Уж не собирается ли Грицук сколотить здесь банду? Нужно поскорее его взять. Но пока я не знал, как это провернуть. Единственная ниточка, что вела к беглому зэку и убийце, оборвалась и лежала сейчас в прихожей с откушенным ухом.

— Сан Саныч! — позвал меня Валя, извлекая из шкафчика старую железную банку из-под кофе с текстом на немецком языке. — Посмотри, что внутри! Вот это да!

По тому, как он её держал, можно было догадаться, что она довольно увесистая. Я взял жестяную тару, на которой был обозначен год выпуска: «1941», и заглянул внутрь.

— Фашистские пассатижи! — не удержавшись, выкрикнул я. — Это же зубы! Золотые зубы.

— Да… — кивал Валя, подсвечивая находку фонариком. — Коронки из золота. Судя по всему, очень старые, еще военных времен. Кто-то снял их с трупов или пленных. Похоже, наш Жорич — не простая птица… Вот говорил я маме, что зря она с ним связалась. Не слушала. А теперь я ей выскажу… Все как есть…

— Ну, ты с ней полегче, Валентин, — проговорил я. — Она признала свои ошибки. Сегодня даже извинилась передо мной.

— Моя мама? Извинилась? Не может быть… Нужно запомнить сегодняшнее число. Это день, когда произошло чудо.

— Извинилась, представляешь. Еще она сказала, что гордится тобой и выбранной профессией, что заблуждалась насчет рода твоей деятельности и…

— Подожди, подожди. Серьезно? — перебил меня Валя.

— Ну да…

— Спасибо тебе, Сан Саныч, — тряс мою руку эксперт. — Спасибо. Ты не представляешь, как для меня это важно…

В квартире Жорича кроме зубных коронок нашли еще кое-что изобличающее. Старые, блеклые, с налетом желтизны фотографии военных времен. На снимках Силантий в форме немецкого полицая с винтовкой наперевес, рукава закатаны (как часто, кичась, носили каратели).

Стоит и улыбается рядом с кучкой таких же предателей на крыльце комендатуры. На крыше дома торчит флаг со свастикой. На заднем плане сбоку я увидел и еще одного человека в форме полицая. Молоденький, пацан совсем. Казалось бы, и понятно, раз уж у комендатуры снимали — прихвостни фашиков там стоят, но я всё-таки присмотрелся. Почему-то он мне показался знакомым. Странно… Наверное, морда слишком славянская, а не германская, вот и померещилось. Или я его где-то видел все-таки? Не могу понять.

Я морщил лоб, приглядываясь, но уж больно старый снимок, да и резкость не на этого типа наведена — никак лица не разглядеть. Видно, что вот глаза, вот нос, да и то, черты, скорее, угадывались, и мое воображение их дорисовывало.

— Что ты там такого увидел? Будто привидение рассматриваешь, — поинтересовалась Вера, заглядывая мне через плечо.

— Да вот, глянь… Такое ощущение, что вот этот молоденький шакал мне почему-то знаком.

Вера присмотрелась:

— Нет, я его не узнаю. Да и ты, скорее всего, ошибся. Этот снимок сделан в поселке Урицкий. Далеко от нас. Там, где служил Святоша. Он же Силантий Жорич. Смотри, как улыбается, гад. Сдох, наконец…

Она отвела взгляд от снимка, поджала губы — вся напряжена.

— Стало быть, твоя душенька довольна? — я хитро прищурился на следачку и кивнул в сторону коридора, где распластался труп.

— Да, — хмуро кивнула Вера.

— А вот радости в глазах не вижу, — тихо проговорил я и отвел ее за локоток в сторонку. — Рассказывай, Вера Андреевна, что тебя гложет?

— Я его сама хотела убить… — тихо пробубнила девушка, каким-то загробным и будто не своим голосом, словно в нее вселился демон.

— Ну, извини… Выбора не было, или он — или Тулуш. Один бы из них умер, и коллегу я отдавать был не готов, — поддел её я, а потом добавил абсолютно серьёзно: — Думаешь, я не хотел бы сам его допросить с пристрастием? Мне очень бы надо узнать, где этот чертов Сафрон. Мне кажется, что у меня тоже с ним личные счеты… Потому что слишком хорошо помню труп в Мохово, его рук дело… А у того мужчины дочь и внук. Жалко их… А ты что? Твоя миссия выполнена, теперь уедешь?

Вера мотнула головой, плечи её будто бы закаменели.

— Пока не найду Сафрона, задание не окончено.

— Вот как… Что ж. С одной стороны, я очень хочу найти Грицука, а с другой, хотелось бы не так быстро.

— Не хочешь, чтобы я уезжала? — чуть улыбнулась Вера.

