А может, она и вовсе не имеет отношения к этой тусклой семейке?

— Ты чья, кукла? — спросил Вильем, очарованный наполовину беззубой улыбкой. Вот ведь странно, почему то, что отталкивает нас во взрослых, зачастую кажется в детях очаровательным? Неуклюжесть, нечёткая дикция, даже эти зубки…

— Мамина, — она улыбалась и улыбалась, а он подумал, что если Веронелла подарила бы ему похожую девочку, можно было бы ей простить и её глупость, и её шумность, и безалаберность. Впрочем, у Веронеллы волосы тёмные, так что у них никогда не родится подобное существо, похожее на эльфа — если будущая жена не пустится во все тяжкие, разумеется.

Эта девочка слишком напоминает ему о прошлом, только и всего.

— А здесь есть зелье красоты? — очень серьёзно, разом переменившись, спросила девочка. Требовательно заглянула в глаза.

«Маме?» — чуть было не спросил Вильем, но вовремя прикусил язык.

— Тебе оно не нужно, ты и так очень красивая.

— Не очень, — с искренней печалью вздохнула девочка. — Нос торчит, как свинячий пятачок, — и она сдавила кончик носа. — А на лице веснушки, как мушиные какашки!

Она явно повторяла слова, сказанные кем-то другим.

— Кто тебе сказал такую чушь? — искренне возмутился Вильем, стараясь не повышать голос — не хотелось привлечь внимание посетительницы. Неужели трудно принять то, что у тебя родилась такая красивая дочка? Или осадить старших сыновей? А отец на что, почему позволил этому прелестному существу сомневаться в себе? — Знаешь, что? Мы можем проверить, прямо сейчас. Если девочка красивая, у неё в руках расцветают розы.

Девочка прищурилась скептически.

— У меня не расцветают.

— Смотри.

Он обхватил её ладошки своими руками, стараясь не вдумываться в очень странное ощущение внутри — словно он кусок масла на горячей лепёшке. Чуть-чуть сконцентрировался — и развёл её руки в сторону. Между ними в воздухе зависла крупная кремовая роза.

— Вот видишь?!

Девочка смотрела на розу как зачарованная. А потом — они оба вздрогнули, и роза исчезла — бесшумно подошедшая женщина ухватила рыжеволосую малышку за плечо.

— Роуз, я говорила тебе не болтать с незнакомцами и не заходить в лавку, а ждать с братьями на улице!

— Они со мной дерутся! И обзываются!

— Сама виновата, нечего болтать всякие глупости и задавать глупые вопросы! Простите, — обратилась она к Вильему, и тот протестующе замахал руками.

— Не ругайте её…

— Ой! — вдруг громко сказала девочка. — А что это там, внизу?!

И Вильем, и леди-с-носом опустили взгляды одновременно, и тут же раздался чудовищный визг. На полу, прямо у подола платья леди сидела крупная чёрная крыса. Леди отскочила назад, послышался уже совершенно отчётливый стеклянный звон, к ним с проклятиями подбежал хозяин, а Вильем и девочка буквально сами собой оказались на улице. Сердитый мужчина в шляпе крепко схватил девочку за плечи и тряхнул её так, что рыжие локоны взметнулись вверх.

— Что опять натворила?! Кто тебе разрешал от меня уходить?!

— У Роуз есть маг-наставник? — спросил Вильем, и мужчина хмуро уставился на него.

— Вы кто вообще?

— Вы знаете, что у вашего ребёнка сильный магический дар иллюзий, и что каждый несовершеннолетний гражданин государства, обладающий подобными способностями, обязан находиться на учёте? — брякнул он, желая в первую очередь отвлечь суровых родителей от неминуемого наказания замечательной рыжей девочки.

Рыжей, как она…

А во-вторых, крыса была действительно как настоящая. Он в её возрасте ничего подобного бы не сотворил.

— А это не ваше дело! — неожиданно обозлился Трев. — Со своими детьми как-нибудь сами разберёмся!

Из лавки выскочила леди-с-бессонницей, раскрасневшаяся и всклокоченная, даже помолодевшая на вид. А ведь если бы у него, у Вильема, была такая дочь, он явно спал бы прекрасно — просто потому, что безумно уставал бы за день…

— Балда малолетняя! — она явно собиралась отвесить девочке подзатыльник, но встретилась взглядом с Вильемом — и резко передумала. — Уходим, я взяла всё, что нужно.

