Он поднял свою левую руку, и они оба посмотрели на нее. На его безымянном пальце не было ничего, а массивное кольцо на мизинце явно было печаткой.

- Это не ваше обручальное кольцо, - сказала она. - Что это?

Он уронил руку на колени.

- Ничего. Значит, у меня нет обручального кольца. У большинства мужчин его нет.

- Папа подарил нам обоим одинаковые кольца, разве вы не помните? Он всегда носил свое в знак своей преданности моей матери.

Она вздернула подбородок, вызывающе и напряженно, призывая его снова стать циничным, не желая допускать даже мысли о возможности правды. Он не мог насмехаться над ней.

- Для вас это важно, не так ли? - тихо спросил он.

- Как я уже говорила, верность - это краеугольный камень брака, а крепкий брак - это основа семьи, а семья - это все.

Но по мере того, как она говорила, ее взгляд затуманивался, и она выглядела невероятно юной, потерянной и уязвимой, как новорожденный ягненок, который только и ждет, когда лисы разорвут его в клочья. Если бы он был другим мужчиной, он бы утешил ее и защитил. Но он не был другим человеком, она не была его овечкой, и защищать ее не входило в его обязанности.

- Семья - это помеха, - сказал он и сосредоточился на еде.

ИЗ МНОГИХ ТРУДНОСТЕЙ, возникших у Кассандры с мистером Девиттом, - его сквернословие, плутоватая ухмылка, настойчивое желание обнажить грудь, - одной из самых серьезных была его быстрая смена настроения. Она поняла, что он был человеком, быстрым в мыслях и поступках, но он также был скор на гнев, на юмор, на сочувствие, на безразличие. Она не могла припомнить, чтобы встречала кого-нибудь, кто был бы так быстр во всем, и она боялась, что вывихнет шею, пытаясь не отстать.

Он даже ел быстро, хотя она доела свой пирог и грушу первой, и до нее дошло, что у нее очень мало времени, чтобы снова отстоять свою точку зрения, прежде чем он доест и уйдет.

Кроме того, пока он ел, он молчал. Это казалось редким и удивительным событием.

- Сегодня я встречаюсь со своей бабушкой, герцогиней, - сказала она. - Мне важно увидеть ее лично, потому что отношения в моей семье были немного напряженными с тех пор, как...

Она задумалась. С тех пор, как папа женился на маме. Герцогиня не одобрила выбор жены своего младшего сына, хотя, конечно, все всегда были вежливы и воспитаны.

- Не слишком долго. Только в течение последней четверти века или около того. Я надеюсь, что ее светлость заберет Люси к себе, позаботиться о ее дебюте и введет ее в общество. Если нам повезет, Люси сделает хорошую партию и к концу года будет счастлива в браке. Уверяю вас, я совсем вас не побеспокою. Вы даже не заметите, что я здесь.

Он отодвинул пустую тарелку и ухмыльнулся.

- Что в этом забавного? - спросила она.

- Вы превосходно умеете говорить вежливо, - сказал он. – «Я совсем вас не побеспокою» означает «Я не хочу разговаривать с вами больше, чем это необходимо». «Вы вряд ли заметите, что я здесь» означает «Я собираюсь притвориться, что вас не существует». Разве я не прав?

- Как чудесно, что мы понимаем друг друга.

- Что означает: «Конечно, вы чертовски правы».

- Пожалуйста, мистер Девитт. Следите за выражениями.

- Вам нравится то, как я разговариваю. Это дает вам повод отругать меня вместо того, чтобы честно ответить.

- Я не… Я бы не стала... Вы... Ох.

Не найдя слов, Кассандра скрестила руки на груди и с негодованием посмотрела на него. Предположить, что она была нечестна! Она просто проявляла вежливость.

- Вы не должны насмехаться над вежливостью, - сказала она. - Это наша лучшая защита от убийства друг друга.

- Нашей лучшей защитой от убийства друг друга было бы вернуться к нашим отдельным жизням. Мы прожили целых два года, даже не испытывая желания убить друг друга, чего не могут сказать другие супружеские пары. Вам должно быть стыдно, миссис Девитт, за то, что вы пытаетесь разрушить наш идеальный брак.

- Уверяю вас, наш брак будет таким же идеальным, если мы будем заниматься своими делами и полностью игнорировать друг друга.

