Кэтрин, стоявшая рядом с Поль, легонько толкнула ее в плечо, вынуждая посмотреть на себя и отвлечься от пламенной речи офицера.

Поль с трудом перевела на нее взгляд, словно загипнотизированная мерным голосом рыжего тюремщика. Он проговаривал каждое слово с тщательностью радиодиктора, словно даже расстояние вдохов между фразами дополнительно взвешивая в мозгу. Это… околдовывало. Вводило в транс. И было в нем что-то жуткое, жесткое, пугавшее даже на расстоянии.

Он мало напоминал прежнего начальника лагеря, обрюзгшего и ленивого унтер-офицера Келера, предпочитавшего отсиживаться в административном блоке, подальше от зловония лагеря и холодных горных ветров. Единственное, что интересовало Келера – молоденькие испанские заключенные, часто исчезавшие после того, как немец обращал внимание на их скромные персоны и яркую, южную красоту.

Кэтрин выглядела встревоженной. Она слегка наклонилась к Поль и прошептала:

- Не нравится мне этот тип… Говорила же я, что не надо тянуть…

Поль хотела что-то ответить, но осеклась.

Оберст-лейтенант Вольф резко замолчал и сейчас его холодные глаза были направлены прямо на Кэтрин. Удивительно, каким слухом он обладал, если способен был услышать короткую реплику, сказанную совсем шепотом, с весьма приличного расстояния. И, конечно, Поль даже через маску Монстра ощутила его взгляд, брошенный в ее сторону и полный тревоги.

- Вы, - приказал Вольф, обращаясь к Кэтрин. Двое охранников быстро растолкали толпу заключенных, выволокли американку вперед и швырнули к идеально вычищенным сапогам офицера. Кэтрин зарычала, как взбешенная дворовая кошка, стряхнула их руки и выпрямилась.

«Лучше умереть героиней, чем пленницей» - эхом услышала в своей голове голос подруги Поль.

Она уже готова была броситься на защиту Кэтти и умолять пощадить девушку за безрассудство, а заодно попытаться удержать от совершения новых фатальных ошибок.

- Вы плохо понимаете по-французски? – осведомился Вольф, буравя арестантку взглядом.

- Я отлично понимаю и говорю по-французски, - гордо вздернув голову, заявила она. В воздухе стояла такая тишина, что можно было слышать собственное дыхание и ветер, гуляющий по открытой поверхности. Каждый заключенный боялся даже шелохнуться лишний раз, лишь бы не привлекать к себе внимания нового управляющего.

- Вероятно, вам не знакомо слово «дисциплина»? – продолжал офицер.

Поль захотелось выбежать вперед и утащить подругу обратно в толпу и долго хлестать по щекам, чтобы выбить из нее лишнюю спесь, да хоть на худой конец крикнуть ей образумиться… Но губы Поль стали ватными, язык окаменел, казалось, что она сама разучилась разговаривать и забыла все известные ей слова.

Нужно что-то делать… нужно вырвать глупышку Кэт из лап зверя… она что, не понимает, какая опасность исходит от этого человека? Зачем она снова и снова играет с огнем?

- Знакомо, - упорствовала Кэтрин и даже позволила себе улыбнуться своими чудесными ровными зубами, к несчастью, уменьшившимися в количестве из-за гнева Майер. Впрочем, обаяние ее улыбки все равно не изменило бы ее участи и не растопило бы ледяного сердца монстра перед ней. Ведь все они – монстры.

- Тогда я настоятельно рекомендую вам отправиться в карцер и поразмыслить об этом, - презрительно сказал Вольф, - вам отведена большая честь стать его первой посетительницей после реорганизации.

Реорганизация… Даже по-французски это слово звучало очень по-нацистки. Как же они любили чертов порядок! Какое удовольствие получали, загоняя в его бетонные колодки саму жизнь.

Поль провалилась в какую-то пропасть, словно это ее ждало заключение в глухой, темной яме, вероятно, теперь куда более жуткой, чем та крысиная нора в Париже, где ее держали в застенках. В глазах потемнело и она еле сохранила равновесие.

