— Больно будет. И мне, и вертолёту. Хочу на домкраты.

Воцарилась пауза в эфире, а со стороны полигона уже приближается пара Ми-28. Летят быстро, будто торопятся посмотреть на мою посадку.

Выполнили очередной вираж над лесом, пока Евич вышел на связь с Медведевым и выслушал его. Всё же, Андрей Вячеславович знает Ми-24 лучше многих. Был бы сейчас в Торске Гурген Карапетян, то стоило бы и его послушать.

— 001й, я сейчас сяду и ему буду подсказывать. Пока тащите домкраты, — сказал Евич, в то время, когда Ми-28 уже прошли торец полосы.

Слова лётчика-испытателя, всё же, не руководство к действию. По большому счёту, решение по посадке должен принять только один человек. К счастью, это я.

— 330й, 001му, — запросил меня Медведев. — Сможешь посадить на домкраты?

Заниматься бравадой и бить себя в грудь, что это для меня раз плюнуть, не буду. Надо сказать как есть.

— Гарантировать не могу. Попасть-то попадём на домкраты, но может потом нас с них сорвать. Ветер сильный. Но если просто на бетон садиться, вероятность загореться и переломаться больше.

Небольшая пауза в эфире. Внизу на стоянку уже зарулили Ми-28. Лётчики быстро побежали в сторону «кризисного штаба», который организовали рядом.

— 330й, отдохни. Тащим домкраты.

— Принял, — ответил я.

Петруха вновь взял на себя управление, пока я собирался с мыслями. Придётся сейчас очень точно работать и много потеть.

На рулёжку подъехал ещё один ГАЗ-66. Большое количество человек мигом подбежали и начали стаскивать вниз оранжевые стойки. Не прошло и пяти минут, как на бетоне были выставлены домкраты.

Чем-то похожи на автомобильные. Винтовые, с выдвигающимся из середины стержнем с шарообразной законцовкой. Вот именно на эти «шарики» мне и нужно будет сесть.

— Управления взял, — сказал я и начал выполнять заход на рулёжку.

Мы быстро развернулись и начали медленно снижаться. Встречный ветер вносил свои коррективы в устойчивость управления. Приходилось парировать отклонения не только быстро, но и как можно плавнее.

— Саныч, подходи ближе. Вон тебе уже машет кто-то. Евич, вроде, — удивился Пётр.

И действительно! Напротив расчётной площадки приземления, где выставили домкраты, стоял с радиостанцией Андрей Вячеславович в песочном комбинезоне.

— Наблюдаю тебя. Снижайся. Тебе нужно попасть сначала на два домкрата. Потом подставим ещё два и будем пробовать снижать мощность, — услышал я Евича.

У него очень шумела радиостанция. Ещё бы! Он ведь стоял в непосредственной близости от вертолёта.

Мы зависли над домкратами, отбрасывая мощный воздушный поток вниз.

— Командир, а ты точно попадёшь? — переспросил меня Алексей, из грузовой кабины.

Похоже, что он только что открыл дверь и глянул вниз, пока я снижался.

— У меня глаз под днищем вертолёта нет, поэтому я не уверен. Давайте на выход из вертолёта, — скомандовал я Петрухе и Андрею.

Дольше всех сопротивлялся лётчик-оператор. Ни в какую не хотел, так что пришлось приказывать.

— Готов? — спросил у меня в эфир Евич, подошедший к вертолёту слева.

— Точно так.

Андрей Вячеславович встал передо мной, а техники нырнули под фюзеляж. С двух сторон встали ещё два представителя инженерно-авиационной службы, выполняя роль ориентиров для висения. Вроде всё готово. Я сжал и разжал пальцы на руках, чтобы снять небольшое напряжение.

Пару раз выдохнул и начал работать.

— Снижайся. Много! Влево-влево. Нет, вправо и чуть на меня. Ещё чуть влево и от меня, — командовал Евич.

Движения совершаю даже не то что миллиметровые, а микроскопические. При этом крайне тяжело держать вертолёт, чтобы его не качнуло очередным порывом ветра.

Ощущение, что у меня выросло ещё две головы, как у Змей Горыныча. Смотришь перед собой, но не упускаешь из виду ориентир слева и справа от себя.

С каждым смещением, я всё больше начинал чувствовать вертолёт. Будто слился с ним. Но и напряжение нарастает. Долго так висеть и «моститься» у меня не получится.

