— Ой, а давайте! — радостно прощебетала журналистка, перебив меня.

М-да, разговор уходил немного не в то русло. Я поспешил выправить ситуацию и срочно добавил:

— Отлично, предлагаю в ресторане «Аист», знаете такой? Он все равно у нас один в Зарыбинске. С нами пойдет еще Тулуш и моя подруга Алёна. Давно хотел вас познакомить. Она у меня старшая пионервожатая в школе. Ей интересно будет с вами пообщаться. Она в детстве мечтала стать журналисткой.

— Пионервожатая? С нами? И Тулуш? — разочарованно протянула Зина. — Ой, я даже не знаю, смогу ли… мне материал завтра в первую полосу сдавать. Еще надо фотографии для репортажа сделать. Пленку проявить, снимки напечатать, у нас нет штатного фотографа. Князькин был, да сплыл. Спился. И теперь мы сами все съемочные и технические фотоработы выполняем.

— Неси пленку, я отдам ее нашему криминалисту. Он все проявит, напечатает, высушит и отглянцует.

— Да неудобно как-то… — уже почти сдалась Зина.

— Ничего не знаю, отказы не принимаются. Сегодня в семь в ресторане «Аист», всё, жду.

И я положил трубку.

— Ну что? — с любопытствующей полуулыбкой уставился на меня Тулуш. — На свадьба согласна?

Я с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. Нельзя его сбивать смешками, серьёзное это дело — а то ведь и вправду до похищения дойдёт.

— Да погоди ты со своей свадьбой. Сегодня познакомишься с ней, так сказать, в неформальной обстановке. А там видно будет. И вообще… На Зине свет клином не сошелся, ты бы поискал, повыбирал. К чему торопиться?

— Вот здесь у меня ёк, — прижал руку к сердцу Тулуш. — Так ёк, что даже худую и без приданого возьму.

— А-а… ну, так бы сразу и сказал. Против ёка не попрешь…

Я зашел навестить криминалиста и спросить у него по экспертизам.

— Спасибо тебе, Сан Саныч, — с порога заявил вдруг Валентин. — Мы с мамой тебе очень благодарны.

— С мамой? За что? — не сразу понял я.

— Ну как за что? Ты спас ее.

— Так уже, вроде, благодарили.

Мне хотелось закончить со всей этой ненужной лирикой и перейти к делам.

— За физическое спасение — да. А за профессиональное — нет, — обстоятельно пояснял тем временем Загоруйко. — Ее с работы не уволили, из партии не попросили за связь с расхитителями социалистической собственности. Хотя ее заместитель уже ходил, руки потирал, на место ее метил. Говорил, что партбилет на стол положит и с директорской должности сто процентов слетит товарищ Загоруйко. А не вышло. Это ведь ты постарался? Да?

— Ну, есть немного, — пожал я плечами.

— Не скромничай, мама мне рассказала, как в горком пришло письмо о том, что директор мясокомбината Виталина Сергеевна Загоруйко самоотверженно помогала органам и лично участвовала в спланированной операции по поимке расхитителей государственных товаров, долгое время орудовавших на местном предприятии пищевой промышленности. Что она специально пошла на контакт с преступным элементом, чтобы выяснить их планы, маршруты и схемы. А потом участвовала непосредственно и в задержании главных фигурантов этого дела и даже попала в опасную ситуацию — была взята преступниками в заложники. Теперь мать наградят грамотой, еще и премию дадут. А первый секретарь горкома товарищ Мишин заявил, что всем гражданам надо равняться на таких, как Виталина Сергеевна. И теперь мама гордится тем, что я работаю в милиции с тобой. Вот…

От избытка чувств Валя прерывисто вздохнул.

— Да… Хорошо, что все так вышло, — кивал я. — Ну, письмецо я написал, есть такое. От имени Кулебякина, конечно, за его подписью. А ты как узнал?

— Видел я это письмо, там у тебя буква «т» не пропечатывается, и «ш» немного кривая. Я твою пишущую машинку знаю, поэтому и понял, что это ты все подготовил, а начальник лишь подмахнул. Спасибо, Сан Саныч.

— Опасный ты человек, Валентин, ничего от тебя не скроешь… Ты мне лучше скажи про объекты, которые мы изъяли во время осмотра квартиры Жорича. Нарыл следы? Есть что интересное?

