— Нет, дорогая. Силёнок пока не хватит. А если убьёшь… что дальше? Об этом скоро станет известно. Тебя заберут в столицу, и ты позавидуешь себе же из прошлого, вот и всё. Тебя нужно просто немного успокоить, золотце моё.

Он извлёк из нагрудного кармана пузырёк, маленький, с мой мизинец. Ногтем правой руки подцепил пробку, резко обхватывая меня за шею левой рукой. Вдавил стеклянный краешек мне в губы. А я почти и не сопротивлялась.

Лето в разгаре.

Лето в разгаре, а может быть, уже подступает осень. Я знаю это, потому что потихоньку начали отцветать розы за окном. Иногда мне кажется, что прошло не два месяца и не три, а годы.

Зеркало, которое стояло в моей комнате, я разбила. Иногда провожу пальцами по щекам, чтобы убедиться, что они всё ещё гладкие, что я не превратилась в дряхлую морщинистую старуху, призрак Койнохолла.

Зелья Мортона, тошнотворные и мерзкие на вкус, превращали явь в сон, но даже в этой сонной одури я ещё помнила, кто я такая. Помнила, но мне это больше не было интересно. Мортон приходил ко мне, но не каждую ночь, и я потеряла счёт его визитам, да и это было совершенно неважно в том состоянии ватной тяжёлой мглы, в котором я пребывала с той самой ночи, как попрощалась с Вильемом и поговорила с Мортоном. Я не знала, соврал ли он о том, что наш недолгий роман с его юным учеником был не более чем плодом его извращённой фантазии, всего лишь договорённостью, да мне и не хотелось думать об этом. Иногда мне снилось что-то о нём или о нас, после чего просыпаться отчаянно не хотелось. Только вне зависимости от моих желаний, я всё равно просыпалась. Что-то ела, смотрела в окно, бродила от стены до стены…

Сегодня утро началось иначе, и перемена привычного распорядка неожиданно взбодрила меня, так что я заморгала, и пелена в глазах прояснилась. Я почувствовала боль в низу живота, куда более острую, чем бывало при женских днях.

…которых у меня вроде бы давно уже не было. Очень давно. Я села на кровати, инстинктивно обхватив живот руками, и бросила взгляд на дверь. Мортон стоял, прислонившись к косяку, смотрел на меня тяжёлым и в то же время очень холодным взглядом.

— Без этих жестов, пожалуйста, госпожа шлюха, — он уже давно так меня не называл. Что изменилось? — Вот ведь несдержанный малолетний придурок!

— Что происходит? — я ничего не поняла, но инстинктивно почувствовала опасность. Отвыкшая от мыслительного процесса голова недовольно заныла.

— Что происходит? — Мортон криво ухмыльнулся. — Собственно говоря, ничего особенного. Необходимо решить одну… небольшую проблему. Чем раньше, тем лучше, моя дорогая. Честно говоря, я понимаю убеждённых холостяков. Расслабься и не мешай мне. Это будет недолго. Но немного больно.

Я сжала зубы и следила за едва уловимыми движениями его пальцев, забившись в угол кровати, словно скотина, которую тянут на скотобойню.

— Нет! — сказала я, вроде бы обращаясь непосредственно к Мортону, но на самом деле у этого короткого слова было куда больше адресатов, чем можно было вообразить. Я говорила «нет!» всем тем людям, которые с самого рождения бесконечно решали за меня мою судьбу или беззастенчиво на неё влияли. Людям, которые судили обладателей моего проклятого дара, словно имели на это право, отцу, который решил, что может вышвырнуть меня из своей жизни и только лишь из-за не проявившейся толком магии новорожденной дочери заклеймить жену изменщицей. Своей второй семье, ничего не рассказавшей мне обо мне и собиравшейся меня запереть в монастыре. Сестре, продавшей меня Мортану. Себе, вечно боящейся всего и всех, ничего не умеющей, не рискующей делать шаг в сторону — если не считать Вильема. Вильему, который бросил меня, зная, как же мне здесь плохо! Конечно, я сама просила его об этом, даже требовала, но всё же…

— Нет, — повторила я очередной своей слабости и надежде на кого бы то ни было.

Деревянный каркас двери раскрошился и с треском упал Мортону на голову. Он глухо засмеялся и стряхнул с головы стружку.

