— Так точно.

Дверь в кабинет открылась, и на пороге показался Римаков со своим помощником Виталием.

— Товарищ полковник, доброе утро! Не ожидал вас встретить здесь в столь ранний час, — зашёл он в кабинет и поздоровался с каждым.

— Я вас тоже, Максим Евгеньевич. Вам нужен Клюковкин?

— Само собой. Сегодня они выполнили очень важную задачу. Проявили мужество и хладнокровие. И только благодаря им была выполнена поставленная задача. Предлагаю отправить на отдых личный состав, — ответил Римаков.

— И не мешало бы поощрить. Верно? — сказал Виталий.

Мальцин слегка удивился. Римаков кивнул, подтверждая слова своего коллеги. Начбез противиться не стал. Зато у него возник более серьёзный вопрос.

— А вертолёт кто возвращать будет?

— Ну, мы на войне. Без потерь не обойтись. Задача выполнена, а благодаря героизму и мужеству экипажей мы обошлись без жертв, — произнёс Виталий, но Мальцин не внял его словам.

— Это всё понятно. Но вертолёт…

Римаков прокашлялся и подошёл к полковнику ближе. Не скажу, что начальник службы безопасности полётов не прав. Вертолёт потерян в результате операции, о которой мало кто знает. Вот Мальцин и сомневается, что «игра стоила свеч».

— И ещё, товарищ полковник, — спокойно заявил Максим Евгеньевич и подошёл ближе. — С теми, кто нам помогает, так не разговаривают. Мы не работаем с людьми, в которых сомневаемся.

Вот это уровень! Не думал, что за меня будут заступаться люди из КГБ. Приятно, что не отреклись.

Мальцин посмотрел на меня, сложил документы и подошёл ко мне.

— Передам в командование просьбу наших с вами коллег. Вы… молодец, товарищ Клюковкин.

На этом разговор закончился и Мальцин отпустил меня.

Зато продолжили со мной беседовать товарищ из «комитета глубокого бурения». Виталий уехал к капониру Ми-28, а Максим Евгеньевич предложил мне пройтись.

Всё в лучших традициях шпионских фильмов.

Вместо сквера в парке — жилой городок в Баграме. Вместо лавочки — беседка рядом с палатками.

— Хорошо тут у вас. Вот только жарко и пыльно, — сидел рядом со мной в беседке Максим Евгеньевич, надев свои солнцезащитные очки.

— А запах керосина и выхлопных газов вас не смущает? — уточнил я.

— Нисколько. Поверь мне, Сан Саныч, я ощущал такие «ароматы войны», что теперь почти не сплю по ночам.

— Кошмары?

— Нет. Вспоминаю результаты работы.

Римаков задумался. Он заострил взгляд на проезжающем мимо ГАЗ-66, в кузове которого ехали несколько молодых солдат.

— Вот видишь этих парней в кузове «шишиги». Им же не больше 18–19 лет, — указал он на бойцов.

— Да. Такой уж призывной возраст, — ответил я.

— Завтра мне нужно будет спланировать операцию, и они все погибнут. Благодаря этому мы сможем добраться до интересующей нас информации. А может просто проверим, какова численность отрядов духов в том или ином районе. Но итог будет один — лётчики Ан-12 отвезут их домой в цинковых гробах. Никто не узнает, для чего и за что они погибли. Таков результат моей работы — все видят только цену, а не саму цель.

Интересная исповедь у Максима Евгеньевича получается. Наверное, не всегда ему удаётся вот так посидеть на лавке и поговорить по душам.

— И как вы справляетесь со своими «воспоминаниями»?

— Никак. Просто делаю выводы, Саша, — ответил Римаков.

К беседке подъехал УАЗ «таблетка», из которой вышел Виталик.

— Нам пора. Самолёт уже заправлен. Вещи в машине, — ответил молодой комитетчик.

Максим Евгеньевич кивнул и встал с лавки.

— Спасибо, Александр! Думаю, это наша не последняя с вами встреча. Или всё-таки следует сказать — не крайняя? — улыбнулся Римаков.

— Вам, «сухопутному», можно как угодно.

Максим Евгеньевич пожал мне руку, приобняв за плечо. Его коллега сделал тоже самое, и они оба пошли к машине. И всё же я захотел кое-что ещё сказать Римакову.

— Максим Евгеньевич, в одном не согласен с вами, — позвал я старшего КГБшника.

— В чём?

