— Владимирыч! Ну ты чего застыл? Помогай…

— Я… я не могу, — округлил глаза лейтенант. — У меня это… спина. И почка еще.

— А ты глаза закрой и не смотри на Вершинину, — проговорила вдруг Вера. — Помоги парням.

Участковый вздохнул и, стараясь не смотреть на тело убитой любовницы, подошел к сейфу.

— И р-раз! — скомандовал я, навалившись на гробину. — И два!

Сейф заскрежетал, чуть двинулся, сдирая краску с пола. Общими усилиями нам удалось его отодвинуть так, чтобы за него можно было заглянуть. Из образовавшейся щели между стеной и сейфом посыпались клочки бумаги.

Я собрал их, а участковый пулей выскочил из кабинета. Хлопнула входная дверь, он умчался на улицу.

— Вот… — удовлетворенно проговорил я. — Это недостающий листок из журнала учета выдачи паспортов.

Вера тем временем рылась в сейфе и внимательно изучала его содержимое, тут же подробно все записывая в протокол осмотра места происшествия.

А мы с Валей, словно пазл, стали раскладывать листики, собирая целое по частям. Задача нелегкая, уж очень мелкие клочки, еще и измятые. Но у Валентина оказался талант к собиранию пазлов. Через десять минут лист имел первоначальный вид, только что весь испещрен «шрамами» разрывов.

— Итак, друзья! — я с торжествующим видом показал на записи на собранном листке-франкенштейне. — Смотрите… Здесь числятся не выданными пять паспортов. А в сейфе мы нашли сколько документов на выдачу? Вера, подскажи, пожалуйста.

— Четыре, — ответила она, показывая красные книжицы в ледериновых обложках, раскрыла их и стала зачитывать: — Паспорта на имя Прудникова, Собакина, Кулика и Горохова.

— Ага… — я пробежался по строкам снова. — Есть такие… А тут у нас числится еще не выданным паспорт на имя Блохина Николая Николаевича, пятидесятого года рождения. Стало быть, убийца забрал его паспорт.

— Зачем Сафрону паспорт какого-то Блохина? — недоумевала Вера.

— Потому что Блохин — это теперь новая фамилия Грицука. Не зря же он сюда наведался. Не прописку оформлял. Уверен, что Вершинина сделала для него паспорт, а после Сафрон ее убрал, как ненужного свидетеля. Вот только зря он чернильницу не закрыл. Так бы мне и в голову не пришло рыться в этих амабрных книгах. Вершинина, наверное, хотела сделать запись в журнале о выдаче паспорта, приготовила, как обычно, тушь. И… — я сделал резкое движение, как человек с ножом. — И Мухтар молодец. Четко сработал. Если бы не он, мы никогда бы не стали двигать эту чугуняку, — я кивнул на сейф.

— Теперь, выходит, Сафрон скрывается под личностью Блохина? — размышляла вслух Вера. — А где сам Блохин?

— Мы это проверим, пробьем по картотеке, если надо, сделаем запрос в область. Но думаю, что это, как говорится, мертвые души. А паспорт наш друг получил настоящий. Теперь по всем ориентировкам надо уточнение делать, что разыскивается некий человек с паспортом на имя гражданина Блохина Николая Николаевича.

— Только бы он из города не уехал, — вздохнула Вера, закусив губу.

— На вокзале и на выезде на шоссе дежурят приданные силы из области. Подмогу нам обеспечили для перехвата. Пока Грицук-Блохин, скорее всего, на дно заляжет. И нужно успеть его найти до того, как снимут оцепление.

Я отвел Веру в сторонку и, пока Валентин и Лена ковырялись каждый со своими экспертными делами, тихо спросил:

— Может, расскажешь, наконец, что за вендетта у тебя? Почему ты так хочешь обезвредить племянничка нациста? Ну и почему охотилась за Святошей.

— Да, нет, ничего такого, извини, Саша…

— Да? Уверена?

— Это просто моя работа.

Я посмотрел на нее очень серьёзно.

— А ты знала, что каждый год тринадцатого августа в Зарыбинске происходят очень странные вещи?

Произносил это и следил за ней, за её реакцией. Тело — оно всегда человека выдаст.

Вера дернулась, поджала губу. А потом попыталась сделать вид, что ей это безразлично, даже плечиком так повела, дескать, да что тут может быть такого странного, в вашем захолустье.

