Где-то, декабрь 1941г.

Поль снова оказалась в темноте, однако теперь ее положение было куда более сложным, чем в парижских застенках.

Она не была заперта в темном подвале, нет, напротив – ей завязали глаза, а мир вокруг продолжал существовать. И ей невольно приходилось принимать участие в происходящем.

Чьи-то жесткие руки в кожаных перчатках посадили девушку в машину, которая долго тряслась на ухабистой проселочной дороге. Поль только и оставалось, что болтаться из стороны в сторону на каждой кочке, словно она была каким-то неодушевленным предметом, периодически натыкаясь на чьи-то плечи, людей, вероятно, сопровождавших ее в пути. В дороге она успела задремать и провалиться в поверхностный, болезненный сон, оборвавшийся громкой немецкой речью.

Поль жалела, что за всю свою жизнь овладела одним только французским языком, и то с таким трудом, что до сих пор писала некоторые сложные слова с ошибками. Прояви она хоть немного тяги к лингвистике, имела бы возможность понимать своих тюремщиков и сложить хотя бы примерное представление о том, какая участь ее ждет.

Скоро девушку вытряхнули из машины. Холод сжал ее в своих жестоких объятиях, а ледяной ветер ужалил разогревшееся за время сна лицо, Поль болезненно зажмурилась под мешком на голове, закашлялась.

Она слышала голоса, но еще какой-то сильный, смутно знакомый звук, напоминающий рев мотора автомобиля. Нескольких автомобилей сразу. Запоздало девушка осознала, что звук, не что иное, как разогревающиеся двигатели самолета. Она быстро связала свою догадку с порывами сильного ветра, но времени на раздумья у нее не было.

Ее втащили в салон и вроде как пристегнули ремнями. Немцы что-то бурно обсуждали, а Поль беспокоилась от того, что среди их голосов не было ни одного знакомого. Она надеялась услышать Монстра. Она… звала его, как тогда, в цеху, когда разозлилась и случайным образом вступила с ним в мысленный диалог, но слышала только тишину. Его не было поблизости, если, конечно, его и вовсе не казнили за попытку бегства вместе с заключенной.

Эта мысль была самой ужасной из всех, что успели посетить девушку.

Когда самолет оторвался от земли, ее хрупкое тельце снова тряхнуло и желудок зашелся в смертельном пике, чуть не простившись с остатками того анисового пойла, которым ее накачали перед поездкой в деревню. Поль с трудом сдержала рвотный порыв, вспомнив о ткани, натянутой ей на лицо. Да и брезгливость немцев стоило держать в уме. Если она изольется желочью на чьи-то блестящие лакированные сапоги, вероятнее всего, ее просто вышвырнут из самолета без какого-либо суда и следствия.

Впрочем, отвращение, которое к ней питали окружавшие ее нацисты, спасало ее и от их посягательств на девушку, одетую, как представительница древнейшей профессии. Она пыталась вторгнуться в сознание сидевшего ближе всех тюремщика, но тщетно. И вовремя вспомнила предостережение Монстра – не прибегать к использованию своих сил, когда организм сильно истощен. В любом случае, прочитай она мысли, она все равно не смогла бы понять, о чем он думает, ведь вряд ли он разговаривал по-немецки, а внутренний монолог предпочитал вести на ее родном языке. В том, что французский был ее родным языком, Поль сильно сомневалась, слишком тяжело он давался ей в освоении.

Теперь она думала об этом с умилением. Вспоминала нелепые и стыдные моменты, когда в Алжире училась читать, и даже Фалих смеялся над ее ошибками и жалкими потугами. Он то был куда талантливее в освоении языков и неправильные глаголы не вызывали у него такого суеверного ужаса. Поль в какой-то момент совсем отчаялась и стала предпочитать книжки с картинками, помогавшими хоть немного домыслить непонятную ей суть слов. Пока однажды девушке не стало чудовищно обидно за себя, и она не закрылась в чулане с толстым потрепанным учебником французской грамматики.

Перебирая все эти крупицы воспоминаний, она лишний раз удивлялась тому, как в один момент из необразованной дикарки из пустыни превратилась в избранную.

