– Я же говорил вам, она непременно придет, – замечает Тенардье и машет в мою сторону обрубком руки. – Она не знает, как выбраться отсюда в одиночку.
– Привет, Котенок, – произносит Тигр душевным голосом, пока я напряженно приближаюсь.
У Этти связаны руки. Под глазом синяк, из носа по лицу течет струйка крови.
Едва-едва, не слишком уважительно, наклоняю голову перед Тигром и совершенно не обращаю внимания на Тенардье.
– Какое удивительное отсутствие родственной любви. Ты не собираешься поприветствовать отца? – спрашивает Тигр.
– Отец, – склоняю голову перед Томасисом. Он встречается со мной хмурым взглядом.
Тигр от души смеется.
– Дикий маленький зверек до самого конца, – говорит он. – Я имел в виду Тенардье.
Смотрю на Тенардье. Он прислонился к стене и, забавляясь, наблюдает за происходящим.
– Он пытался меня застрелить.
– Я всегда на стороне победителей, – говорит Тенардье.
– Ты всегда на стороне тех, кто больше заплатит.
Он беззлобно смеется. Его страсть к золоту всем широко известна.
Быстро осматриваю комнату. В ней не видно никакого оружия, кроме пистолета в руках у Тенардье. Только высокие лампы, канделябры и странный стул.
– Тебе не стоило находить ее, – говорит Томасис. – Я всегда знал, к чему это приведет.
– Томасис приставил людей следить за тобой, Котенок, – говорит Тигр. – Он заставил твою собственную гильдию смотреть за тобой и доносить ему.
Делаю вид, что от этих слов мне совсем не больно.
– Я пришел сюда, чтобы положить этому конец, – говорит Томасис, указывая на Этти. – Само ее существование постоянно угрожает гильдиям войной.
Он говорит осторожно и медленно, как будто ему больно произносить эти слова.
– Она Призрак. – Я с мольбой смотрю на Томасиса. – Вы дали клятву, когда я заплатила вам хлебом, что не причините ей вреда.
Тигр смеется.
Томасис не смотрит мне в глаза.
– Мы пришли к соглашению. Эта девушка – корень всех проблем. Если она умрет, борьба между Призраками, Ворами и гильдией Плоти закончится.
– Монсеньор, но Закон! – Я подхожу к нему. – Вы не можете этого сделать!
Томасис бьет меня по лицу, я отшатываюсь.
– Я твой барон. Ты не смеешь задавать мне вопросы, – говорит Томасис. Он повышает голос, но при этом дрожит. – Ты должна починяться своему барону и верить, что для него на первом месте всегда интересы его гильдии.
Пытаюсь выпрямиться, а он протягивает руку, чтобы поддержать меня. Одной рукой сжимает мою ладонь, а другой – берет за подбородок и поворачивает мое лицо к себе, так, чтобы я смотрела ему в глаза. А затем тихо произносит:
– Главный долг каждого барона – защитить своих чад. Ты это знаешь. Ты моя дочь, и я сделал все, что мог, чтобы защитить тебя от гнева Каплана. Но теперь вижу, что слишком потворствовал тебе, давал слишком много свободы.
– Она – всего лишь одна из Призраков, – продолжает он. – И я не позволю ей больше подвергать опасности ни тебя, ни других моих детей. – Его пальцы оставляют синяки у меня на коже, но в голосе слышится мольба. – Разве ты не видишь, малышка? Она ведет нас к войне, и я не могу этого позволить.
В моих глазах стоят слезы. Я слышу его слова. Он мой Отец, и я знаю: то, что он говорит, – правда. И все-таки не готова с этим смириться.
– Разве мы не Отверженные? – говорю я хриплым голосом. – Мы, чада Двора чудес. Разве мы не связаны Законом?
Он отворачивается от меня, как будто так может скрыться от моих вопросов.
– Ты не понимаешь. Ты слишком молода и не помнишь последнюю войну между гильдиями.
Тигр смотрит на нас, его глаза горят чистым восторгом; он запускает пальцы в кудри Этти и сжимает их в кулаке. Она кричит, а он притягивает ее к себе. Прижимает лицо к своему.
– Слышишь, маленький Призрак? Ты сегодня умрешь.
Я в отчаянии смотрю на Томасиса, но он по-прежнему избегает моего взгляда. Ему все это совершенно не нравится, но он не будет ничего предпринимать. В тот момент я понимаю, что уже потеряла его.
