— Иди сюда, — вопреки словам Вильем подошёл к ней сам. Альяна подняла на него взгляд, не пытаясь встать со своего стула. — Мосты мало сжечь, Аль. Бесконечно подметать пепел после — вот настоящая работа.

— Подмёл?

— Прикупил мётел. Я же говорил, что мне понадобится время.

— А я глупая. Не понимаю с первого раза.

— Иди сюда.

Она медленно поднялась, продолжая смотреть на него. Взяла за руку, переплетая свои пальцы с его, томительно неторопливо погладила ладонь подушечкой большого пальца. Потянула его в сторону выхода, и он поклялся не уходить, что бы она ему ни сказала, чем бы ни уколола.

Но у самой входной двери Альяна остановилась. Толкнула стену напротив. Та неожиданно разломилась неприметной дверцей, за которой обнаружилось небольшое тёмное помещение с каким-то хозяйственным инвентарём. Аккуратные стопки деревянных ящиков разной высоты располагались вдоль стены.

Дверь закрылась за ними, темнота и тишина на несколько мгновений стали абсолютными, всепоглощающими. Впрочем, над потолком было маленькое застеклённое окошко, и когда показалась луна, кое-какие очертания окружающего пространства стали яснее. Вильем торопливо расстёгивал рубашку, стягивал брюки и слышал шелест ткани её платья.

В темноте цвет её волос был совершенно неважен. Руки коснулись голой тёплой кожи. Губы Альяны прижались к его подбородку, ладони легли на щёки, удерживая лицо. Грудь женщины, полная, мягкая, коснулась его обнажённой груди.

— Я хочу тебя всю рассмотреть, — шепнул он ей на ухо, — Налюбоваться. Не хочу спешить. Но и ждать не могу.

— Не жди.

Вильем набросил свою одежду на один из ящиков, усадил туда свою женщину: её кожа на контрасте с чернотой волос казалась невероятно белой. Наклонился, обхватывая её губы своими, одновременно поглаживая нетерпеливо приподнявшимся членом влажные складочки между её ног.

— Не спеши, — задыхаясь, проговорила она ему прямо в губы. — Дай мне привыкнуть… У меня никого не было с того нашего раза. У тебя было много женщин?

— Я…

— Не оправдывайся. Всё равно это уже ничего не изменит.

Он чувствовал тугое давление невероятно нежной требовательной плоти, стараясь сдерживаться, чтобы не сделать ей больно или некомфортно.

— Не настолько не спеши.

Деревянные доски ящика поскрипывали под мерными, чуть убыстряющимися толчками.

— Так и знала… — шептала она, кончики ногтей впивались ему в шею, точно розовые шипы. — Сразу знала, что этим всё кончится. Иначе быть не могло…

— Всё только начинается.

Её волосы пахли теплом. Вильем, конечно, знал, что тепло не пахнет, но если бы у домашнего уюта был аромат…

— Как я скучал по тебе, — тело содрогалось от разрядки, кожа была чуть солёноватой на вкус от пота.

— Врёшь. Чувствуется богатый опыт.

— Ты вообще была замужем.

— До тебя.

— У меня было много женщин, — сдался он. — Ни одной лица не помню.

— Хотела бы я забыть лицо Мортона.

— Это ты его убила?

Они отстранились друг от друга, точнее, отстранилась Альяна. Соскочила с ящиков, теперь Вильем опустился на них и потянул её на себя. Она стояла перед ним, и Вильем поглаживал её грудь мягкими круговыми движениями, осторожно касаясь губами и языком тёмных вершинок.

— Не уходи. Можешь не отвечать. Это не имеет особого значения.

Она закусила губу, глаза блеснули. Приподнялась — и оседлала его ногу. Чуть потянулась, потёрлась об него гибким кошачьим движением. Вильем нетерпеливо дёрнул ногой, усаживая её на себя. Альяна слегка толкнулась вперёд, заставляя отклониться назад. Погладила руками напрягшийся пресс, прижатый к животу требовательно пульсирующий член, отвела его руки. Он чувствовал сладкую тяжесть тела, мягкость беззащитной гладкой кожи.

— Его убила не я.

— А кто? Та женщина, чьё имя ты взяла?

— Да. Его кузина. Кажется, она слегка повредилась рассудком, что неудивительно. А вот её… уже я. Дом рушился, Вильем. Я не хотела…

— Всегда знал, что ты очень страшная женщина, — Вильем не выдержал, опустился ещё ниже, лопатками на жёсткую поверхность ящика, одновременно приподнимая её над собой. Альяна опустилась сверху, отбросила копну волос за спину, прикрыла глаза и сжала бёдра.

