Теперь уже мне захотелось осенить себя защитным жестом.

— Вы приглашали меня на ужин вчера. Я не смогла тогда принять приглашение, но сегодня, да и завтра с удовольствием воспользуюсь им. Благодарю вас, леди.

Мне кажется, весь мир следит за мной. Стоит мне выйти из дома, как я натыкаюсь на цепкий взгляд Самсура. Крыса леди Элона теперь присоединяется ко мне за завтраком, обедом и ужином, и я готова была откусить себе язык за то, что предложила ей это. Наше общение с Вильемом, которому я в тот же день отказала в совместном ужине, сводится к открытию и закрытию дверей в фамильную читальню. Правда, я думала возобновить совместное чтение — но отказалась от этой мысли после того, как меня на пороге довольно настойчиво окликнула одна из служанок с просьбой решить кое-какой вопрос с поставщиком молока. Прежде слуги игнорировали меня, но теперь — или у меня действительно развивается паранойя — всем и каждому есть до меня дело.

Завтра должен вернуться Мортон, и эта мысль приносит едва ли не облегчение. Моё безумие закончится, просто не выдержав соседства с его безумием.

— Леди Альяна, с вами всё в порядке? — тихий голос Вильема нарушает тишину, и я понимаю, что застыла в дверях библиотеки.

— Голова кружится, — нейтрально отвечаю я, избегая смотреть на него. — Занимайтесь, сэр Хоринт. Завтра возвращается магистр Мортон.

— Уже завтра? — несколько растерянно переспрашивает Вильем. — Что ж… Действительно хорошая новость. У меня накопился ряд насущных вопросов. Но один из них требует взгляда извне… Вы не могли бы мне помочь?

— Я уже объясняла…

— Здесь не требуется дар или какие-то специальные знания. Но обращаться к слугам мне неловко.

— Что от меня нужно? — сдаюсь я, чувствуя слабость в стопах и запястьях одновременно.

— Просто подойдите поближе.

Если бы это было так просто! Но я подхожу.

Вильем уже устроился за своим рабочим столом: стопка оставленных Мортоном для чтения книг уменьшилась вдвое, зато появилась стопка исписанных конспектами листов… «Не должно быть претензий и повода для угроз», — мелькает в голове предательская мысль. Не должно быть. Я ничем себя не выдала. Разовый ужин можно объяснить обыкновенной вежливостью… Мальчишка весьма общителен.

— Сейчас я работаю над иллюзиями, — как ни в чём не бывало небрежно говорит Вильем, не глядя на меня. — Это не самый сложный вид магии, но он требует огромной сосредоточенности, а у меня проблемы с концентрацией, особенно в присутствии наблюдателя. Но я очень стараюсь. Смотрите, леди.

Чтобы увидеть что-то из-за его плеча, мне приходится подойти ближе, и я наклоняюсь над ним, чувствуя себя так, словно у меня только что отрубили крылья, приставив вместо них неказистые неловкие руки, которыми я враз разучилась пользоваться.

Вильем крепко сжимает ладони — ровные, сильные, с длинными пальцами и очень аккуратными ухоженными ногтями — и с силой разводит их. Я, ожидавшая какого-то волшебного фокуса, почти разочарованно выдыхаю: пусто.

Но я молчу. И готова стоять так ещё не меньше часа.

На напряжённо распахнутые глаза набегают слезинки, и я понимаю, что забыла моргать. Протираю глаза ладонью — и ахаю. Над столом парит маленькая, но совершенно настоящая на вид алая роза. Я могу разглядеть каждый шипик, косой срез стебля, паутину жил на листьях.

Нет только аромата, но после дармасских роз сада Койнохолла я его и не жду.

— Какая красота! — восхищаюсь я. — А можно потрогать?

И замираю, понимая, как двусмысленно звучат мои слова. Вильем тоже молчит какое-то время, а потом тихо отвечает:

— Вам — можно. Но вы ничего не почувствуете. Это только иллюзия.

— Я живу среди иллюзий, — бездумно отвечаю я, наклоняюсь ниже, но не касаюсь иллюзорной розы.

Касаюсь губами его макушки, кладу руки на плечи, чувствуя, как каменеют под моими руками упругие мышцы.

Цветок пропадает, а ладони Вильема опускаются на столешницу.

