– Мне нужен самый свежий, – говорю я в темноту, и рядом со мной Призраки приходят в движение.

Надо мной темнеет громада Шатле, напоминая о том, что в нее невозможно пробраться. Разминаю пальцы, которые обмотала тряпками, и стараюсь успокоиться. Я Черная Кошка гильдии Воров, и сейчас я сделаю то, что делаю постоянно: кое-что украду. Чувствую, как во мне поднимается возбуждение, смешанное со страхом, когда я продвигаюсь вперед в тени, высматривая стражей на вершине башни. Приближаюсь к деревянной постройке – кажется, ее присоединили к башне позднее. Она высокая, поднимается как раз до уровня площадки, на которой каждую четверть часа сменяют друг друга дозорные.

Туда ведет грубая, плохо отесанная дверь без замка. Ее никто не охраняет, и это не случайно. Только сумасшедшему вздумается проникать в Шатле таким путем; к тому же большинство сумасшедших не пролезут в такую дверцу. Отодвигаю металлическую защелку, закрываю нос платком Этти и туго завязываю его на затылке, хотя это мне вряд ли поможет. Думаю, она не одолжила бы мне его, если бы знала, куда я направляюсь. Внутри у меня все сжимается, как обычно, хотя это уже далеко не первое дело. Каждый раз я чувствую одно и то же.

«Всем бывает страшно», – говорила мне Азельма.

Открываю дверь, и запах буквально сбивает меня с ног. На глазах выступают слезы. Помещение наполнено огромными кучами человеческих экскрементов. Несмотря на холод, над ними с яростным жужжанием кружит рой мух. Добро пожаловать в выгребную яму Большого Шатле.

Делаю глубокий вдох и вхожу, закрываю за собой дверь, а затем даю глазам время привыкнуть к темноте. Тусклый свет сочится лишь из маленького круглого отверстия высоко над головой. Достаю из-под пальто свои «когти» – крюки, которые я усердно затачивала не один час. У них острые концы и удобные рукоятки. Прикрепляю по крюку к носкам своих сапог, к рукам, обмотанным тряпками, накрепко привязываю еще одну пару «когтей». Затем поворачиваюсь к деревянной стене и, размахнувшись, изо всех сил ударяю по ней ногой. Крюк прочно входит в дерево; поднимаю вторую ногу, чтобы проверить, выдержит ли он мой вес целиком. Все в порядке. Вбиваю таким же образом второй крюк, потом цепляюсь за стену «когтями», привязанными к рукам, и таким образом немного поднимаюсь. Медленно, не менее получаса, продвигаюсь к самому верху строения, стараясь подниматься совершенно бесшумно. Наконец закрепляю крюки на потолке и повисаю там. Дыра надо мной слишком мала, в нее не пролез бы ни один взрослый мужчина. Но благодаря долгим годам недоедания я как раз смогу в нее проскользнуть. Цепляюсь руками за обод, подтягиваюсь и оказываюсь в уборной. Это крошечная комнатка с одним сиденьем, где можно облегчиться. Подхожу к двери и слегка приоткрываю ее. Мои вычисления подтвердились: часовые находятся на дальнем от меня краю башни, к тому же они повернулись ко мне спиной. Поворачиваю голову… И вижу железную дверь, ведущую внутрь башни. Бегу к ней, быстро распахиваю и влетаю в тюрьму.

Стараюсь припомнить все истории, которые мне рассказывали о Шатле. В нем три этажа. Верхний, по которому я сейчас иду на цыпочках, – просторный, тут достаточно воздуха. Камеры здесь – это комнаты с крепкими дверями и маленькими зарешеченными окошками. В них содержатся богатые заключенные, которые в состоянии платить за относительный комфорт, предоставляемый на верхнем этаже.

В конце коридора слышатся шаги – гулкий стук сапог по каменным плитам пола. У меня душа уходит в пятки. Я ошиблась со временем или страж пришел раньше срока. В темном конце коридора дрожащий огонек фонаря становится все ярче и ярче. На принятие решения у меня всего несколько секунд, и я в одно мгновение взбираюсь вверх по стене и оказываюсь на потолке. Впиваюсь в верхние балки «когтями» на руках, а ступнями упираюсь в угол. Теперь мне остается только висеть. Именно из терпения на девяносто процентов состоит жизнь любой Кошки: ты сидишь в тени и спокойно ждешь подходящего момента. Расслабляю мышцы, чтобы избежать судорог, и стараюсь выровнять дыхание, а также не обращать внимания на пот, скапливающийся на лбу по мере приближения сторожа. Большинство людей, входя в помещение, не смотрят наверх. Он тоже не будет смотреть. Со скучающим видом он пересекает коридор, держа в руках фонарь. Вдруг он останавливается и начинает принюхиваться.

