Мне-то что!

— К сожалению, Альяна простудила горло и потому ей больно говорить, — обманчиво учтиво произнёс Мортон, но я знала, что в этом голосе прозвучала угроза.

— Простите, мне… приятно взаимно, — хрипло отозвалась я — горло сдавило, так что притворяться особо и не требовалось. А потом до меня дошло сказанное: ученик? Поживёт здесь до конца лета?!

Как-то это всё не вязалось с обликом мальчишки — юного прожигателя жизни. Впрочем, не исключено, что его ссылка сюда — наказание за какой-то проступок. Уложил в постель не ту девицу, проигрался больше положенного… На месте родителей я сочла бы, что общество и наставничество сэра Мортона Койно — самое подходящее наказание за что бы то ни было.

Меня заранее раздражало его присутствие, пусть даже видится мы будем редко — но моего мнения, разумеется, никто не спрашивал.

— Я собирался уезжать прямо сейчас, но из-за приезда Вильема мои планы изменились, — сухо проговорил Мортон. — Однако завтра мне придётся покинуть имение на несколько дней. Собственно, Альяна, я вызвал тебя по двум причинам: чтобы ты знала о присутствии в доме нового лица, и чтобы ты открывала нашему гостю библиотеку.

Я постаралась продемонстрировать удивление одной только слегка приподнятой бровью.

— На ней стоит защита, снимать которую слишком долго и трудоёмко. В моё отсутствие открывать двери в библиотеку может только представитель семьи Койно, так что будь любезна утром в девять открывать двери, чтобы впустить Вильема, и днём в тринадцать часов выпускать его на обед. Да и его это будет дисциплинировать.

— Думаю, для леди девять утра это слишком рано! — подобострастно возразил белобрысый хлыщ. Какие у него контрастно тёмные глаза, ресницы и брови на пару тонов темнее волос, узкие губы и тонкий прямой нос. Лицо воплотившейся в человеке хищной птицы… Я моргнула, и наваждение спало, на щеках смазливого красавчика показался лёгкий румянец.

— Моя жена всегда встаёт рано, не беспокойся, — равнодушно перебил его Мортон. — Я вернусь самое больше через десять дней, занимайся, твоё первое задание весьма объёмно. Надеюсь, у меня нет поводов для беспокойства?

Это прозвучало как-то двусмысленно, даже хлыщ отвёл взгляд, а я постаралась сказать как можно твёрже:

— Мортон, мне стоит принять настойку от горла, оно действительно болит очень сильно. Пожалуй, я пойду к себе.

— Конечно, дорогая. Я принесу тебе вечером ещё.

И я снова услышала угрозу в его словах. Стоило ли быть столь чувствительной к ним, если я всё равно ничего не могла исправить?

Ночь наступила неотвратимо, а сон не шёл. Я стояла у окна, думая о том, что хоть магического дара мне по сути всё равно что не досталось, но чувствительность, склонность к предчувствиям определённо имелась. И когда замок в моей двери щёлкнул, я даже почти не вздрогнула. Выдержала паузу — и только потом обернулась.

Сердце защемило, неприятно, хотя, казалась бы к любым неприятным сюрпризам со стороны Мортона я была готова. Но не к тому, что он будет один.

Последние пять лет он ни разу не приходил ко мне вечером один.

После первого года, когда ему нравилось просто брать меня силой, преодолевая всяческое сопротивление своими мерзкими магическими штучками, Мортон перенёс тяжелейшее воспаление лёгких. Каждый день я искренне желала ему скоропостижно и мучительно скончаться, однако он выкарабкался и достаточно быстро восстановил форму, но его постельные предпочтения изменились. Спустя две недели после того, как уехал неотлучно дежуривший у постели мужа во время болезни лекарь, Мортон появился в моей спальне. И не один — за ним, сально ухмыляясь, шёл его камердинер, Самсур Шнайд, коренастый тип лет сорока с лицом в застарелых оспинах. Не сказав мне ни слова, Самсур обошёл хозяина и опустился в кресло. Как и сейчас, тогда я стояла у окна, думая о том, что лучше всё же выпрыгнуть в него и получить отсрочку, чем…

Мортон перехватил меня за предплечья, толкнул на кровать, а горло сдавило уже знакомым ощущением нехватки кислорода.