— Ты хороший следак, Соколова, с тобой приятно иметь дело. Ну и целоваться тоже приятно.

— Извини… Тогда в палатке… — Вера опустила голову.

Но по ее глазам я видел, что ей ни чуточки не стыдно, это все игра. Она — сама невинность, но только внешне, а внутри демонёнок.

— За что? Мне понравилось… Эх, а знаешь, одноклассница… если бы не Алена, я бы за тобой точно приударил.

— Ну так приударь… Мы Алене не скажем, — прищурилась девушка.

— А вот возьму и приударю! — хохотнул я.

Мы сами не заметили, как отошли в соседнюю комнату, где вели беседу полушепотом. От лишних глаз нас отделяли шторы на дверном проеме. Любили вешать шторы в проходе, словно бы вместо дверей, в СССР. Вера быстренько оглянулась, убедилась, что нас никто не видит. Подошла ко мне, обвила руками мою шею. Я обхватил ее за талию, прижал к себе, и мы поцеловались.

— Сан Саныч! — распахнув шторки, в комнату бесцеремонно ввалился Гужевой.

Он что-то хотел сказать, когда мы с Верой отпрянули друг от друга, но Ваня успел нас заметить. В его глазах вспыхнуло удивление, а потом сразу некое чувство удовлетворения и тихой радости, что ли. Оно и понятно — вот теперь он точно расскажет Марии, как я следачек новеньких прямо на каждом осмотре тискаю. В красках расскажет, чтобы на предстоящей свадьбе невеста вдруг не передумала и не сбежала прямо из-под венца. Конечно, Маша — женщина серьезная и обстоятельная, и к побегам не склонная, она давно взвесила все «за» и «против», и я уверен, что ерундой заниматься не будет, иначе на фига было весь этот цирк, то есть свадьбу, затевать.

Но, похоже, Ваня так не считал и не был на все сто уверен в своей пассии. Он всё равно ревновал ее ко мне. Я это видел. И ждал свадьбы с огромным нетерпением, радостью и одновременно тревогой. А получится ли жениться, а не умыкнет ли Морозов невесту? А теперь он видел и убеждался, что красть невест я вряд ли буду, тут и без всяких краж девиц-красавиц рядом со мной хватает. Не то чтобы я был бабником, так… на полфёдора. Полубабник. Просто не влюбился еще намертво. Обреченно и насовсем… Нет, Алену, я конечно, люблю… И Марию немножко. А при виде Веры сердечко радостно ёкает. Как таких умниц-красавиц не любить?

— Чего хотел? — спросил я застывшего Гужевого, в мозгу которого уже явно крутился какой-то коварный план насчет меня и его невесты.

— Там… Это… Саныч, я соседей опросил, весь подъезд обежал, никто не видел Сафрона. Ну, мужика, схожего по приметам. Я им фотокарточку показывал. Говорят, в подъезде не замечали эту криминальную морду.

— Видеонаблюдение проверил?

— Чего? — опешил Гужевой.

— Ну, бабушек на лавочках у подъездов и в грибке. Я их называю видеокамерами. Они запись происходящего ведут неустанно, только жаль, что режима ночного видения не имеют.

— А! Бабулек опросил, ага. Но там хохма, Саныч… Кто-то говорит, что это ее покойный муж так выглядит, дескать, приходит, но во сне. Кто-то сказал, что это к Наташке из шестой хахаль хаживает. Третья твердила, что это наш участковый, один в один, только с номерком и бритый.

— М-да… Какое-то сломанное видеонаблюдение в этом дворе, — задумчиво пробормотал я.

— Брешут бабульки, ежу понятно, — переминался с ноги на ногу Ваня, явно к чему-то подводя.

— И что предлагаешь?

— Ну это… Бессмысленно его тут ждать, засаду держать. Я думаю, раз его тут не видели — они встречались с Жоричем где-то на нейтральной территории. Да и вещей Сафрона тут нет.

— Его вещи — трусы, штаны и рубаха, Ваня, все при нем. Или ты думаешь, беглый рецидивист гардеробчиком тут разжился? Робу и сапоги он выкинул, а сам ходит в одежде убитого парня, того, что с пляжа. Так что засаду ставить будем обязательно. Соседи не видели его — но это ничего не значит, — с ударением произносил я каждое слово. — Ты их спроси, видели ли они когда-нибудь инопланетянина, каждый второй побожится, что видел. Никогда не верь людям, Ваня, они частенько ошибаются. В общем, так, возьмешь с собой Прошкина, и останетесь здесь. Вооружитесь только. Мы дверь опечатаем снаружи, дескать, нет никого в квартире. Сидите тихо, как мыши, и свет не вздумайте включать. И проигрыватель тоже с телевизором не трогайте. Ясно?