— Понятно… — прервал я, убирая пистолет в кобуру. — Ну, а теперь по делу поговорим. Что у вас случилось?

От автора

Друзья! Сегодня вышел 3-й том моего цикла «ЗАВОД»!

Матерый попаданец очутился в СССР и должен предотвратить катастрофу на оборонном предприятии. ОН в молодом теле, но всего лишь ученик слесаря.

На 1 том скидка! https://author.today/work/386806

— Захара Елизаровича убивать приходили! — выдохнула Зина с круглыми глазами. — Бугай вот с таким ножом и вот с такими ручищами. Он и меня схватил за волосы, швырнул, как перышко. А девочка не слабая, я нормы ГТО сдала.

— Так вы, получается, потерпевшая? — я скосил взгляд на комсомолку и оценивающее ее рассматривал.

Обычная девчонка, ее бы прихорошить и порядок на голове навести, то вполне себе привлекательная будет.

— Да я-то что, он же к нашему шефу пришел… меня на пол кинул, а сам идет на него с ножиком. Я так испугалась, так испугалась! — тараторила девчонка. — Вот если бы Захар Елизарович не направил бы пистолет, точно бы убил… ой, мама! Как страшно было!

— Зина, — испуганно поморщился редактор на подчиненную.

— Что? Я же всю правду рассказала! Так и было!

— Какой-такой пистолет? — прищурился я на интеллигента.

— Да Зина напутала, не было пистолета, — пожал плечами Артищев, крутя пуговицу на жилете.

— Ой! Я лишнего наболтала, да? — девушка закрыла ладошкой рот, как ребенок, который говорит неправду и наивно старается это скрыть.

— Граждане потерпевшие, тут я буду решать, что лишнее, а что нет, — я повернулся к редактору и строго добавил: — Оружие на базу.

— Что? Что вы сказали? — не понял тот, видимо слишком уж интеллигентный.

— Я говорю, пистолет сюда, мне давайте.

Артищев вздохнул, поплелся к себе в кабинет. Мы за ним. Редактор вытащил из ящика стола «Вальтер», протянул мне.

— Теперь изымете, да?

— Ого… Интересный экземпляр, с войны еще. Сомневаюсь, что у вас есть на него разрешение, не похож он на наградной. И гравировочка немецкая.

Я повертел пистолет в руках, вытащил магазин, он оказался пустым.

— Патроны были? — спросил я Артищева.

— А зачем? Пистолет все одно неисправен. Ударно-спусковой механизм поврежден, боек укорочен. Это своего рода макет для коллекционеров, сделанный из боевого оружия.

— Вы что, коллекционер?

— Нет… Такого добра мне даром не надо, не люблю огнестрельное оружие. Да и все немецкое тоже ненавижу.

Я с выражением на него посмотрел, и он добавил:

— Товарищ просил помочь приобрести, а сам недавно умер. Так и остался пистолет у меня. Прижился.

— А теперь он пойдет на уничтожение, — сказал я. — Изымем у вас. Основные части у него целые, его можно отремонтировать, поэтому — штука сама по себе криминальная, все же я его заберу у вас.

— Что мне за него будет? — сокрушенно вздохнул редактор. — Штраф? Или что похуже?

— Ничего… Не волнуйтесь, — я сунул пистолет в карман. — Официально я ходу не дам этому случаю, если вы поможете мне поймать того, кто приходил сюда с ножом. Кто это был?

— Он скрывал лицо, очки надел темные, дурацкий шарф повязал, — стал рассказывать Артищев. — Но я все равно понял, что видел его в первый раз.

— Уверены?

— Да, я видел его, как вас сейчас. В какой-то миг у него сползли очки, и я заглянул в его глаза. Это было страшно, я вам скажу… Я войну прошел, хоть и не воевал с оружием, но сегодня снова увидел смерть в лицо.

— Что он говорил?

— Да ничего, просто угрожал…

— Почему он напал на вас?

— Я даже не могу предположить… Может, из-за статьи какой-нибудь изобличающей в моей газете. В нашей рубрике «Народный контроль» мы нередко публикуем и высмеиваем разные неприглядные факты в отраслях торговли и снабжения. Нечистых на руку директоров бьем, так сказать, бичом коммунистической прессы.

Он развёл руками — мол, это всё.

— Хм… Если бы за это резали, то всех сотрудников журнала «Крокодил» у нас бы давно на тот свет отправили, и не по одному разу. Вспоминайте, Захар Елизарович, может, враги у вас имеются — или раньше были?