— Вы сказали никто не узнает, за что погибли эти парни. Они за Родину погибли. И каждый из нас готов это сделать, — сказал я.

— И мы тоже. Но ещё труднее жить для Родины, — ответил мне Виталий.

Римаков улыбнулся, медленно кивнул, и двое «комитетчиков» сев в машину, уехали в сторону аэродрома.

В эту же ночь «исчезли» с аэродрома и специалисты Ми-28. Как мне рассказал перед отлётом Карапетян, им предписали перелететь в Шинданд. Предстояло провести испытания в более пустынной местности.

Он намекнул, что мне бы стоило подумать над переводом в Торск после командировки. Благо такое предложение у меня уже есть от командира центра полковника Медведева.

Что ж, стоит его принять.

В жизни нашей эскадрильи особых изменений не произошло. Мы все так же продолжали грызть гранит лётной науки, тренируясь в изображении «ёжиков» и не только их. Баев ввёл систему «тактических летучек», где были короткие вопросы. Всё меньше времени мы уделяли изучению района полётов и возможности отработки лётных навыков в районе аэродрома.

В моём звене чувствовалось, что необходимо отработать некоторые элементы полётов. Будь то посадка ночью на совершенно тёмную площадку или полёт строем. А для этого нужно было провести учебно-тренировочные полёты.

Заместитель командира эскадрильи уехал в Союз. Повёз Магу, Багу и погибшего бортового техника. Так что вопрос с полётами нужно было решать с Баевым.

В один из дней я пришёл в «жилую бочку» командира с предложением на проведение таких полётов. А ещё хотелось узнать, зачем он этим утром замуштровал людей строевым смотром.

Ответ командира эскадрильи на мою просьбу об учебных полётах был ожидаемым.

— Никаких полётов. В Союзе нужно было тренироваться. Если хотите, могу организовать отправку туда, — ответил мне комэска.

Кузьма Иванович в это время лежал под вентилятором и читал с важным видом книгу.

— Я вам уже говорил, что личный состав должен расти профессионально, а не только теоретически…

— Теория — основа всего, Клюковкин. Иди работай. Готовься к вечерней постановке задач и повторному строевому смотру.

Надоел, так надоел. Согласен, что в звании лейтенанта выговаривать подполковнику, что он не прав, не самое правильное. Но если балбесу не сказать, что он балбесу, он так и будет жить в неведении.

— Товарищ подполковник, а вы сами не устали от постоянной муштры? Зачем нужен был сегодня перед полётами строевой смотр?

— Я у тебя забыл спросить зачем! Свободен, лейтенант.

— Вижу, что устали. Так, может, немного обороты сбавить? И люди к вам потянутся, — добавил я.

Баев вскочил на ноги и подлетел ко мне. Не знаю, рассчитывал ли он, что я начну отходить назад или прикрываться, но по лицу командира эскадрильи было видно, что он в гневе.

— Мне плевать, кто ко мне тянется или не тянется. Из-за вас меня сняли с должности и поставили руководить вами же. Думаешь, я буду испытывать к 363й эскадрилье братские чувства? Ошибаешься. Так что свободны, товарищ лейтенант! — повысил он голос.

Посмотрел я в бесстыжие глаза этого человека и более иллюзий у меня не осталось. Если ему даже всё равно на наши жизни, на учебно-тренировочные полёты тем более «до фонаря».

В дверь бочки постучались. Это пришёл посыльный со штаба дивизии. Кузьму Ивановича вызывали на совещание.

— Наконец-то! Надеюсь, это по моему вопросу. До вечера, Клюковкин, — сказал Баев, в быстром темпе приводя себя в порядок.

Более задерживаться в «бочке» мне не хотелось.

Вечером, по устоявшейся нелюбимой всеми традиции, личный состав собрался в кабинете предполётных указаний. Очередной виток ворчания от моих подчинённых уже набил оскомину.

— Саныч, ну давай забьём, как мы умеем. Ну его с его указаниями и приказами, — сказал мне Юрис, сидевший рядом.

— Приказы нужно выполнять, а не саботировать. К тому же Кеша так и не выучил всех «ёжиков», верно? — повернулся я к Петрову.

Иннокентий повторял схемы сил, читая «монументальный трактат» по аэродинамике и динамике полёта вертолёта под редакцией Ромасевича и Самойлова. Такое ощущение, что я вижу перед собой ту же книгу, по которой сам учился в будущем в лётном училище.