Брюнетка, судя по всему,– та женщина, которую Уайетт пытался забыть, или та, что когда-то отвергла его. В более поздних редакциях он предусмотрительно заменил строку «та самая, из-за кого когда-то пришла в смятенье вся страна» на «брюнетка, что смутила мой покой». Поскольку Анна – единственная брюнетка, которую можно было обвинить в том, что она привела «в смятенье всю страну», неудивительно, что Уайетт скрывает ее настоящее имя. Известно, что в своей жизни Уайетт любил двух женщин: одна из них – та самая брюнетка, имя которой легко угадать, другая – Элизабет Даррелл, молодая фрейлина, а впоследствии придворная дама Екатерины, которая станет его любовницей и матерью его сына и которую, возможно, в своем сонете он называет Филлис¹⁰.

Уайетт, развивая тему известного сонета Петрарки, продолжает говорить о своих чувствах в сонете «Жаждущему преследовать» (Whoso list to hunt):

В куртуазной литературе любовное преследование уподобляется охоте на лань: волнение от погони и сила смертельного удара метафорически передают страстное стремление овладеть женщиной. Популярная в свое время баллада «Труби в свой рог, охотник!» (Blow thy horn, hunter!), написанная Уильямом Корнишем, тем самым, который исполнял роль Страстного желания на балу-маскараде Зеленого замка,– не что иное, как откровенное приглашение к физической близости, написанное языком двусмысленных намеков и сопровождавшееся мелодией охотничьих песен¹².

Вдохновляясь сонетами Петрарки и используя замысел превращения из «Метаморфоз» Овидия (известный сюжет об Актеоне и Диане), Уайетт описывает сцену охоты на молодую лань (трехлетнюю самку оленя), которая, защищаясь от преследования охотников, указывает им на свой золотой ошейник и предостерегает их: «Не тронь меня!» (лат. Noli me tangere). Эти слова из Евангелия от Иоанна приводятся в тексте Вульгаты и сопровождаются предостережением: «Я цезарева лань» – явный намек на то, что она принадлежит королю¹³. Здесь возникает отсылка к апокрифической истории о том, что олени и лани, принадлежавшие Юлию Цезарю в Англии, имели особую метку «Не тронь меня, я принадлежу Цезарю» (лат. Noli me tangere, quia Caesaris sum)¹⁴.

В сонете Уайетта дикая лань с нежной шеей[63] – тонкая и нежная шея Анны была отличительной чертой ее внешности, на которую многие обращали внимание,– добыча, которую нелегко поймать; этот образ метафорически соединяет в себе опасность и эротику. Охотиться за ней все равно, что «сетями облака ловить» – здесь автор прибегает еще к одной метафоре, понятной его современникам, которым была хорошо знакома охота с сетью: на убегающее животное накидывали сеть, и оно запутывалось в ней, становясь легкой добычей для охотничьих собак, или ее убивал на месте сам охотник, пользуясь тем, что животному некуда деться¹⁵. Тщетность усилий лирического героя, который понимает, что все труды напрасны, «что только время сгубите свое», отсылает нас к трагической истории, рассказанной Овидием: охотник Актеон наблюдал за купающейся Дианой, за что был превращен в оленя и растерзан собственными собаками¹⁶.

Когда впоследствии апологеты католической веры пытались очернить Анну, они припоминали ей фривольные истории из ее прошлого, и образ, созданный Уайеттом, приобрел некую одиозность, которая добавляла пикантной остроты их сочинениям. Одним из них был католический полемист Николас Харпсфилд, много писавший в 1550-х годах. В частности, он является автором «Трактата о мнимом разводе Генриха VIII и Екатерины Арагонской» (A Treatise of the Pretended Divorce of Henry VIII). Харпсфилд отмечал, что, когда Уайетт узнал о намерениях Генриха жениться на Анне, он не преминул предостеречь короля: «…она не подходит для того, чтобы соединиться с Вашим Величеством». По его словам, он знал об этом из собственного опыта «плотских удовольствий с ней»¹⁷.

Автор «Испанской хроники»[64], довольно ненадежного источника, написанного в Антверпене примерно в то же время, утверждает, что незадолго до женитьбы Генриха Уайетт предупреждал короля о том, что Анна – «испорченная женщина», за что и поплатился ссылкой на два года. Когда Анна впала в немилость, он якобы напомнил королю об этом разговоре, добавив еще одну подробность: во время их очередного ночного свидания Анна поцеловала его и была готова на большее, но ее спугнули тяжелые шаги в комнате наверху¹⁸. Это описание почти в точности повторяет подлинный эпизод из жизни Уайетта, уже хорошо известный во время написания «Испанской хроники», однако не имевший к Анне никакого отношения. В 1540 году Уайетт отправляет Генриху дипломатическую депешу из Гента, в которой выражает радость по поводу его несостоявшейся женитьбы на шестнадцатилетней Кристине, принцессе Датской, двумя годами ранее. «Я не могу не радоваться,– пишет он Генриху,– что вы счастливо избежали этого»¹⁹.

Чтобы развеять грязные слухи, Джордж Уайетт предложил более безобидный вариант истории отношений его деда с Анной, схожий с тем, что произошел в Турне из-за невинного кокетства Маргариты Австрийской с Чарльзом Брэндоном, герцогом Саффолком. Флиртуя с Анной, молодой Томас Уайетт в шутку схватил медальон, свисавший на ленточке из ее кармана, и отказался вернуть ей эту безделушку. По прошествии некоторого времени Генрих за игрой в кегли с Саффолком и Фрэнсисом Брайаном стал оспаривать бросок, сделанный кем-то из них, заявив, что одержал двойную победу: в игре и в отношениях с Анной. Он взмахнул перед ними рукой, на которой «красовалось ее кольцо», указывая пальцем на кегли и демонстрируя при этом ее подарок. Посмотрев Уайетту прямо в глаза, он многозначительно произнес: «Говорю же тебе, оно мое». Когда в ответ Уайетт показал медальон, Генрих побледнел и вышел из зала, бормоча под нос, что его обманули. Анна тут же представила королю «веские и убедительные доказательства» и объяснила, как Уайетт завладел медальоном, на этом инцидент был исчерпан²⁰.

Насколько правдива эта история? Документы подтверждают, что примерно в это время Генрих действительно играл в кегли с Брайаном и проиграл²¹. Но надо иметь в виду, что дворцы Генриха были рассадником интриг, сплетен и лженовостей, а хулители Анны немало преуспели в том, чтобы слепить из разрозненных обрывков домыслов и слухов единую картину, порочащую ее имя. В мае 1530 года стало известно, что «герцога Саффолка временно отлучили от двора»: он якобы сообщил Генриху, что Анну «застали за au délit [пожалуй, лучше всего перевести это с французского как «любезничанье»] с одним придворным». Сколь бы заманчивой ни была мысль о том, что это был Уайетт, такой сценарий маловероятен, поскольку где-то в сентябре 1529 года Генрих назначил его маршалом Кале, там Уайетт и прожил в течение последующих пятнадцати месяцев. Впрочем, есть и другие «слухи», которые объясняют отсутствие Саффолка «иными причинами»²².