Трев недобро на него косился, мальчики скакали вокруг, девочка надула круглые щёки и поплелась за родителями.

Вильем помахал ей вслед иллюзорной розой, но она так и не обернулась.

Неделю спустя Вильем поймал себя на том, что останавливает взгляд не только на рыжеволосых женщинах лет двадцати — двадцати пяти — с этим премагистр Хоринт уже перестал бороться и почти смирился, но и на маленьких рыжих девочках, словно он какой-то ненормальный или больной. Останавливает взгляд, замирает, глядя вслед, полностью забывая о спутниках и собеседниках и теряя нить разговора. А однажды он увидел в одной из торговых лавок детский венок для волос из шёлковых кремовых роз и минут пять не мог отвести от него взгляд, глупо улыбаясь.

Роуз бы он понравился.

Так или иначе, всё объяснимо. Ему уже двадцать пять, пора заводить семью.

Ей тоже было двадцать пять.

Прошло шесть лет, пора было забыть о коротком эпизоде, случившемся в имении магистра Койно. Но забывалось плохо, непережитое, непрожитое чувство жгло, несильно, но едко, целый комок нераспутанных чувств плескался в нём, не желая оседать на дно.

Ночной сад вокруг Койнохолла.

Розы без запаха.

Каменная беседка.

«Соври мне…»

Его злость на себя за беспомощность, за непонимание, как лучше поступить. Альяна Койно, которую он никак не мог понять. Не мог удержать. Не мог не желать. Не мог не вспоминать. Уже не мог вернуть или спасти.

Мужчине недопустимо быть слабым — а он был. Слишком слабый неопытный маг, слишком слабый в дуэльном оружии боец. Он не учился владению оружием, когда жил с матерью, после, в Академии, делал ставку на дар. Но дару нужно время, как и любому навыку. Девятнадцатилетний маг, у которого к тому же достаточно поздно пробудились способности, не сможет противостоять в честном равноценном противостоянии пятидесятилетнему магистру. Нечестного он не хотел, не так был воспитан.

И что тогда? Отдавать свою женщину? Позвольте, свою ли?

Мать умерла внезапно, она скрывала свою болезнь долгие годы, стремясь подарить ему спокойное детство и юность вдалеке от пороков, похоти и соблазнов светского общества. Отец объявился почти что сразу после её смерти, извлёк его из тишины маленького дома при монастыре, ошеломив грядущими перспективами — и требованиями одновременно. Шила в мешке не утаишь, о незаконнорожденном мальчишке стало известно, узкому кругу — но широко.

Поступление в Академию? Хочешь знаний? Развития дара? Посещения лучшего образовательного учреждения в стране, лучшего индивидуального наставника? Изволь. Но при этом никакого шума, никаких скандалов, порочащих честное имя. Полное подчинение.

И вот он вляпался по полной, не прошло и года…

«Не стройте из себя скромника. Раз уж вы сами не дали мне уйти вовремя…»

Вильему хочется биться головой об стену, но прошло уже шесть лет, и в этом нет никакого смысла — даже метафорически. Воспоминания сыплются, как горох.

Её колючий взгляд, резкие интонации, жаркий шёпот, волосы, прилипшие к вспотевшему лбу, бесстыдные прикосновения. Влажные плечи, руки и губы — на его губах, на его члене, ласки, одурманивающая нежность. Безумное притяжение. Запретное, и от того ещё более невыносимое. Самые первые, самые яркие чувства. Преступное удовольствие. Злость на себя, на судьбу, которой было угодно свести его именно с ней, женой безумного и всемогущего магистра Койно — во всяком случае тогда он казался Вильему именно таким.

И раз за разом калейдоскоп воспоминаний возвращал его в ту ночь в саду Койнохолла. Его глупая детская обида, их разговор о магии разрушения, роза в её руках, поцелуй, непреодолимое влечение. Её слова, от которых сносило голову: «Соври мне, Вильем. Скажи, что влюбился в меня без памяти…». Разрушенная колонна беседки. Истерика Альяны. Он не знает, что лучше, бежать за ней или дать ей успокоиться. Внезапное появление Мортона, магические путы, сковавшие руки — его почти что вышвыривают за пределы ограды имения, прямо в руки троих безмолвных равнодушных ко всему служащих. Кабинет отца. Его лицо — такое чужое, почти незнакомое, с резкими правильными чертами. Его голос — холодный, сухой.