Внимание к собственной скромной персоне поражало ее; ведь ее могли просто казнить в Париже или Гюрсе, но на нее почему-то позарился Монстр. А теперь ее и вовсе везли в самолете в неизвестном направлении, толи в закрытую лабораторию, толи сразу на ковер к Фюреру, чтобы превратить в секретное оружие или подопытную крысу.

Почему именно она? Почему не отчаянная Кэтрин, силе духа которой можно было позавидовать? Почему не умница Сюин? Почему не любая другая, в конце концов? Почему эти проклятые способности вдруг открылись именно у нее, когда она не мечтала об этом, и уж тем более не просила.

Толи от холода, толи от вибрации самолета, Поль начала стучать зубами и закуталась бы в плащ, если бы ее руки не были скованы наручниками. Она уже почти не чувствовала ног в тонких чулках и легкомысленных туфлях, но из последних сил старалась не терять сознание, не погружаться снова в сон, остерегаясь, что если поддастся подступающей со всех сторон темноте, то никак не сможет повлиять на происходящее. Наивные мысли, ведь и сейчас она все равно была беспомощна, как младенец.

Самолет начал снижение и Поль ощутила забытое, но знакомое чувство. Воздух был очень свежим и насыщенным озоном. Таким… таким звонким и чистым он бывает только высоко в горах.

Ее отстегнули, вытащили из салона и поставили на оледеневшие ноги, куда-то снова потащили. Поль различила звук, заставивший ее вздрогнуть – ржание лошадей. Не хотелось бы ей, будучи такой уязвимой и почти слепой, встречаться с этими огромными, опасными животными. Но ничего не произошло, только характерный конский запах ударил в ноздри. Земля под ногами снова начала трястись, но в этот раз более мягко и плавно. Скорее всего, ее везли в чем-то напоминающем телегу или упряжь. Мерный стук копыт и вибрация повозки убаюкала девушку, и она почти задремала, совсем ненадолго, но успела пропустить большую часть пути.

В себя она пришла только от звука, закрывающейся за спиной двери. И тут же чьи-то мягкие, теплые руки сняли с ее головы мешок. Поль зажмурилась от света, от которого уже успела отвыкнуть. Она несколько минут беспомощно моргала, прежде чем смогла адаптироваться и снова видеть окружающий мир. И Поль удивленно ахнула, оглядываясь по сторонам.

Она стояла у дверей комнаты, которая поразила ее своим убранством: высокие потолки, своды которых терялись где-то далеко в полумраке, роскошная люстра, обилие золота, колонн, бархата, живописи; деревянные панели на стенах. Взгляд Поль остановился на широком окне и она бросилась к нему, чтобы разглядеть окружающий пейзаж, но вокруг были только горы, утопавшие в густом утреннем тумане. Восторг от увиденного быстро сошел на нет, сменившись осознанием того, что такое роскошное жилище, вероятнее всего, принадлежит кому-то из нацистской военной верхушки. И вряд ли ее пригласили сюда, чтобы пить чай и вести светские беседы об искусстве войны.

Конечно, у нее была надежда, что это Монстр организовал ее побег и увез ее к своей благородной родне, но печальный жизненный опыт лишил Поль наивности в подобных вопросах. Такое бывает только в сказках… Или в романах мадам Амальрик.

Девушка обернулась на звук хлопнувшей двери у себя за спиной.

В комнату вошла высокая, массивная женщина в строгой, почти монашеской одежде. Светлые волосы были убраны в скромную прическу, а лицо практически не выражало никаких эмоций. Женщина жестом поманила к себе Поль, и той не оставалось ничего другого, как приблизиться к незнакомке.

- Кто вы? – вырвалось у нее, – где я?

Женщина нахмурилась.

-Tut mir leid, ich weiß nicht, was Sie meinen, - сказала она. Поль и без знания немецкого догадалась, что общение с незнакомкой не состоится из-за языкового барьера. Однако, ее немного успокоило с какой вежливостью были произнесены непонятные ей слова. Из этого Поль сделала вывод, что перед ней служанка, а значит, пытки откладываются на потом. Нацисты не любили грязную работу, но истязание пленников предпочитали производить самостоятельно.