– Теперь вы обязаны меня отпустить, – говорит она ему.

Мэр вздыхает и тяжело садится на низкий бархатный стульчик, который скрипит под его весом.

– Иди с ней, если хочешь, – говорит он глухим, усталым голосом. – Если ей больше не нужно, чтобы я продолжал тебя прятать, тогда мой долг уплачен, а ты больше не под моей ответственностью.

Этти медленно поворачивается и смотрит на меня.

– Прятать? Нина!

– Этти, положи топор, пожалуйста.

– Я ничего не положу до тех пор, пока кто-нибудь не объяснит мне, что здесь происходит, – парирует она, и ее глаза горят безумным блеском. – Почему он говорит, что тебе нужно было меня прятать? – Теперь она косится на меня с подозрением, как будто никогда раньше не видела. – Ты же не делала этого, Нина? Ты же не…

– Этти, у меня не было выбора. Тигр продолжал бы свою охоту и рано или поздно добрался бы до тебя. Мне нужно было отослать тебя подальше. Куда-то, где ты была бы в безопасности.

Этти держит топор на вытянутых руках и указывает им в мою сторону.

– Объясни, – командует она.

– Он был передо мной в долгу за то, что я вызволила его из Шатле, – говорю, указывая на Мэра. – Он шпион, сын гильдии Хранителей знаний. Если кто и знает, как можно исчезнуть с лица земли, так это он. Я призвала его отдать мне этот долг. Он пошел к Тенардье и предложил ему такую цену, перед которой тот не смог устоять. Тиару с бриллиантами, которую мы забрали из Тюильри, помнишь? Она оказалась достаточно ценной, чтобы Тенардье решился пойти против самого Тигра и тайно продать тебя незнакомцу.

Этти по-прежнему смотрит на меня, но медленно опускает топор, так что я уверенно продолжаю:

– Это был единственный способ гарантировать твою безопасность – заставить Тигра поверить, что кто-то забрал тебя у нас обоих и я понятия не имею, где ты находишься. Я напала на него в присутствии всего Двора. Говорила ужасные вещи. И не осталось ни одного человека во всех девяти гильдиях, кто, видя мое наказание, мог бы подумать, что я нарочно навлекла на себя все эти беды.

Слепого легко ввести в заблуждение.

Топор падает на пол, а Этти начинает дрожать.

– Я мечтала об этом дне два года, Нина. Я надеялась, молилась, ждала и готовилась. Я думала, ты придешь и спасешь меня от него, – говорит она, глядя на Мэра. – Я ничего не подозревала. Не могу поверить, что ты сделала со мной такое…

Ее глаза наполняются слезами, она прячет лицо в ладонях. У меня сжимается сердце. Этти оставили все, кого она любила. Мне одной она доверяла, а я клялась заботиться о ней.

– Прости меня, Этти. Чем меньше ты знала, тем в большей безопасности была.

– Твоего «прости» даже приблизительно не хватит, чтобы извиниться передо мной. Ты оставила меня с ним! – Она поднимает голову и указывает на Мэра. – А ты знаешь, какой он ужасный? Какой скучный?

Всматриваюсь в ее лицо. Слезы в ее глазах – всего лишь слезы разочарования.

Мэр громко вздыхает.

– Он ничего не говорит, ничего мне не рассказывает, не выпускает за пределы трех комнат. Не разрешает задавать вопросы, петь, дышать и разговаривать с ним.

– И все-таки ты говоришь без умолку, – вставляет Мэр.

– Да. Но вы никогда мне не отвечаете, и никакого разговора не выходит! – У нее в глазах загорается дикий огонь. – Нина! Я два года разговаривала сама с собой! Два года! Я знаю, сколько времени прошло, потому что считала дни, оставляя зарубки на стенах… Иначе я бы вообще не понимала, как идет время, потому что он никогда не разрешал мне открывать ставни! Он говорит мне, что его зовут месье Мадлен, но это неправда. У него есть татуировка из тюрьмы, а уж метку гильдии Хранителей знаний мне совсем несложно распознать.

– Видишь, она говорит без умолку, – с тоской замечает Мэр.

– И он не знает ни одной истории!

– Зато ты нарассказывала их за нас обоих, – сухо комментирует он.

Я понимаю, что эти двое слишком долго пробыли взаперти вдвоем.