Изенгрим тебя дери! От моих сапог исходит сильнейший запах экскрементов. Я задерживаю дыхание. Он оглядывается в поисках источника запаха, но ничего не замечает. Морщит нос, вздыхает и заходит в следующую дверь всего за несколько секунд до того, как, отделившись от моего сапога, на пол падает мягкий кусок чего-то очень мерзкого.

Убедившись, что часовой ушел окончательно, я начинаю спускаться по винтовым каменным ступеням, считая по дороге этажи. Яма, подвал, колодец. Ступеньки становятся все более сырыми и крутыми, а в каждом следующем коридоре, который я миную, на одном и том же пространстве втиснуто все больше камер. Я стараюсь идти быстрее, не зная, когда вернется часовой. Наконец лестница заканчивается, и я оказываюсь в коридоре, куда не проникает ни один луч света.

«Место, о котором мы не помним», – звучит у меня в голове голос Волка.

Нащупываю пальцами табличку на стене с названием этого подземелья: «les Oubliettes». «Место забвения».

Воздух здесь затхлый. Пол покрыт грубой соломой. Что-то скребется у моих ног, я вздрагиваю, но потом понимаю: это просто крыса.

Здесь десять похожих на клетки камер с железными прутьями. Достаю из кармана маленький коробок спичек. Зажигаю одну и подношу огонек к первой клетке. Там изможденный мужчина, уже практически скелет, а не человек; он не шевелится. Может быть, уже умер. В следующей клетке – старик с длинными волосами и бородой. Щеки ввалились, ногти похожи на длинные крючковатые когти, и хотя глаза у него открыты, кажется, что он совсем не замечает света спички. Двигаюсь к третьей клетке, выставив руку вперед. Куча тряпья, по форме напоминающая человеческую фигуру, лежит, повернувшись к стене. Подхожу ближе к прутьям и тихо шепчу: «Хорошей охоты».

Куча тряпья начинает с трудом двигаться, и человек медленно поворачивается ко мне, будто бы собирая по частям все части своего тела. Хватается руками за прутья решетки: его пальцы изуродованы, все в струпьях. Он приближает ко мне лицо, и в свете спички я различаю его ужасные черты. Он выглядит так, будто рассыпается на ходу: кожа покрыта язвами и струпьями.

Это Орсо, Мертвый барон, Отец Призраков из гильдии Попрошаек, хранитель историй и знаменитый сказитель.

– Монсеньор, – склоняю голову перед этим Отверженным так, чтобы стала видна метка у меня на шее, – я Черная Кошка из гильдии Воров.

– Я помню, – его голос похож на скрип – кажется, он долго им не пользовался, – ты самая юная Кошка в истории Двора. И назубок знаешь Закон.

Я тоже все помню. Сложно забыть тот момент, когда впервые смотришь на рассыпающееся лицо Мертвого барона. Все силы уходят на то, чтобы не содрогнуться от ужаса. Но я действительно вызубрила все назубок, и он не нашел ни единой ошибки в моих ответах по поводу Закона.

Он молчит, а потом спокойно обращается ко мне.

– Ты проделала долгий и трудный путь, девочка. Как видишь, я в полном твоем распоряжении.

Делаю глубокий вдох.

– У меня есть подруга, – начинаю я. – Прошу вас дать ей метку Призраков.

Он в задумчивости смотрит на меня.

– Что же такого ужасного произошло с твоей подругой, что ты готова пробраться в это богом забытое место только для того, чтобы просить меня забрать ее себе?

– Ее хочет заполучить Тигр.

Кажется, он размышляет над услышанным. Потом смеется, и от этого становится совершенно невыносимо смотреть на его лицо.

– Только вы не боитесь Тигра, – продолжаю я.

– Тигр не любит, когда встают у него на пути, – возражает он.

– Может быть, пришло время его удивить?

Его гниющие пальцы впиваются в железную решетку.