— Нет у меня врагов, только дед Аркадий, сосед по даче, собаку дурную свою выпускает, мы с ним иногда, так сказать, дискутируем на эту тему на повышенных тонах. Но я-то культурно его понукаю, а он матом кроет, как сапожник. Еще и камень в окошко грозился швырнуть.

Я покачал головой.

— Это все не то… Скажите… А вот мне известно, например, что вы вчера в милицию приходили и делали сообщение о том, что видели подозрительного человека. Почему об этом не рассказываете?

— Да, да… Не думал, что это связано… Я увидел на улице человека. И узнал его. Он служил полицаем у немцев в начале войны в поселке Урицкий. Сейчас нет этого поселка. Но тогда там фашисты организовали страшный концлагерь.

— Он, служил в концлагере?

— Не знаю… Я был военным журналистом. Я не воевал, я не мог убивать людей, стрелять в них, я бился пером и бумагой, был первым на агитационном и пропагандистском фронте. И зачастую находился на передовой. Однажды меня ранили, а при отступлении наши не смогли взять меня с собой, иначе растрясли бы, а это неминуемая смерть. Видите, — главред показал мне руки. Кисти были когда-то обожжены, а теперь покрыты грубыми рубцами. — У меня все тело такое. Мы попали под бомбежку. Я чудом спасся из горящего дома. Остался умирать в поселке, никто не верил, что выживу, но меня выходила одна чудесная женщина. Вдова. Спрятала меня в подполье. И я выжил…

Он углубился в воспоминания, и голос у него стал чуть хрипловатым, будто возраста прибавилось.

— А этот полицай, Силантий, хаживал к вдове. Баба она была видная, он все ей горбушку хлеба носил. Но та не брала, всё его пыталась отвадить, да не получалось. И однажды он нашел меня. Сказал, что обоих под расстрел. Но честная вдова смогла откупиться за нас двоих — отдала все золотые украшения, что остались ей от бабки-дворянки. Хранила она их под половицей, а тут влюбилась в меня и отдала все. Но Силантий не успокоился. Каждый раз приходил и требовал новую мзду, иначе, говорил, выдаст меня. А потом я смог набраться сил и сбежать. Ушел к партизанам и вернулся в тыл, меня сделали одним из журналистов «Московского большевика» — выездной агитгазеты. После войны я пытался найти вдову, но ее не было среди живых. Соседи, — он вздохнул, склонил голову и с усилием договорил: — Соседи мне сказали, что Силантий все-таки изнасиловал и убил ее.

— Как фамилия и отчество этого Силантия? — нахмурился я.

— Я не знаю… Может, тогда и говорили, но забыл. И не уверен, что это его настоящее имя. Может, прозвище? Хотя в деревнях прозвища другие были, очень похоже, что имя все-таки.

— Здесь, в Зарыбинске, он под своим именем живет?

— Наверное да… Но утверждать не берусь. Я его для проверки окликнул по имени, он остановился. Тоже меня узнал, побелел, а после скрылся. Прибавил шагу и затерялся на рынке. Я его не догнал.

— Сколько же ему лет, что вы его догнать не смогли?

— Не знаю, но думаю, примерно как мне… а мне пятьдесят восемь.

— Получается, что, когда он служил у фрицев полицаем, ему был примерно… годков чуть за двадцать?

— Да, — кивнул редактор. — Молодой парень был, но тогда уже матерый. Вдова говорила, что бывший комсомолец и ударник труда, не знаю, как его в армию не забрали, может, прятался где-то, а когда немцы пришли, он сразу к ним переметнулся. Люди в поселке поговаривали, что он испытания прошел. Фашисты часто так испытывали тех, кто к ним служить подался. Дадут в руки автомат и велят расстрелять пленных партизан. А он сказал, что незачем патроны тратить, и убил всех троих саперной лопаткой, раскроил головы. А потом, говорят, его вообще взяли в концлагерь, и, вроде, он у них там за палача был. Но про это точно не знаю, может, это уже и байки, это я уже после войны наслушался. Я когда вдову искал, много чего понарассказывали. Теперь не разберешь, правда или вымысел. С самой войны этого Силантия я не видел, а тут вдруг он мне на рынке попался. Я сначала не поверил, даже чуть не перекрестился, хоть и не верующий. Но его лица я никогда не забуду. Это точно был он…