Словно в замедленной съемке она видела, как серая роба Кэтрин сливается с коричневыми рубашками охраны в единое цветастое пятно и исчезает. Рыжий офицер продолжил говорить, наслаждаясь теперь царящей на плацдарме вымученной, натянутой тишиной. Но Поль уже не пыталась его слушать.

Она гадала – увидит ли теперь подругу живой… или? Или есть маленький шанс попросить Монстра о помощи, хотя ей совершенно не хотелось с ним больше разговаривать и в груди по-прежнему саднило от воспоминания о содержимом братской могилы. О лицах тех женщин, о последних брошенных ему словах…

И сквозь эту мутную пелену и морок собственных невеселых мыслей до нее донесся голос Вольфа:

- Meine Ehre heisst Treue.

Марке, апрель 1959 г.

Дорога долго петляла по побережью, прежде чем свернуть в окруженную горами долину. Поль невольно залюбовалась пейзажем – изумрудные луга упирались в лиловые, мягко очерченные силуэты гор, но напомнила себе, что не стоит расслабляться. Все-таки она отправилась не на развлекательную прогулку по достопримечательностям и красотам Италии в обществе своего заботливого супруга, а сопровождает старого врага.

Она вообще толком не могла понять и уложить в своей голове, как получилось, что сейчас она сидит на пассажирском сидении «Альфа-ромео» бывшего оберштурмбанфюрера Вольфа.

К счастью, они хотя бы не пытались вести светскую беседу, а оба молчали, погруженные в свои мысли. В ином случае – ситуация стала бы слишком сюрреалистической.

Хотя видеть Вольфа не в военной форме уже было непривычно. Даже когда он сменил явно омерзительный ему льняной костюм на черные брюки и глухую водолазку.

Наконец-то утомляющее молчание завершилось: дорога резко стала подниматься в гору к красивому старинному городу с мощенными камнем улицами. Поль снова могла любоваться видами из окна и не пытаться думать о том, о чем не стоило бы. А к этому списку относилось очень большое количество вещей.

Вольф остановил машину рядом со старым, полуразвалившимся домом, вероятно, некогда бывшим довольно внушительным особняком. Из палисадника открывался вдохновляющий вид на петляющую внизу дорогу и зеленую долину. Само здание утопало в зелени. Дикий виноград сплелся с чугунной оградой и тянулся до самой крыши. В его тени расположился старый деревянный стол и несколько витиеватых стульев, которые так и приглашали отдохнуть и насладиться свежим горным воздухом.

Поль вовремя одернула себя: нельзя расслабляться. Нельзя забывать, кто этот человек. Кем он был и, скорее всего, так и остался.

Вольф постучал костяшками пальцев по двери, и ему открыла пожилая, напрочь седая итальянка. Она не произнесла ни слова, лишь кивнула и повела своих гостей вглубь дома. Поль украдкой разглядывала обстановку, довольно типичную для старых итальянских вилл – выкрашенные светлой штукатуркой стены, минималистичная, но красивая мебель из резного дерева, картины, посуда довоенных времен. Исключение составлял только маленький черно-белый телевизор, стоявший в гостиной, к которому тут же устремилась встретившая их служанка.

Вольф остановился перед массивной дубовой дверью и только здесь позволил себе обернуться и посмотреть на свою попутчицу, словно нуждаясь в ее согласии, прежде чем войти внутрь.

Поль все это время сжимала пальцы на рукоятке револьвера, спрятанного в кармане, готовая, в любой момент перейти к решительным действиям. И, конечно, это не укрылось от цепкого взгляда Вольфа. Он насмешливо улыбнулся одними уголками губ.

- Тебе не стоит пренебрегать гостеприимством, - сказал он, и, особенно язвительно добавил, выдержав короткую паузу, - впрочем, с твоим воспитанием, я ничему не удивлюсь.

Аквитания, декабрь 1941г.

Время снова замедлилось. И теперь каждый день казался целой неделей.

В солнечные дни Поль хотя бы по менявшемуся небу могла различать окончание очередных суток, но легче от этого ее ожидание не становилось. По ее примерным подсчетам, Кэтрин держали в карцере уже около недели, если не больше.