— Опять забыли принять лекарство? — почти с насмешкой спрашивает Вильем, но в этой насмешке немалая доля горечи.

— Не забыла, — говорю я, спускаясь губами до его ушной раковины. — Выбросила в окно. Они делают мою жизнь пустой… и бессмысленной.

Вильем чуть-чуть поворачивается ко мне, и я целую его в губы. Мягкие, свежие, как весенний ветер. Вильем не отталкивает меня, но и отвечает не сразу, и его неуверенность, почти робость пьянит меня и делает отчаянно-смелой.

Впрочем, понятно, чего он боится — Мортона. Но я прогоняю эти мысли, словно назойливых галок. Точнее, поцелуй — тот выстрел, после которого мысли сами испуганно разлетаются в разные стороны и не возвращаются.

Наши языки сплетаются, и я бестолково и жадно провожу руками по его спине и шее, наслаждаясь незнакомым доселе чувством безопасности рядом с мужчиной, возможностью действовать самой. Мортон почти никогда не целовал меня в губы, и у меня болезненно ноет рот, но вкус Вильема восхитителен. Я хочу всего его попробовать на вкус, провожу ладонью по груди, животу и паху, ощущая недвусмысленную выпуклость.

Вильем перехватывает меня за запястье.

— Леди…

— Ну, что ты, как ребёнок, — шепчу я ему на ухо, задыхаясь от безумной потребности почувствовать его. — Мортон ни о чём не узнает. Можно подумать, ты никогда этого не делал. Не прогоняй.

Он молчит, продолжая держать на весу мою руку, и меня осеняет безумная догадка, так что я отстраняюсь, пытаясь заглянуть в его глаза, отмечая покрасневшие щёки.

— Ты никогда этого не делал?!

— Мать жила при монастыре… — бурчит Вильем, отводя взгляд, — хотя монашкой не была, но нравы там были строгие, все женщины в пол смотрели… и в Академии, там тоже так вышло, что все узнали про отца, ну и…

Я не могу в это поверить. Во многом благодаря Мортону я была подсознательно уверена в том, что все мужчины от природы развратны, и даже подумать не могла об этом мальчишке в таком ключе.

— Ты ни с кем ещё не спал? — я потираю высвобожденной ладонью выпуклость на его штанах.

— Леди Альяна, пожалуйста, я сейчас…

Я снова его целую. Перебираюсь к нему на колени, так, чтобы он уже не смог ускользнуть от меня.

— Ты так со мной заигрывал.

— Да нет же! Вы очень красивая, но я…

Я снова его поцеловала, почти не в силах оторваться от ласковых и упругих губ, медленно сползла на пол, оказавшись между его раздвинутых ног. Подняла глаза, любуясь смесью самых разных чувств на его лице.

— Ты никому ничего не скажешь, правда?

Я взяла Вильема за руку и поцеловала ладонь, пальцы, погрузила один из них в рот. Где-то в голове бил набат — я слишком задержалась, кто-то из соглядатаев мог обратить внимание, Мортону донесут… Но меня захватила эта игра, первый раз в жизни испытанное влечение, я наслаждалась каждой секундой. Потянула зацелованную ладонь Вильема к ремню.

— Выпусти его.

Мальчишка медлил, но не очень долго. Положил руки на пах, завозился с пуговицами.

— Не думай, что я с кем-то ещё… — проговорила я, накрывая его ладони своими, сдвигая их в сторону. — Я не такая.

Самой стало смешно от этой фразы.

Это какое-то безумие, но мне чудовищно хорошо. Я ласкаю его языком, руками, и он кончает очень быстро, пара капель попадает на губы, но меня и это не смущает, хотя сперма Мортона всегда казалась отвратительной и на вкус, и по запаху. Я прижимаюсь щекой к его животу, чувствуя собственное вожделение, как ползущую внутри змею, увесистую и тяжёлую, настойчиво прокладывающую себе путь в моём теле.

— Тебе было хорошо?

— Нет слов.

Это первое, что он говорит. У меня перед глазами словно встают тяжёлые часы в каминном зале, неотвратимо и ритмично покачивающийся маятник, пустые листы для конспектов. Нужно уходить, нельзя рисковать, но…

Я делаю попытку встать на ватных ногах, но Вильем тянет меня на себя, не потрудившись застегнуть брюки.

— Магистр Койно… вы его не любите?