Нет, я приехад, чтобы отвезти тебя к нему. Макси не разрешает ему выходить из дома.
— Почему, он болен?
— Нет, он злится.
— На кого? Надеюсь, не на меня.
— Нет, на тебя — никогда. На Фостера Квинта.
Эстер вздохнула.
— Что Фостер натворил на этот раз?
— Я предоставлю объяснения Галено. Пойдем, мы должны поторопиться, пока огненный рев дракона не спалил дом дотла.
Похоже, Фостер поговорил с Галеном о предполагаемых угрозах в адрес Дженин. Гален пытался успокоить Фостера, но, когда тот отказался вразумляться, Гален не поскупился на слова. Он рассказал Фостеру, почему угрожал Дженин, и кто на самом деле прелюбодействовал в здании школы. Фостер пришел в такую ярость, что потребовал удовлетворения и велел Галену позвать своих секундантов. Гален, конечно, рассмеялся, что только еще больше разозлило Фостера, но, когда Фостер начал обвинять Галена в том, что он разрушил репутацию Эстер, и поклялся рассказать всей округе о происходящем скандале, Гален велел Рэймонду выставить его за дверь, пока тот не начал буйствовать.
Эстер, которая сидела в кабинете Галена и выслушивала это, спросила:
— Фостер вызвал тебя на дуэль?
— Да. Он хоть знает, что я могу убить его с завязанными глазами? Я никому не позволю заклеймить тебя шлюхой и остаться в живых. Выходи за меня замуж, Эстер.
На мгновение она чуть было не согласилась, но потом вспомнила свой разговор с Би, и голос Би эхом прозвучал у нее в голове… Такие мужчины, как он, не женятся на таких женщинах, как мы с тобой…
Эстер медленно покачала головой.
— Ты носишь моего ребенка…
— Ты не можешь знать этого наверняка.
— Ты самая противоречивая женщина, которую я когда-либо встречал, Эстер Уайатт. Я не допущу, чтобы мой ребенок рос без отца.
— Что, если я выйду за тебя, а ребенка не будет? Что тогда? Что произойдет, если ты на всю жизнь свяжешь себя узами брака с бывшей рабыней с руками цвета индиго, которую ты даже не сможешь представить на людях?
— Может, перестанешь использовать это как оправдание? Ты боишься, Эстер. Боишься, что любовь ко мне превратит тебя в женщину, которая сама не знает, чего хочет.
Она отвела взгляд, но он продолжил:
— Ты боишься, что закончишь так же, как твой отец, но подумай, как сильно твой отец, должно быть, любил твою мать, раз пожертвовал самим своим существованием. Он любил ее достаточно сильно, чтобы не беспокоиться о том, что у него не будет свободы. Любил ее настолько, что отвернулся от мира и от всего, что у него было. Это требовало силы, Эстер Уайатт, силы, о которой ты никогда не узнаешь, и все потому, что ты боишься довериться своему сердцу.
Эстер вздернула подбородок, но ничего не сказала.
— Вот как сильно я люблю тебя, Индиго. На следующей неделе ты станешь моей женой, хочешь ты этого или нет.
— Ты не можешь заставить меня выйти за тебя замуж, Гален.
Гален не стал спорить.
— Ты будешь в церкви в воскресенье?
Она кивнула.
— Хорошо. Я тоже.
Эстер встала. В его глазах светилась решимость, которая сделала ее слабой.