— Вижу, что знала, — улыбнулся я. — Но я тебе на всякий случай напомню…

И я стал рассказывать про то, что нарыл в последние дни.

Вера стала слушать меня очень внимательно. А я рассказывал обстоятельно, но почему-то был уверен, что Соколовой это все уже известно.

— В этом году тринадцатого августа повредили памятник павшим воинам в Великой Отечественной, а прошлом году кто-то бессовестно порубил молодые деревца, высаженные по случаю годовщины Великой победы на аллее славы. А в позапрошлом, — я даже сделал паузу, но следачка себя не выдала, — в этот же день неизвестный или неизвестные нарисовали фашистские свастики на стенде с именами погибших горожан на фронте. И каждый раз инцидент происходил именно тринадцатого августа. Дела, конечно, возбуждали по хулиганке. Никто виновных не находил, потом производство по делу приостанавливали в связи с неустановлением лица, совершившего деяние. Дело уходило в архив. За год про этот случай благополучно забывали. А потом новое преступление уже никто не связывал со старым, забытым. Вот только я начал копать, поднял старые сводки и обнаружил эту странную закономерность. Каждый раз вандальная ерунда фашистская происходила. Может, там еще что-то и раньше, в предыдущие года что-то было, но информации я не нашел, слишком много времени прошло, малозначительные дела по хулиганке, сама знаешь, недолго хранят. А теперь скажи мне, товарищ следователь, кому в нашем Зарыбинске нужно вот так гадить памяти и славе Великой победы, и именно тринадцатого августа? Ну не странно ли?

— Ты прав, — кивнула Вера. — Это дело рук Святоши… По нашим сведениям, его взяли на службу полицаем именно тринадцатого августа. Он так своеобразно отмечал эту дату, учиняя акты вандализма.

— Вот как? Некий фетиш? Почему ты сразу мне не сказала? — нахмурился я.

— Извини, Саша, я боялась, что ты найдешь его первым. Когда Сафрону в колонию пришла эта записка, мы стали готовиться к его побегу. Поняли, что, Святоша где-то рядом. Стали проверять соседние области. И в Угледарской, в вашем Зарыбинске, обнаружили вот эту самую закономерность с повреждениями символов воинской славы, нарисованными свастиками. Местные приняли это за проделки хулиганов. Подумали, что непутевые подростки балуются, а мы поняли — и сразу стали отрабатывать Зарыбинск.

— Поэтому ты сюда пришла работать следователем в городскую прокуратуру? — кивнул я. — Ты же пришла раньше, чем Сафрон сбежал.

— Да, но мы уже тогда предполагали, что пойдут они в Зарыбинск. Так оно и случилось…

— Ну, теперь осталось найти Сафрона — и все… Ты будешь отомщена.

— С чего ты взял, что я собираюсь мстить? — скривила губы Вера.

— Соколова, милая моя одноклассница, я не вчера родился… и потом, работа у меня такая… Рассказывай уже, не ломайся. Сама знаешь, мне ты можешь доверять. Мне все равно, из какой ты структуры, мы с тобой общее дело делаем.

— Святоша убил всех моих родственников по отцовской линии, запытал, — проговорила Вера с каменным, совершенно неподвижным лицом. — Не пощадил никого. Там были и дети, и женщины. Отец еще был подростком. Чудом выжил. Сумел сбежать. Святоша прибил его гвоздями к забору. Пробил кисти рук насквозь. Будто распял. Одна доска, на счастье отца, оказалась гнилая. Гвоздь сидел неплотно, и отец сумел его вытащить. Второй гвоздь он вырвал зубами. Кончилась война, он потом искал Святошу, но не нашел, а семь лет назад… все-таки умер от рака легких. Их травили в концалегере газом, и всю жизнь он мучился с астмой и задыхался, и в конце концов палач его, получается, добил. Умирая, он рассказал мне про Святошу. Я пообещала, что найду его… поклялась. Я и работу себе выбрала специально такую. Чтобы искать недобитков.

Если б я не успел узнать её за эти дни, я бы подумал, что всё это она говорит совершенно спокойно. Но нет — чем больше эмоций, тем крепче держала Вера себя в руках.

— Вот теперь нашла, и как? — произнёс я в ответ. — Легче стало?