При этом опускаться тоже нужно медленно, преодолевая каждый сантиметр высоты с особой осторожностью. Рычаг шаг-газ ходит очень плавно. Вроде и опускаю его, но вертолёт продолжает висеть. Сильно придавливать нельзя. Иначе коснусь не так, как надо.

— Уже почти. Сантиметров 15 осталось, — сказал Евич.

Я и сам почувствовал, что вот-вот и штыри домкратов войдут в специальные отверстия в фюзеляже. Спускаюсь ещё ниже. Андрей Вячеславович показывает, что нужно ещё немного. Шаг-газ опускаю, педалью парирую разворот. Остаётся совсем немного…

— Мимо! Вверх-вверх! — скомандовал Евич.

В последнюю секунду подул порыв ветра, которые не позволил мне удержать вертолёт на нужной высоте. Я приподнялся на полметра над домкратами и начал снова.

Снижаюсь по указаниям Евича. Выравниваюсь. Он продолжает руководить мной, но и у меня уже рука наработала определённый порядок. «Щупаю» эти домкраты и тут приходит оно — ощущение, что коснулся чего-то.

Время сразу пошло по-другому. Уже не так быстро жестикулирует Евич. Кажется, что лопасти крутятся чуть медленнее. Но солёный привкус пота на губах никуда не ушёл.

Если я сейчас коснулся домкрата как надо, то нужно ещё на пару сантиметров вниз. Тогда первая часть выполнена. Но если хоть один из двух упоров прошёл мимо специального отверстия, то домкрат пропорет обшивку. Тогда надо будет резко взлетать.

Но характерных жестов от Евича, запрещающих снижение нет. А старшим товарищам надо верить!

Ещё слегка придавливаю рычаг шаг-газ. Тут же ощущение устойчивого упора.

— Попал! Хорош! — громко сказал Андрей Вячеславович.

Я будто в мутной воде поймал золотую рыбку. Причём двумя руками.

Техники справа и слева показали мне поднятые вверх большие пальцы. Но ещё не всё.

Свалится с домкратов никак нельзя. Если такое произойдёт, люди вокруг меня могут погибнуть. А под фюзеляжем, прямо скажем, обречены.

Пока техники выставляют ещё два домкрата, держу вертолёт не шевельнувшись. Наземному составу понадобились секунды, чтобы закончить приготовление.

— Медленно. Педаль, а затем шаг-газ. Ручку сильно не тормоши, — сказал Евич.

Я опять осторожно опускаю вертолёт и чувствую касание задней частью домкратов. Совсем немного и вертолёт «сядет» задней частью. Очередное ощущение упора. Да! Вертолёт на четырёх опорах!

— Сидишь. Молодцом! — замахал руками радостный Евич.

Но и это ещё не конец. Не знаю, что они там все видят снаружи, а я чувствую вибрацию. Будто я на тонких спичках сижу.

— Все в стороны! Буду полностью опускать рычаг шаг-газ и выключать двигатели, — громко сказал я в эфир.

Евич всё понял и быстро разогнал всех на безопасное расстояние. Как только двигатели начнут выключаться, пойдёт разбалансировка. От вибрации вертолёт может свалиться с домкратов. И я уже никак не смогу на это повлиять.

В наушниках прозвучал голос Андрея Вячеславовича, что все отбежали. Сил удерживать вертолёт почти нет. Надо заканчивать.

Медленно убираю «коррекцию» на рычаге шаг-газ. На указателе оборотов несущего винта показания уменьшаются. Пока всё нормально, но теперь буду выключать правый двигатель. Схватился за стоп-кран и закрыл его.

И тут вертолёт резко дёрнуло влево. Рефлекторно начал давить на правую педаль, но рулевой винт в данном случае уже мне не помощник. Ми-24 начал ходить ходуном на домкратах. Вот-вот свалится!

— Стоять, — громко сказал я, будто это сейчас поможет.

Но вертолёт устоял. Теперь левый двигатель нужно выключить. Рывок будет гораздо сильнее.

Выключаю стоп-краном и второй двигатель. Вибрация и разбалансировка пошла ещё сильнее. Рвануло в левую сторону так, что я уже начал щупать ручку аварийного сброса входной двери справа. Мгновение и Ми-24 успокоился.

Сразу стало так тихо. На ручку управления упали две капли пота. Над головой несущий винт уже замедляет вращение.

Я выдохнул и расслабился.

— Леденец, 330й посадка. Всем большое спасибо, — доложил в эфир.