— Это даже забавно, дорогая. Ну, не упрямься. Мне не нужно твоё отродье от этого мальчишки, и тебе оно тоже не нужно, просто ты это ещё не осознала. Пятьдесят на пятьдесят, что ты не переживёшь ни роды, ни беременность, пятьдесят на пятьдесят, что ты передашь своему ублюдку свою же способность. Тебе не жаль его, милая?

Он мог сделать так, чтобы я ни о чём не узнала. Мог пригласить кого-то, недобросовестных лекарей, готовых взять грех на душу, хватало, надо полагать. Но нет. Ему хотелось самому.

Голова, одурманенная успокоительными зельями, болела нещадно, и не давала мне возможности обдумать варианты, попробовать договориться.

— Ты обо всём забудешь, и мы будем жить, как раньше.

Он действительно верит в то, что «как раньше» меня устраивало? Что оно было возможно?

Я не стала дожидаться очередной скручивающей боли внутри, резонирующей с пульсирующей болью в голове. Койнохолл стал казаться мне яйцом, скорлупой, которую я должна была разбить, чтобы выбраться на поверхность. Сквозь трещины, ползущие по стене за моей спиной, словно проходили слепящие лучи света внешнего мира. С побеленного потолка сыпалась белёсая штукатурка.

— Ты соврал мне про Вильема? — спросила я, удивляясь равнодушию собственного голоса, удивляясь тому, что оторопь на лице Мортона, столь несвойственная ему, отнюдь не наполняет моё сердце радостью победы или злорадством.

Дверь буквально взорвалась на деревянные опилки, у меня противно задрожали руки, но я не обратила внимания на эту дрожь. Мортон приложил ладонь к щеке, вытащил щепку, тоненькая струйка крови затерялась в тёмной курчавой растительности на его лице. Улыбнулся, хотя его взгляд стал контрастно настороженным.

— Ну, прекрати. Сейчас не время для очередного ремонта. Не хочешь так — я не буду воздействовать магией…

Ножки кровати подломились, меня тряхнуло, и я соскользнула на пол. Тонкая полупрозрачная сорочка задралась до середины бедра, и Мортон скользнул по нему тёмным взглядом.

— …можно и по старинке.

Я не заметила, как он оказался рядом, дёрнул меня за ногу, вытягивая на середину комнаты, а уже в следующий момент пнул меня тяжёлым ботинком, явно метя в живот. Увернуться удалось с трудом, удар пришёлся по ноге. В голове неожиданно прояснилось. И может быть, впервые с того момента, как проявился мой странный разрушительный дар, я почувствовала его внутри, а не только увидела последствия воздействия. Потеплели кончики пальцев, потяжелели ладони, и в области диафрагмы нечто тёплое стало вибрировать и зудеть, прорываясь наружу. Будто когда-то в детстве я проглотила горсть семян — и вот они начали прорастать, пробиваться наружу сквозь плоть, разрывая её в лохмотья.

Мортон снова занёс ногу — и в ту же секунду под нами провалился пол. Это случилось так быстро, что я не успела ни за что ухватиться, закричать и даже испугаться. Закашлялась — в воздухе поднялись клубы серебристой удушливой пыли. Где-то в отдалении послышался пронзительный женский крик.

Светлые боги, только бы я никого не убила…

К счастью, комната под моей была пуста, а во-вторых, кровать и шкафы стояли вдоль стен, тогда как обрушился самый центр комнаты. Я даже ничего себе не сломала, хотя подвёрнутая лодыжка противно заныла, болело ушибленное плечо. Мы с Мортоном, покрытые пылью, обломками дерева и серой каменной крошкой, уставились друг на друга.

— Думаешь, так будет проще, дорогая? Сдохнуть под обломками дома? — его хриплый голос сочился злой насмешкой. — В твоём положении это вредно… Думаешь меня напугать? Сейчас ты упадёшь в обморок с непривычки от перерасхода сил, а когда придёшь в себя, я позабочусь о том, чтобы ты уже ничего никому и никогда не сломала. Глупая неблагодарная девчонка…

Обморок маячил на горизонте. Кровь текла по разбитому лбу Мортона, смешиваясь с пылью. Сверху посыпались щепки — я подняла глаза и увидела потолок собственной комнаты сквозь дыру в потолке. Кажется, по нему тоже побежали трещинки. Глаза слезились от пыли, я не могла рассмотреть детально.