– А монашки считают его святым! Садовник думает, что он – сам воплотившийся Господь. Он их всех обвел вокруг пальца, и если я пыталась выведать новости внешнего мира или, Изенгрим упаси, искала общества помимо его персоны, все они шикали на меня: месье Мадлену это не понравится!

– Временами, – говорит мне Мэр, – я думаю, что было бы лучше, если бы ты все же оставила меня гнить в Шатле.

Этти бросает на него укоризненный взгляд, а потом возвращается к своей тираде:

– Сначала я думала, что он один из людей Тигра, но несколько недель спустя…

– И в течение этого времени она уже двадцать три раза пыталась сбежать от меня различными способами…

– …я поняла, что он не может работать на Тигра. Но он все еще отказывался признаться мне, кто он такой и чего от меня хочет. – Она передергивает плечами. – Сначала я думала, что у него злые намерения, но спустя время поняла: он просто хочет, чтобы я умерла от скуки. И все это время я не знала, что происходит с Гаврошем, Орсо, Волком, Монпарнасом и… с тобой. – Она смотрит на меня, и я чувствую, как закипает в ней злость. – Я не могла спать ночи напролет и все думала, думала, что могло случиться с тобой!

От ее мрачных речей в глазах начинает щипать. Как мне не хватало звука ее голоса, ее взбалмошного поведения. Я так скучала по ней, что мне было как будто физически больно.

– Я старалась всегда быть наготове, потому что знала: ты придешь за мной.

Из-за доверия, которым загораются ее глаза, мне становится стыдно.

– Но он забрал у меня все оружие, так что я совсем не могла тренироваться.

– Ты пыталась заколоть меня ножом, – напоминает ей Мэр.

– Он не разрешал мне есть ножом и вилкой – говорит она, – а это принято даже в Залах Мертвых. Но когда монашки смотрят, как ты ешь руками, и в их глазах читается, что сейчас ты напоминаешь животное…

– Да, вилкой ты тоже пыталась меня заколоть.

Этти по-прежнему не обращает на него внимания.

– Я старалась повторять все, чему ты меня учила. И не ела много, чтобы не тормозить тебя, если нам понадобится бежать отсюда со всех ног. Половину своей еды я скармливала птичкам, и всякий раз, делая это, думала о тебе: достаточно ли у тебя хлеба, не болеешь ли ты, поправился ли маленький Гаврош… рассказали ли вы с Сен-Жюстом друг другу о своих чувствах…

– Почему все считают, что я влюблена в Сен-Жюста? – сердито спрашиваю я.

– Я слышал, что он очень красив, – серьезно отвечает Мэр. – Что у него лицо ангела.

– Ах, Нина, – говорит Этти, всхлипнув, и бросается в мои объятия, чуть не сбив меня с ног. – Без тебя было так грустно!

Поверх ее головы Мэр многозначительно смотрит на меня, как бы говоря, что мы все заплатили за нее цену гораздо выше того, что она стоила.

Он взрослый мужчина, член гильдии Хранителей знаний, шпион, закаленный преступник, поэтому я изо всех сил стараюсь не показывать ему, как смешно мне оттого, что его совершенно замучила одна маленькая девчонка.

– Что ты здесь делаешь, Черная Кошка? – спрашивает он.

– Мэр, я бы не пришла, если бы не…

Этти отталкивается от меня руками.

– Мэр? – Она внимательно смотрит на человека, державшего ее в заключении. – Мэр?!

Он смотрит на меня с осуждением во взгляде.

– Мэр?! – снова повторяет Этти с полным недоверием. – Один из трех ныне живущих Чудесных Двора чудес? Человек, убедивший весь город, что он их мэр, и три года правивший Парижем? Мэр, который проник в Австрийский двор и сбежал из Бастилии?

Я перевожу взгляд с одного из них на другого.

– И вы говорили, что вам нечего мне рассказать?!

Быстро прерываю этот поток обвинений и обращаюсь к Мэру.

– Мне нужна экспертиза, а больше попросить некого. Больше никто не сможет сделать то, что мне нужно.

– Я отплатил долг, пряча ее здесь, – хмурится он и указывает на Этти, как будто она всего лишь конверт, который нужно было спрятать от посторонних глаз. – Мы ничего не говорили о дальнейшей помощи.

Я улыбаюсь ему.

– Мэр, если вы сделаете мне такое одолжение, то вам больше не придется скрывать ее от Тигра, и ваш долг будет полностью уплачен.