…нет, третьего в нашей постели не появилось. Несмотря на весь свой извращённый ум, магистр Койно был собственником и не собирался делится ценной игрушкой. Но отчего-то ему хотелось, чтобы на нас смотрели.

И Самсур смотрел, не отрываясь.

Я чувствовала кожей его липкий и жаркий взгляд, когда Мортон снимал с меня платье и ставил в одну из своих излюбленных поз — так, чтобы я упиралась в жёсткий матрас коленями и локтями. Я опустила голову, стараясь, чтобы волосы закрывали мне обзор на Самсура, сидевшего почти что на расстоянии вытянутой руки. В ту самую ночь Мортон сжал пальцы на моих бёдрах и вошёл в меня так резко, без подготовки, что я застонала от боли и неожиданности: природа наградила его очень широким и толстым орудием, и я никак не могла привыкнуть к болезненности первого проникновения. А потом муж намотал на кулак мои волосы, не давая мне возможности спрятаться, укрыться. Конечно, глаза я зажмурила, но взгляд Шнайда скользил по моему лицу, пока муж толкался в меня, так ритмично и резко, будто кто-то невидимый отхлопывал ему ритм. Несмотря на то, что никакого удовольствия для меня не было и в помине, в ответ на эти толчки выделялась какая-то предусмотренная милостивой природой влага, и скоро комната наполнилась непристойно-чавкающими звуками шлепков — его тугие яйца ударялись о мои ягодицы. Шлёп-шлёп-шлёп…

Самсур слушал это. Хриплое с присвистом дыхание Мортона, моё — сиплое и сдавленное, и эти шлепки, запах спермы, когда он кончил мне на спину. Многим позже мы иногда встречались в Койнохолле, и я могла бы узнать, почувствовать взгляд Шнайда из тысячи других, хотя мы не обменялись с ним и парой слов.

Шнайд был не единственным, кто присутствовал при наших супружеских случках. Второй излюбленной кандидатурой в наблюдатели Мортон избрал леди Элону Крийшентвуд, свою богобоязненную кузину. В отличие от похотливо наблюдающего Самсура, периодически недвусмысленно потирающего пах, леди Элиза сидела, не шевелясь, беспрестанно шевеля губами и осеняя себя круговым знамением. Однако и она не отводила глаз, вероятно, подчиняясь приказу мужа. Отныне без смотрящего на нас человека не проходил ни один акт соития, подозреваю, что это было непременным условием для самой возможности его выполнения.

И вот теперь Мортон был один.

Против всякого здравого смысла это не обрадовало меня.

Напугало ещё больше, как и любая перемена.

И я не сдержала дрожи, когда супруг протянул руку, ухватывая меня за рукав и отрывисто бросил:

— Иди за мной.

Мы спустились на второй этаж в полном молчании. Дорогие магические светосферы Мортон, проявив необычную для себя прижимистость, регулярно использовал только в кабинете и в жилых комнатах. В отсутствие гостей — юный хлыщ, видимо, был не в счёт — в коридорах горели обыкновенные тусклые масляные лампадки. И сейчас я шла за Мортоном в ночном полумраке Койнохолла, как приговорённый к казни на эшафот.

На муже были мягкие кожаные домашние туфли и тяжёлый тёмно-зелёный бархатный халат длиной до щиколоток. Двигался он, несмотря на некоторую грузность, быстро и бесшумно, а вот у моих туфель имелись невысокие каблучки, и их цоканье по каменным плитам в общей тишине разносилось, казалось, по всему дому. Внезапно Мортон остановился и резко развернулся, а я почти что врезалась в него. Халат слегка разошёлся на его груди и в разрезе можно было лицезреть омерзительно густую поросль тёмных волос. Похоже, никакой другой одежды на нём не было.

— Сними обувь.

Я повиновалась, приученная за шесть лет быть послушной и подчиняться сразу. Ступни мигом заледенели от соприкосновения с холодным камнем пола.

К счастью — впрочем, в данном случае этот оборот был неуместен — идти пришлось недолго. Мы остановились перед дверями в одну из гостевых спален, и я поняла, куда, точнее, к кому вёл меня Мортон. Поняла, но не успела осмыслить: муж схватил меня за руку так, что едва не треснула кость. Наклонился, опаляя шею горячим дыханием, в котором мне почудился аромат аниса и спирта. Несколько бутылей крепкой анисовой настойки всегда стояли у Мортона в кабинете.