Он тяжело вздохнул.

- Вы когда-нибудь слышали о ракушках?

- Прошу прощения?

- Ракушки. Это ужасные морские создания, которые цепляются за корпуса кораблей и замедляют их движение. От них практически невозможно избавиться, и есть люди, единственная задача которых - соскребать их. Вы, миссис Девитт, живучи, как ракушка.

- Я приму это за комплимент, мистер Девитт. Я рада, что вы начинаете проявлять благоразумие и понимать, что было бы пустой тратой вашего драгоценного времени пытаться соскрести меня.

Кассандра отодвинула стул и встала. Он, конечно, не встал, и было бы пустой тратой времени объяснять, что джентльмен никогда не остается сидеть, когда леди стоит. Ее муж был не настоящим джентльменом, а странным гибридным созданием, одним из немногих, кто мог пересекать границы между противоположными мирами аристократии и коммерции, благодаря редкому сочетанию его воспитания, деловой хватки и, как она подозревала, явной кровожадности.

Эти темные, напряженные глаза следили за ней, пока она обходила стол и направлялась к двери. Ей пришлось пройти мимо него, и она остановилась рядом с ним. Ее внимание привлек синяк на его щеке.

- Похоже, это действительно больно, - сказала она. - Хотя, осмелюсь сказать, вы это заслужили. Вы просто невыносимы.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, она слегка прикоснулась большим пальцем к синяку. Ее пальцы коснулись его щеки. Щетина была на удивление мягкой, и она едва сдержалась, чтобы не погладить ее. Она опустила взгляд и увидела его грудь, все еще обнаженную, все еще мускулистую, и, да, с редкими темными волосами. Она поспешно отдернула руку и ухватилась за свои юбки.

Ей нужно было что-то сказать ему, но она не могла сообразить, что именно.

- Вы собираетесь поцеловать синяк, чтобы боль прошла?

Его тон был легким и дразнящим, и она старательно избегала встречаться с ним взглядом. Вместо этого она сосредоточилась на синяке. На багровом пятне, острой скуле, горячей коже, мягкой щетине. Она сможет это сделать. Она сможет прижаться губами к его лицу, прямо там. Она часто целовала своих сестер в щеку, и мать тоже. Это было достаточно просто. Наклониться, ощутить его тепло и энергию и прижаться губами…

Она отвела взгляд от его щеки и случайно встретилась с ним взглядом. Карим, жарким взгляд.

Он больше не смеялся. Он больше не поддразнивал ее. Его внезапная серьезность пронзила ее насквозь и отозвалась мурашками на коже. Внезапно она осознала, насколько он велик и как близко находится. Его рука была всего в нескольких дюймах от ее бедра. Ей даже не пришлось бы выпрямлять локоть, если бы она захотела положить ладонь ему на грудь.

Затем - затем - он встал. То есть он развернулся вверх с волнистой медлительностью, противоречащей его обычной стремительности. Она выгнула спину, и ее ягодицы прижались к подлокотнику соседнего стула. Он не сделал ни единого движения, чтобы прикоснуться к ней, но, казалось, нависал над ней; он казался намного выше, когда они стояли так близко, а его грудь была намного шире, когда она была прямо у нее перед глазами. Юбки шелестели у ее ног, ласкаемые его халатом. Она осознала, что ее губы приоткрыты, чтобы было легче дышать, и закрыла их. Он взглянул на ее рот, потом снова в глаза.

Это тело когда-то лежало на ней, их тела были соединены – это было ненадолго и неловко, но все же они соединились. Это казалось невозможным, и все же...…

- Я никогда не целовал вас, - сказал он. - Неудивительно, что вы так и не простили меня за нашу первую брачную ночь.

- Как вы и сказали. - Ее голос прозвучал хрипло, и она откашлялась. - Так даже лучше.

- Да. Так будет лучше всего.

Он снова посмотрел на ее губы, слегка покачнулся, затем поднял глаза и выпрямился.

- Вы все нарушаете, Камилла.

- Значит, у нас есть что-то общее, Джереми.

Она отодвинулась от него и направилась к двери на ногах, которые не должны были казаться такими слабыми, чувствуя, что задыхается, что смущена и с осознанием, что это только начало.