— Я се-рьёз-но, Виль-ем, — прошептала в несколько рваных выдохов. Он остановился на несколько мгновений, невероятным усилием. Поймал её затуманенно-пьяный взгляд.

— Я тоже, Аль. И раз уж мы заговорили о серьёзных вещах: я влюбился в тебя без памяти.

Вильем лепит с Роуз из глины буквы. Учиться читать ей не очень-то хочется, так что по буквам то и дело проползают маленькие разноцветные улитки. Вильем не обращает на них внимания: создаёт калейдоскоп самых разных картинок, названия которых Роуз должна сложить из букв. Роуз не любит буквы с тех пор, как учитель её двоюродных братьев сказал ей что-то резкое, когда она однажды сидела с ними на уроке. Но она так дорожит вниманием Вильема, что готова потерпеть. Она очень старается.

Но улитки нет-нет да и возникают. И я её понимаю.

Нельзя совсем без улиток. В жизни так не бывает.

На моих руках два тяжёлых металлических браслета. Не самое удобное украшение, если думать о них именно как об украшении, а не о необходимости. По утверждению королевского мага Лероля, эти артефакты должны сдерживать мою разрушительную силу, так что беспокоиться мне не о чем. Маг мне понравился, правда, до конца поверить в то, что этот невысокий сухонький и лысоватый человечек — личный маг Его Величества, я так до конца и не смогла. Какие бы связи ни были у семьи Вильема, королевский маг — это, всё-таки, чересчур.

К тому же…

Мне кажется, что эти тяжёлые артефакты, противостоящие магии разрушения, — не более чем муляж, обманка, предназначенная для моего успокоения. Если бы они существовали на самом деле, пусть даже для них требовался совершенно особенный очень редкий и дорогой металл, об этом бы стало известно, верно? Но о своих подозрениях и сомнениях я никому не сказала и проверять действие браслетов не стала. Ношу их, не снимая.

Просто с недавних пор я поверила в то, что моя жизнь действительно изменилась к лучшему. Я больше не чувствую себя несчастной, ненужной и беспомощной. Я счастлива.

Две недели прошло, и Вильем не исчез из жизни моей и жизни Роуз. Несколько раз он уезжал по делам, «подметать пепел», как он выражался, и каждый раз я пыталась мысленно проститься с ним навсегда. Однако же он возвращался, стараясь успеть до того, как Роуз ляжет спать. А потом мы оставались с ним вдвоём, и купленное Самантой средство от бессонницы так ни разу и не понадобилось. Вильем, его жаркие ласки, оказались самым лучшим и самым действенным снотворным.

Но чем ближе становилась дата официальной свадьбы Вильема, о которой я прочитала в газете в день его возвращения в мою жизнь, тем больше я нервничала, несмотря на все его уверения в том, что никакой чужой жены у него не будет. И только когда мы все стали собираться для визита к сэру Леролю, меня немного отпустило, несмотря на то, что это был именно тот самый день. Роуз, которую пришлось поднять ещё до рассвета, в экипаже спала на моих коленях, а я сама положила голову Вильему на плечо, стараясь не думать о том, что это первый за последние шесть — да нет же, двенадцать! — лет мой выезд «в свет». И если сначала я безумно скучала по свободе, то потом она же начала меня пугать. Глядя на людную столичную площадь, радостно гудящую в ожидании городского праздника, я нервно сжала ладонь Вильема так, что явно остались следы ногтей. Впрочем, ему не привыкать — за последние ночи я изрядно его поцарапала…

Друг Вильема, владеющий телекинетической магией, оказался довольно обаятельным молодым человеком, его ровесником, — и я опять вспомнила о разделявшей нас возрастной разнице и смутилась, словно кто-то мог в чём-то меня упрекнуть или даже пристыдить. Однако во взгляде сэра Дирка не было никакой насмешки. Скорее, восхищение с нотками сочувствия — или не очень понятной мне печали. У Роуз разбежались глаза от всевозможных звуков, запахов, смеющихся и гомонящих людей, высоких зданий и ярких прилавков бесконечных торговых лавок. Вильем крепко держал её за руку, но всё равно мы то и дело останавливались, даже если это было в одном из десяти заинтересовавших её случаев.