– Оставь ее в покое. – Я делаю шаг к Тигру, но Томасис оказывается быстрее. Он хватает меня, разворачивает и прижимает к себе. Я стараюсь высвободиться, но он лишь сильнее сжимает меня. Расслабляю руку, спускаю кинжал по рукаву, хватаю рукоятку, и одним резким движением вверх разрезаю кожу на руке Томасиса. Выругавшись, он крепко хватает меня за запястье и ударяет руку о свое колено. Я кричу и понимаю, что рука сломана, но все равно продолжаю сопротивляться.
– Довольно! – приказывает Томасис.
Не перестаю драться, чтобы высвободиться из его хватки, чтобы добраться до Этти, окаменевшей от страха. Пытаюсь лягать его ногами. Он может обездвижить мои руки, но с ногами ничего поделать не может.
Поняв это, Томасис поднимает глаза на Тенардье.
– Стреляй ей в ногу.
Пуля входит мне в ногу. Чувствую, как она разрывает мою плоть. Потом накатывает волна боли, и Томасис поддерживает меня, чтобы я не упала.
В отчаянии стараюсь не переставать дышать, не терять сознания; не выпускаю из виду Тенардье, который пытается одной рукой перезарядить пистолет.
– Вы мой Отец. Вы клялись защищать меня, – говорю я Томасису сквозь сжатые зубы. – Вы дали клятву.
– Я и сейчас защищаю тебя, – говорит он мне на ухо, и его голос звучит так же уверенно и успокаивающе, как бывало всегда. Его слова всегда были правильными и истинными. Только доверяя ему, я могу быть в безопасности.
Но Этти погибнет, Азельма будет спать вечно, а Тигр останется жив.
– Томасис, позвольте мне убить его, пожалуйста!
– Дитя, ты сошла с ума?! Только если будешь слушать меня и молчать, ты, может быть, выйдешь отсюда живой.
– Вы думаете, я хочу жить в мире, где есть он? Где все мы прячемся и скрываемся, опасаясь его гнева? Он берет у нас все, что хочет. Отрывает от нас сестер, жен и дочерей. Он занимается работорговлей. Он – пятно на чести Двора!
– Ты не понимаешь, что такое война между гильдиями, – повторяет Томасис.
– Я принесла вам клятву. Я так любила вас, монсеньор! – Мой голос дрожит от слез, потому что я правда очень любила его, ведь он мой Отец. Но кого я люблю больше, Томасиса или своих сестер? А как насчет остальных? Тех женщин, которыми набита кладовая? Как насчет Сестер, спящих на грязных кроватях по всему городу?
Внутри меня что-то ломается. Наверное, именно так болит разбитое сердце.
«Иногда приходится платить ужасную цену, чтобы защитить то, что любишь».
Сосредотачиваю все внимание на Тенардье, который по-прежнему держит в руках оружие и смотрит на меня с некоторым интересом. Делаю выбор. И смотрю ему прямо в глаза.
– Если ты убьешь его сейчас, – произношу я, и чувствую, как слова с трудом вырываются из горла, – то станешь бароном гильдии Воров.
Тигр смеется. Томасис поворачивается ко мне, я вижу ужас на его лице. Он отпускает меня, поднимает руку и зовет Тенардье по имени. Но тот уже поднял пистолет, и его здоровая рука не дрожит.
В нос ударяет запах пороха. И когда Томасис падает, кто-то кричит как раненое животное, визжит и визжит, не переставая. Кажется, это я.
Падаю на колени рядом с Томасисом. Он бледен и изо всех сил пытается ухватить меня дрожащими пальцами. По моим щекам текут слезы, и я слышу собственные всхлипы, когда крепко обнимаю его.
– Простите меня, простите меня, – говорю я снова и снова, как будто эти слова помогут отменить то, что я натворила.
Он шарит пальцами у себя на шее, нащупывает талисман Карла Великого и протягивает мне. Я беру его, а Томасис тянется рукой к моему лицу и гладит по щеке; у него начинаются судороги. Его трясет, а изо рта идет кровь, когда он с трудом открывает его, чтобы произнести свои последние слова.
– Защити их, – шепчет он.
Прошу у Томасиса прощения. Говорю ему, что сделаю все, о чем он просит. Я крепко держу его, пока он дергается в конвульсиях. Не отвожу от него взгляда, когда он уходит, его тело слабеет, из глаз, в которых всегда дрожали огоньки смеха, уходит жизнь и он превращается в пустую оболочку.