— Есть, есть… Следы рук есть на той банке немецкой старой, ну… из-под кофе.

— А-а, ну это понятно, — морщил я лоб, собираясь с мыслями. — Там пальчики Жорича будут, ничего удивительного.

— В том-то и дело, что не только Жорича, там еще есть другие. Второго человека.

— Да? А вот это уже очень интересно… И чьи же?

— Не знаю, неустановленного лица.

— А ты с дактилокартами Семенова и Грицука сравнивал?

— В первую очередь. Не их следы.

— Странно… А чьи же тогда? Жорич жил один, лапал эту баночку тоже один. Откуда там второй взялся?

— Вот именно, что странно, — задумчиво вертел в руках очки Валентин. — Там же золото внутри, а не фантики… Получается, что кто-то имел доступ еще к баночке, к ценностям.

Я задумался. Золотишка там было нехило набито. На несколько тысяч рублей, если в скупку при комиссионке сдать. К тому же, я был на все сто уверен, что где-то у Силантия есть нычка с рубликами, что он скопил расхищая государственное добро. В квартире мы ее не нашли. Вот почему Жорич стребовал с нас так мало деньжат, когда собирался линять. Всего кусок. Это он попросил лишь на первое время, знал, что большую сумму долго собирать будем, поэтому осторожничал и прижучил свою природную жадность, ведь у него имелся этот жуткий золотой запас на черный день. Вовсе не дурканул и не лопухнулся, как посчитали бы некоторые. На ум сразу пришла старая история про дурдом, где пациенты захватили клинику и требовали миллион вертолетов и один доллар.

Нет, Жорич не дурак. Он все рассчитал и почти ушел. Только не учел, что я уже давно был у него на хвосте и не выпустил бы его в любом случае… Вот только кто второй отметился на банке? Кто это мог быть?… Эта мысль изрядно портила настроение. Получается, что у Святоши есть сообщник, о котором мы не знаем, помимо Сафрона? Или это случайные отпечатки?

— Слушай, Валентин, — я задумчиво жевал губу. — А могли эти следы пальчиков на банке остаться — ну, давно?

— Насколько давно? — уточнил Валентин.

— Ну, не знаю. Допустим, что кто-то пил из нее кофе, лапал. А уж потом Жорич стал использовать баночку для хранения золотишка.

— Не думаю… Банка немецкая, еще и сорок первого года выпуска. С войны точно папиллярные узоры бы не сохранились, Сан Саныч.

— А сколько они держатся? — на всякий случай уточнил я, чтобы уже точно отмести лишние додумки и предположения.

— Таких исследований не проводилось. Достоверных и апробированных методик определения давности оставления следов рук в отечественной и зарубежной криминалистической науке нет. Но… — эксперт важно нацепил очки на нос и поправил галстук. — Исходя из моих наблюдений, некоторых проведенных экспериментов и личного экспертного опыта, я могу с высокой долей вероятности утверждать, что….

— Ближе к делу, Валентин, — подбодрил я «профессора». — Можно простыми словами даже. Нам нобелевку не получать.

— В общем, при комнатной температуре, без воздействия разрушающих факторов внешней среды, таких, как осадки, солнечное излучение, ветер и перепады температур, след может…

— Сколько? — уже раздраженно перебил я. — Скажи сразу! Сколько! И все…

— Если объект в квартире и находится в непосредственной близости возле батарей отопления, то…

— Твою маковку! Лето на дворе. Какие батареи? Сколько?

— Ну… месяц, два, три. А там высыхание потожирового вещества начнется.

— Так месяц или три?

— След следу рознь, — снова принялся уточнять он. — У кого-то узор на подушечках пальцев хорошо выражен, потожировых желез много, у таких людей следы, что называется, жирные остаются. И долго сохраняются. А у кого кожа сухая — и линии папиллярные, бывает, выглядят, как стертые. У посудомоек или прачек, например, так у тех следы и недели не проживут.

— Вот как? Интересно, не знал… И что ты можешь сказать о том неизвестном человеке, который оставил следы на банке?

— У него средняя выраженность папиллярных линий. Возможно, это просто результат процесса следообразования, но все же я склоняюсь, что человек этот не занят на производстве и на работах, связанных с физическим трудом.